«Легко ли быть Ляйсан? Вообще-то трудновато» Интервью с самой гибкой ведущей российского телевидения.

ЛЯЙСАН УТЯШЕВА: Вот это да! Дайте поду­мать... Да, иногда пишут: ну, я тоже так смогу, если меня накрасят, поставят перед камерой и слова напишут. Что здесь такого, все легко. Так дерзайте! Я-то знаю, что быть Ляйсан быва­ет трудновато. Она ведь обычная: как все моет полы, как все готовит, как все переживает за детей. Плюс надо постоянно работать, рабо­тать... Конечно, могла бы уже остановиться, но тогда это точно буду не я. За время декрета я, извините, вынесла мозги себе: как это так — я без движения!

ДО: А что вы делали в декрете?

ЛУ: Ничего, читала только. О том, как внести нового человека в семью, чтобы не было больно Роберту. Софийка маленькая, и, конечно, к ней все испытывают другие эмоции. А с Роберта (ему два года сейчас) уже требуют: «Ну, Роба, ну тебе столько объясняли!»

ДО: Ревнует?

ЛУ: Он может обижаться, почему его не берут так много на ручки, как Софийку, или почему он должен сам есть, а ее кормят с ложечки. Мы с Пашей (Павел Воля, артист, телеведущий — Прим. Ред.) показываем Робу его преимущества старшего брата. У тебя вон какой выбор, хочешь сам ногами идешь, хочешь к маме на руки забе­решься, а она-то пока ходить не может. И он уже сейчас сам говорит: «Софийка это не может, а Роба может, Роба поможет».

ДО: Вы не боялись маленькой разницы в возрасте?

ЛУ: Наоборот, это здорово. В будущем у них будет много общего, один круг.

ДО: Вы же одна были у родителей? Знаете, что дети иногда дерутся?

ЛУ: Фактически да, я была одним ребенком.

Меня воспитывала мама, бабушка и дед. Но у меня был спорт — и это другая история. С восьми лет — большие сборы, тридцать детей и все очень амбициозные, все борются за одно место и за внимание одного тренера. Так что примерно мне понятны отношения в семье, где больше одного ребенка.

ДО: А что у Павла?

ЛУ: А Пашка вырос с младшей сестрой, всегда за­ботился о своей Олечке, защищал ее в школе. У них великолепные отношения. Оля говорит, что Паша для нее папа-брат, помогает, наставляет. А Оля его слушает до сих пор и во всем поддерживает. Сейчас Паша именно так простраивает с Робом диалог: ты должен защищать маленькую, а она всегда будет тво­им верным другом, вместе вы сила, кто угодно может от тебя в жизни отвернуться, а сестра — нет.

ДО: Чего хотелось бы избежать в воспитании?

ЛУ: Я знаю со слов мамы, как в ее родительской се­мье относились к ней и к ее старшему брату Рустаму. Гордое «наш сын», «наследник» — про Рустама и «хоть на тройки пусть учится, главное замуж выйти» — про маму. Мама говорила: «Как, я же тоже личность, я и учусь лучше, почему вы этого не видите, почему так относитесь?» Я читала мамины дневники и по­нимала ее боль — боль второго ребенка, дочки, ведь все было первому, сыну. Мама донашивала вещи за братом, ей ничего не покупалось... Зато это сподвигло ее начать шить, и получалось у нее это прекрасно.

ДО: Ляйсан, вы хозяйка?

ЛУ: Да, конечно!

Я все время в поиске нового блюда, чтобы порадовать мужа. Сейчас вот выучила такой рецепт: порезать огурец, залить йогуртом, добавить сок свежевыжатого инжира и чуть-чуть сока лимона, все это в бленедере прокрутить с красным перцем и добавить лимонный сорбет. Сорбет растает и полу­чится такой классный витаминный суп.

ДО: Что Паша любит в вашем исполнении?

ЛУ: Манты. Он, конечно, пытался сначала на гастро­лях заказывать их в ресторанах, сравнивал то тут, то там. Но всегда звонил: «Слушай, это не так вкусно, как готовишь ты, я понял!» И я ему верю, я сама знаю, мои манты — лучшие! Там много любви и лука. На­найка (бабушка) мне рассказала маленький секретик: надо всегда перебарщивать с луком. Вот кажется: ну все уже, ну куда его так много! Но манты благодарны луку, у них тогда по-настоящему раскрывается вкус. И картошечка еще так оттягивает... Баранина нужна обязательно некислая, сочная. И резать только рука­ми, никакой мясорубки. Вот я стою и режу час, как миленькая. У меня на громкой связи телефон, веду переговоры по работе, с детьми общаюсь и режу мясо — вот это Ляйсан.

ДО: Это Паша такой тиран, заставляет на кухне часами стоять?

ЛУ: Нет, он вообще говорит: «Ты можешь половины того не делать, что делаешь». Но я-то так не могу! Я же женщина. Как допустить, что мой муж будет пи­таться в ресторанах? Так же, как и мужчину — попроси забить гвоздь в стену, а он не может. И надо вызывать строителя, что ли?

ДО: А Паша может?

