Главная роль Елизаветы Боярской
Какая необратимая, страшная история случилась с Анной и с ее семьей. Сколько судеб искорежила эта любовь, эта черная и гнетущая страсть, которая заволокла ей голову.
Как жалко Каренина, какой он благородный, какой честнейший человек! Какая открылась ему уже в почтенном возрасте истина — способность прощения, принятия. Но его только презирают за его добродетель, он теряет все: жену, отношения с сыном, уважение общества. Сережа, как ужасно, непереносимо жалко этого мальчика, которого разлука с матерью травмировала на всю жизнь и сделала несчастным.
Вронский сам рос без отца — в 8 лет мать, известная своими светскими связями с разными мужчинами, фактически сдает его в пажеский корпус. И он просто не знает, что такое ответственность любви и не знает ничего про это чувство, доверяет лишь инстинктивному ощущению. Cоединившись с Анной, он не ожидал, что разбудит в ней такую бездну чувств. И он не знает, как с ней справляться.
И Анна, любившая и уважавшая мужа, но ничего не знавшая про страсть, вкусив неизведанное, сжигает все мосты и падает в бездну этих отношений.
Жертвует сыном, семьей, положением в обществе. И требует от Вронского чувства, соразмерного ее жертве, всепоглощающего, а он просто не способен на такой масштаб чувств. Нестерпимо жалко каждого из них — эта связь искалечила судьбы всем. И, дойдя до полного, трагического непонимания с Вронским, измучив себя и всех вокруг, дойдя до испепелившего ее душу отчаяния, Анна берет на себя ответственность прекратить это нестерпимое положение.
Сыграть Каренину я хотела всегда, конечно. Хотелось это пережить, произносить эти тексты, погрузиться в эти обстоятельства. Но, мягко говоря, такая роль не с каждой актрисой случается.
И тем не менее, я была уверена: каким-то образом я с ней столкнусь. Сижу однажды со своим другом в кафе, и он говорит, что будет сниматься кино — «Вронский». Я удивляюсь: «Вронский»? Странно, ну хорошо... Но Анна Каренина-то там есть, наверное, все равно?» Он: «Ну, наверное, есть». Я подумала: так, нужно как-то туда попасть. И буквально на следующий день мой директор, которой я даже не успела еще ничего сказать, звонит и говорит, что меня приглашают на эти пробы.
Уже через пять минут после звонка я нашла книжку и села перечитывать. Не для того, чтобы вспомнить события, я их прекрасно знаю, а чтобы, знаете, как после хорошего спектакля или фильма — послевкусие еще трепещет и тебе есть о чем сказать, мне хотелось вот этого свежего ощущения.
У меня в это время еще были съемки, и было ужасно неловко, что я во время съемок одного фильма готовлюсь к другому, но не было другого выхода. И чтобы не вызывать возмущения, я заклеила книжку газетой, чтобы обложку не было видно, и сидела, перечитывала. И, действительно, во мне все это вновь проснулось, меня обаяло, взбудоражило, расстроило, растрогало, взгневило и так далее. В общем, уже хотелось высказаться.
Когда мне в итоге сказали, что я утверждена, я была в своем в театре — МДТ, готовилась к спектаклю. Я вообще достаточно сдержанный человек, но тут кричала так, что все решили: что-то случилось. Я топотала, била кулаками об стенку, визжала как сумасшедшая.
Все спрашивают: «Что, что такое?» Но я никому ничего не сказала, съемки — такое дело, все может остановиться в любой момент. Максима тоже утвердили на Вронского. И начался самый важный процесс — подготовка. Готовились мы с Максимом либо на даче у родителей, либо дома, но непременно на кухне. Раскладывали вокруг себя роман, сценарий, дневники Толстого, лекции институтские, статьи... И днями и ночами обсуждали, как должна развиваться каждая сцена, как она двигает историю, что главное в сцене, где в ней кульминация, кто наступает, кто инициатор конфликта, кто старается удержать, нивелирует. Обдумывали и простраивали внутренне каждый поворот своих героев. Это такая тонкая вязь, и этим надо серьезно заниматься, особенно когда речь идет о таком материале.
Я выписала из романа все эпитеты, которыми Анну наделял сам Толстой и которыми ее описывали разные персонажи. И они в разные моменты истории настолько принципиально различны, что возникает ощущение, что речь идет не об одной женщине, а о нескольких.
Но это говорит только об одном: Анна, как и любой человек, живая и может быть обуреваема самыми разнообразными чувствами — от светлых до самых низменных. Каждый из нас может сказать это и про себя.
Мелочь, на которую бы раньше не обратила внимание, но эти мелочи и безоговорочное превосходство обаяния Вронского необратимо вымещают мужа из ее сознания.
Не было бы этой встречи — ну храпит и храпит, всегда храпел и будет храпеть. Она бы по-другому относилась. И не случись этот Вронский, может, она бы в полном согласии прожила свою жизнь с Карениным.
Вообще-то, что сделал художник Сергей Февралев со своей командой, — это произведение искусства. Они же построили по сути настоящие петербургские дворцы с подробным убранством, с этими потолками, паркетами...
Не могу поверить, что все разобрали, это нужно было на веки вечные оставить и водить туда экскурсии, как в Эрмитаж. При этом каждая комната подчеркивала характер героев, их отношения, их внутреннее состояние.
Например, комната Каренина, внешне спокойного, уравновешенного персонажа: на стенах — гравюры каких-то побоищ, копья, кровь, лошади, кричащие под лошадьми люди — это же его внутренняя боль, его истинное эмоциональное состояние, когда случается разлад семьи, в нем бушуют совершенно отчаянные, больные вещи. Их спальня — огромная, холодная, темная... Такая же огромная гостиная — пустой стол с огромным количеством стульев, огромная люстра — и это тоже о внутреннем одиночестве. И противоположные этому — пространства, в которых снимались любовные сцены Анны с Вронским. Они более маленькие, уютные, более «человеческие». И столько подробностей, что хочется остановить каждый кадр и рассматривать.
Я в полном восхищении от работы команды и надеюсь, зрители разделят со мной эти чувства: наслаждение от соприкосновения с великой историей и с тем, как она снята.