Елизавета Боярская: «Теперь я понимаю родителей»

ЛИЗА БОЯРСКАЯ: Я любую женщину понимаю, если я ее играю. Хотя сама я миролюбивый, спокойный человек, которого не тянет на приключения. Все мои героини либо мечутся между двумя мужчинами, либо влюбляются насмерть и идут на преступление, литература серьезные судьбы предлагает, благополучие на сцене неинтересно. Но моя собственная жизнь непроста только с точки зрения расписания, а в чувствах у меня полный штиль и позитив.

ДО: Как вы думаете, почему вы стали такой востребованной актрисой? В чем вам повезло?

ЛБ: В том, что я попала на курс к Льву Абрамовичу Додину. Вся моя жизнь изменилась, с тех пор как я стала его ученицей. Его школа, все, что он дал в профессии, это очень важно. А популярность пришла, конечно, благодаря кино. «Ирония судьбы» и «Адмирал» прошли с большим успехом, меня стали узнавать. Хотя я себя считаю театральной актрисой, и для меня сцена важнее кино. Хорошее кино — это разбор роли с режиссером, простраивание линии. Но, к сожалению, иногда ты сам по себе, и режиссер только отдает команду «мотор!». Причем сценарий бывает хороший, и режиссер кажется толковым, или даже сценарий не очень хорош, но режиссер убедителен и говорит, что все будет круто, не бойся... Но круто не всегда получается. В театре — другое дело.

ДО: В театре не было неудач?

ЛБ: Здесь я знаю всегда, что делаю что-то неслучайное. Все-таки «Театр Европы», Додин — это серьезные постановки, рожденные в долгих репетициях. И чем дальше, тем роли становятся интереснее, и даже новая открылась грань — я вступила в следующий возраст, могу играть женщин с опытом. Кстати, все персонажи, которые считаются глубоко женскими, им не так уж много лет — к тридцати только. Анне Карениной вначале всего 26, Маше из «Трех сестер» где-то 25−27. Эти роли потихоньку подползают ко мне, и это очень интересно. Вот сейчас у нас премьера «Братья и сестры». Это вторая редакция спектакля, который с успехом играли наши старшие выдающиеся артисты, и сейчас обновлен состав, чтобы спектакль просто не ушел. Конечно, надо читать чудесный роман Абрамова, но в двух словах... Закончилась война, деревенские женщины в ожидании фронтовиков, но практически никто не возвращается. Переломанные судьбы, женщины в самом начале своего пути остались одинокими. При этом еще и голод — война закончилась, а жрать все равно нечего, государство все отбирает на восстановление... Я играю Варвару, у которой случается роман с главным персонажем. Ей 30, а ему — 19. И сразу же она попадает под осуждение всей деревни. Хотя у них возникает подлинная любовь, им не дают жизни. Но история, разумеется, не о ней, а об измученном нашем народе.

Продолжение интервью

ДО: Лиза, каким был дом вашего детства?

ЛБ: Мы жили в обычной советской квартире. Стенка, детский стол в хохломе, горка с хрусталем. Квартира немножко прокуренная, потому что вся молодежь дымила, такое время — пельмени, портвейн и сигареты. Нормальный актерский дом, в котором всегда были открыты двери, в любой момент приходили друзья. Все эти посиделки на кухне, за разговорами, книгами, простой едой и рюмкой, дым коромыслом, дети не спят в два часа ночи, висят на гостях. Доброжелательный, демократичный дом. Атмосфера такая... под абажуром. Кстати, ни я, ни мама не относимся к женщинам, которые любят рукоделие — все эти цветочки, декупаж и прочие уютности. Чисто — и хорошо.

ДО: Вы свой дом как организовали?

ЛБ: Мы живем на два города, есть наша квар- тира в Москве и есть родительская — в Санкт- Петербурге, одного гнезда нет, и я к этому привыкла. Даже если я в гостинице на два дня, для меня она становится домом. И сын понял, что попал в семью, где гостиницы неизбежны, моментально везде осваивается, сразу находит в номере кровать и начинает на ней скакать от радости, что он приехал в новое место.

ДО: Вы берете Андрея на гастроли?

ЛБ: На длинные — всегда. А на короткие — нет, жалко его таскать. За ним присматривает либо няня, либо свекровь.

ДО: Ничего себе, повезло со свекровью!

ЛБ: Да, Людмила Владимировна замечательная. У нас чудесные отношения, и она души не чает во внуке. И получается, что всю первую половину дня я — с ребенком, а когда ухожу на спектакль — она сидит с Андрюшей.

ДО: В общем, вы человек, не привязанный к вещам, к домашним салфеточкам?