ДО: Конечно! Он умеет и может все, любое хозяй­ственное дело.

ДО: Он же гламурный такой, причесочка на геле, штаны на низкой талии...

ЛУ: Да прекратите, Паша — мужик. Надо карниз при­крутить, люстру повесить, колесо поменять, даже если чего-то не знает, кому-нибудь позвонит, спросит — и все равно сделает сам.

ДО: Интересно, а он честный муж? Вот вышла в платье, сомневаешься, идет или нет... А муж такой: «Ой, ты у меня во всем хороша!»

ЛУ: Нет, он всегда правду скажет.

ДО: Вы часто ссоритесь?

ЛУ: Может, кто-то скажет, что мы еще мало прожи­ли, каких-то пять лет, и чего-то в семейной жизни еще не поняли... Но мы не ссоримся вообще. Мы всегда в диалоге, спокойно находим истину. Мы ведь с разных сторон друг друга давно знаем. Он знает мою карьеру, я знаю его путь, мы видели друг друга в разных ситуациях, он меня видел в отноше­ниях, я — его, мы долго были друзьями до того, как стали парой.

ДО: Не ревнуете друг друга к прошлому?

ЛУ: Ни в коем случае. Прошлое — это опыт, именно он помог нам стать теми, кем мы стали и какими полюбили друг друга.

ДО: Кто для вас семья-наставник, пример, на который хочется равняться?

ЛУ: Винер и Усманова. Оба из Узбекистана, он был фехтовальщиком, она — королева гимнастики, красавица, он ее очень долго добивался. При этом сам тог­да был обычным человеком, который хочет создать крепкую семью, и вот они вместе пошли по жизни. Перед глазами у меня всегда стоит их пример по­нимания, невероятной взаимной ответственности. А Амина Зарипова и Кортнев? Посмотрите, какие они молодцы: трое детей уже, а глаза у обоих блестят, как в первый год.

ДО: А чем вам ваша семья нравится?

ЛУ: Мы юморные, мы хорошие, никого никогда не обижаем, любим мир и людей. Я правда люблю каждого человека, у меня это завелось еще с детства, с базы в Новогорске. Я как-то про себя начала отме­чать про спортсменов, здороваются они с уборщи­цами или нет. И меня задевало, если нет. Я сама не могла пройти мимо, чтобы не спросить: «Теть Валь, как у вас дела, как вы, как ваши детки?» И до сих пор я такая же, и Пашка так же делает. Когда съемки за­кончились, мы всегда всем операторам, световикам, грузчикам скажем: «Спасибо, ребят, вы классно по­работали, все получилось супер».

ДО: Как на хамство реагируете?

ЛУ: Я всегда пытаюсь разобраться, что за обстоя­тельства двигают человеком. Вдруг у него что-то серьезное случилось? Если обстоятельств нет, а есть только одно непроходимое хамство, я не буду кон­фликтовать, просто в сторону отойду. Но я очень не люблю голословных осуждений.

Не могу даже, когда на таксистов при мне ругаются. Подумайте, ведь не специально же он опоздал, ведь он хороший человек наверняка, ну так сложилось.

Как мама сейчас думаю: мы ведь все были чьими- то детьми, лежали в пеленках, были беспомощными, беззащитными...

ДО: Вы любите людей, а любовь людей чувствуете?

ЛУ: На выступлениях я себя всегда оценивала не по тому, что ставят судьи. Как ни странно, но именно их баллы — это субъективность. Кому-то понравилась, кому-то не понравилась, кто-то недорассмотрел, так бывает. Но если тебя принимают зрители — вот это я чувствовала. Когда зал взрывается, встает, когда к тебе бежит эта мелюзга с игрушками — это так... В общем, тут я наверняка знаю, что классно выступи­ла, не зря трудилась по 10 часов в зале, зрителей ведь не обманешь. И да, я всегда чувствую любовь людей.

ДО: Наверное, с таким отношением к жизни лег­ко идти по ней. А что тяжело для Ляйсан?

ЛУ: Тяжело было маму хоронить. Тяжело и страш­но, когда ты не можешь ей помочь. Она умирала у меня на руках, а я не знала, что делать, надеялась на «скорую», которая ехала полтора часа. Тяжело, когда тебя друзья фактически из гроба достают, ведь был у тебя единственный родитель — и его не стало. Я по­худела с пятидесяти килограммов до тридцати двух, от шока была почти в коме...

Спас меня Пашка. Он сказал: «Так, до этого были конфетки, бантики, цветочки, а вот сейчас будет все серьезно, сейчас я тебя взял и никому не отдам». Мне было 26 лет. В этом году мы отмечали мое 30-летие. Друзья знали, как мне тяжело, я привыкла, что мама рядом, и в день рождения я хотела сказать единственному человеку спасибо за свою жизнь... Я произнесла всего два тоста: за Пашку, который собрал всех моих дорогих друзей, и за маму, конечно же. И мы подняли бокалы, глядя наверх, потому что это праздник пре­жде всего моей мамы. Теперь я понимаю это.

ДО: После того как врачи не спасли Зульфию Султангареевну...

ЛУ: Да, у меня появился пунктик на медицине, имен­но поэтому я улетаю рожать в другие страны. Как бы умом я ни относилась хорошо к нашей медицине, до­верить ей ребенка я не могу. А ведь были еще врачи, которые вовремя не сделали томографию (У Ляйсан был сложный перелом стопы. — Прим. Ред.), я могла бы стать олимпийской чемпионкой и не стала ею, по­тому что меня уверяли, что это просто психосоматика, что боль — это капризы зазнавшейся личности. Впро­чем, даже это не отбило у меня охоту любить людей.

ДО: Как думаете, в каком возрасте вы себе буде­те нравиться больше всего?

ЛУ: Мне нравится взросление, нравится, как вы­глядят женщины, которым хорошо за сорок, я ими восхищаюсь. Только не теми, которые вот так все себе понаделали. (Растягивает лицо. — Прим. Ред.) Да гиалуроночка, да масочки, ниточки, но не так же, чтобы все перекосило!

ДО: Вы ничего не делали?

ЛУ: Слышала, что говорят: Ляйсан накачала губы.

Официально всем объявляю через ваш журнал: ниче­го не делала! И губы, и грудь — мои, я кормящая мама, это гормоны, любой диетолог подтвердит.

Я Роба кормила девять месяцев, кормила бы дольше — сам отказался, захотел нормальной еды: кабачок ему давай, гречку. Софийку буду кормить столько, сколько она захочет. Не смогу приложить вовремя к груди — у меня с собой всегда, вы видели, молоко­отсос и сумка-холодильник. Или водитель мчится к Софийке с работы, или я сама на метро спешу с кон­тейнером, если пробка, допустим, а у меня ребенок голодный.

ДО: Серьезно, на метро? Не верю. Сколько стоит билет?

ЛУ: 50 рублей! (Смеется.) Да я вас умоляю, мы не на­столько популярны — косметику смоешь, и никто не узнает, нас же привыкли видеть в полном гриме. Да и вообще я от людей не прячусь. Даже если узнают — ну и здорово: и обнимусь, и сфотографируюсь, и авто­граф дам. Только все быстро, я тороплюсь, я же мама.

ДО: В этом году мы проводим конкурс «Героиня нашего времени», читательницы делятся своими успехами. Что бы вы написали в своей истории?

ЛУ: Написала бы, что горжусь комплексом упражне­ний на гибкость, который уже помог многим женщи­нам восстановиться после родов, а их мужчинам — под­тянуться, прийти в форму. Горжусь участием в проекте «ТАНЦЫ» на ТНТ. Он получился по-настоящему со­циальным, люди поняли, что танцевать — это круто. Мы показали все аспекты танца, и классические баль­ные, и современные танцы для молодежи, которая безумно талантлива, которая сегодня слышит музыку невероятно. Не хочу никого обижать, но в том, что проект получился таким красивым и масштабным, главная заслуга Вячеслава Дусмухаметова, нашего продюсера. Он такой интересный выбрал ракурс, та­кую дал нам стратегию, что проект стал абсолютно живым. Мы все пишем с первого дубля! И все гово­рим от себя, никаких текстов у нас нет. Да и кто может, к примеру, Мигелю написать слова? Кто может луч­ше Светлакова выразить его мысль? Честно, я просто живу этим проектом. Вот это бы написала.

ДО: Переживали, когда ребята покидали проект?

ЛУ: Очень! В первом сезоне талантливые ребята вы­летали, просто потому что зрители недооценили подержку, которую могли оказать своим любимцам. Мы увидели, как это важно, на примере Евграфова. Потрясающий мальчишка, которому зрители не дали возможности раскрыться, за него мало проголосовало народу. Будьте более активными! Все, что зависит от меня, я делаю — поддерживаю, настраиваю на борьбу.

ДО: Есть в вашей жизни маленькие радости, ко­торые не купить за деньги?

ЛУ: Я выросла в башкирском поселке Раевка, я люблю печь хлеб, люблю копаться в огороде, сажать семена, для меня это безумная эйфория. Мы вместе с Пашей помогаем бабушке с дедушкой, вскапываем землю мотыгой, с колорадскими жуками боремся...

ДО: Паша с мотыгой выходит в огород?

ЛУ: Ну конечно выходит, мы обычные люди! Я и уби­раться люблю, и делаю это классно. Как-то в Испании пригласили двух уборщиц убрать дом, они болтали, болтали, по верхам прошлись, там не вытерли, тут не отодвинули. Я на Пашу посмотрела: и за это мы будем деньги платить? Взяла тряпку, выдвинула все кровати и тумбочки, прошлась по углам — идеально чисто было. Да, я такая.

ДО: Если вдруг плохое настроение, что поможет?

ЛУ: Мне надо двигаться. Если мне плохо, я начинаю бешено отжиматься, делать ножницы, уголки, на скакалке судорожно прыгаю до пота — и потом в ванну с аромамаслами... Есть, конечно, еще один способ (Сме­ется.), но это секрет, это только между нами с Пашей.

ДО: Это к нашей статье, про секс? Скажите толь­ко — да или нет?

ЛУ: Да! (Смеется.) Конечно!