ЛБ: Я в других это очень люблю, в гостях искренне восхищаюсь: какая прелесть, это сделано руками, а это привезли с блошиного рынка, как правильно! Но прихожу домой и думаю: как же много барахла! Мне нравится, когда пусто и чисто. И сейчас жду выходного, чтобы перебрать вещи, что-то раздать, что-то выбросить.

ДО: А разные сентиментальные штучки?

ЛБ: Есть, но их немного. Воспоминания о чем-то приятном, письма, вещицы со съемок. Открытки от бабушки, очень мне дорогой, которой уже нет на свете, билет на первый мой спектакль. А все остальное — прощаюсь без сожаления. Мне нравятся в старых фильмах сцены расставания супругов: взял чемодан и пошел. А сейчас — две газели надо вызывать.

ДО: Ну родители-то уж точно что-то из вашего детства хранят.

ЛБ: Хранят распашонку и кусочек клеенки из роддома, на которой писали фамилию. Мама тоже не любит лишнего. А вот папа — настоящий Плюшкин! У него все хранится с детства, годами, ему тяжело с вещами расстаться. Зато мы с мамой это делаем легко, а под шумок иногда и от его вещей избавляемся тоже.

ДО: Я недавно читала интервью с вашим отцом, Михаилом Боярским, в котором он очень тепло описывает процесс входа в семью зятя. Вообще я в первый раз вижу, когда мужчина с таким уважением описывает мужа дочери. Акцентирует внимание на том, как Максим (актер Максим Матвеев) похож на него...

ЛБ: Я даже не сомневалась, что все будет именно так, сразу поняла, что Максим — недостающий пазл семьи, не могу даже представить другого человека на его месте. Он абсолютно наш — нашей породы, образа жизни, отношения к миру, к семье. Он просто должен был появиться, именно такой. Конечно, для родителей замужество дочери — трепетный момент. Может, в чем-то более трепетный, чем для дочери. У нас даже свадьба произошла как-то между делом, без лишних волнений: слушай, у тебя там выходной двадцать восьмого, у меня тоже, давай поженимся? Давай, решили.

ДО: Неромантично!

ЛБ: А мы вообще неромантичные люди. Про нас только так думают: «Артисты, ах... Какая невероятная, обалденная жизнь». Я бы предложила попробовать шесть раз в неделю провести в поезде Москва — Петербург, походить 24 часа в сутки в макияже, на каблуках, плакать, смеяться, постоянно быть в напряжении. Это очень тяжело. И когда ты, например, хочешь пойти куда-то с ребенком и с мужем, надо выбирать места, чтобы пальцем на тебя не показывали. Вот папа 9 Мая очень хотел пойти на улицу, со всеми, это большой праздник, естественно. Он вышел, и каждый второй, несмотря на то что он прикрывался рукой, кричал: «О, смотри, Боярский!» — и все громко, как будто он в зоопарке. Папа жаловался: «Все веселятся, гуляют, а я сижу один как сыч». В итоге уехал и смотрел в гостях с балкона парад. Популярность накладывает обязательства на то, где ты, как себя ведешь. Я люблю танцевать, если бы было время, ходила в клубы и отжигала там, но не могу, потому что все будет обсуждаться: во что одета, как двигается. Лишний раз подумаешь, выпить ли бокал вина: начнешь себя чуть бурнее вести, и люди сразу — о, все понятно. Это довольно тяжело, понимаете? Все время контролируешь себя. Поэтому лучший отдых для артиста — когда ты вдалеке ото всех, не накрашен, ходишь в убогой удобной одежде, и это антиромантика. Мы с мамой всегда хохочем: если видите женщину с узлом на голове, в страшной одежде и с авоськой в руке, это сто процентов актриса. Ни каблуков, ни макияжа — чем хуже, тем лучше.

ДО: То есть муж актрисы должен быть готов к тому, что не будет этих штучек из женских журналов: наденьте пеньюар, побрейте ноги, вышейте скатерть?

ЛБ: (Смеется.) Ну, если муж артист, он это поймет. Мужчина не-артист задушил бы свою жену артистку в первую же неделю. Она не бывает дома, не умеет готовить, на работе выглядит хорошо, а дома кое-как. И еще она постоянно целуется в кадре с какими-то мужиками.

ДО: Кстати, приятно целоваться с красивыми актерами?

ЛБ: Что с красивыми, что с некрасивыми — одинаково. (Cмеется.) Это в жизни поцелуй много значит. А тут сценарий, написано: «поцеловались», — и никакой романтики нет. У Кларка Гейбла и Вивьен Ли на съемках «Унесенных ветром» были неприязненные отношения, терпеть друг друга не могли. Зато на экране такая любовь, глаз не оторвать!

ДО: Некоторые говорят: замуж за актера, да еще и красивого, не вышла бы никогда!

ЛБ: А я, наоборот, счастлива, что у меня такой красивый, талантливый муж. Интересный, умный, добрый, щедрый, интеллектуальный...

ДО: А ревность?

ЛБ: Я ему доверяю. Именно потому что я актриса и понимаю тонкости профессии. Я просто знаю, что мы дома другие люди, непохожие на то, какие мы на площадке, на красных дорожках, в прессе. Мы друг про друга столько знаем и очень ценим пространство наше интимное, в которое никого не допускаем.

ДО: А еще говорят, что муж-актер вне сцены достаточно беспомощен как мужчина...

ЛБ: Только не про Максима! Он настолько домашний человек в плане быта — вот у кого руки растут из нужного места! Он мог бы быть плотником, инженером, у него фантастический склад ума, может собрать любую вещь без инструкции, починить любой прибор, что угодно построить. У него дед был рукастый, Максим — в него. Очень основательный, если что-то наметит — хватает терпения на все. Я не знаю ни одного человека, который бы учился по самоучителю иностранному языку. А он может! Если занимается спортом, то очень методично. Он живет по расписанию, ест по расписанию, следит за здоровьем — в общем, очень правильный.

ДО: Вы стали родителями — это изменило вашу жизнь?

ЛБ: Мировоззрение поменялось, все сосредоточилось на одном человеке. Я стала более сентиментальной, все, что связано с детьми, вызывает трепет, тревогу. Если раньше плачущий ребенок в самолете внушал мне мысли не самые добрые, то сейчас хочется его пожалеть, успокоить. И, конечно, я стала лучше понимать родителей. У меня с мамой хорошие отношения, мы подруги, но все равно я часто позволяла себе не соглашаться, спорить, не позвонить, что-то забыть. Сейчас, когда я вижу себя ее глазами, стараюсь не огорчать ее, быть еще более хорошей дочерью.

ДО: Андрей похож на вас?

ЛБ: В нем удивительно сочетаются два характера. С одной стороны, он в меня — шебутной, озорной, вождь краснокожих. На улице носится красный, потный, немножко агрессивный. С другой стороны, в нем есть точность, внимательность. Если чем-то занимается, то серьезно, вдумчиво, и это Максим.

ДО: Вы помните свои первые мысли, когда только увидели сына?

ЛБ: Я родила его в три часа ночи, рожали мы с Максимом вместе, и в палате муж вырубился так, как будто это он рожал, а не я. А я не спала, смотрела на Андрюшу и думала: «Блин... это мой... на всю жизнь. Надо же, его же только что не было! Это же теперь самая моя главная любовь и самый главный человек, часть меня, часть Максима». Осознавала всю ночь.

ДО: Что главное в материнстве?

ЛБ: Любовь и терпение. Все надо воспринимать с улыбкой. Научиться в игровой форме немножечко направлять ребенка в нужное русло. Не хочет он есть кашу, значит, надо сказать: «Ну, пожалуйста, ну не ешь, не надо». И тогда Андрюша сразу кричит: «Нет, буду есть!» Или говоришь ему: «Не надо надевать куртку». Он тут же соглашается надеть, хотя до этого сопротивлялся. Вообще мы как-то обходимся без конфликтов, живем в согласии.

ДО: Теперь главный вопрос к красивой женщине: как ухаживать за собой, чтобы все было вот так?

ЛБ: Не знаю, честно. Наверное, нормальные женщины проводят больше времени наедине со своим лицом. Я же ужасная лентяйка и иду к косметологу, только когда уже совсем капут. То есть скрабы вот эти, маски, втирание масла в кутикулу — это не про меня.

ДО: Огурец на лицо?

ЛБ: Нет! (Смеется.) У меня все сводится к трем процедурам: умывание пенкой, очищение мицеллярной водой и нанесение крема. У актрис лицо обезвоживается постоянно, ведь чего только на него ни наносят — и грязь, и кровь, и слезы текут. Так что крем должен быть питательным, я люблю, когда утром он остается на коже — значит, работал всю ночь. Перед макияжем я очищаю кожу и наношу как базу дневной крем Dream Cream, он придает лицу свежесть, естественное сияние. И я рада нашему сотрудничеству с маркой «Черный Жемчуг» и их линейкой Dream Сream: она отвечает всем моим запросам — нежная текстура, хорошо увлажняет, питает кожу, выравнивает цвет, устраняет следы усталости.

ДО: Как вы хотели бы встретить старость?

ЛБ: В здоровье и мире, с большим количеством внуков. Главное, чтобы войны не было, а то, что от нас зависит, мы будем стараться делать хорошо. Конечно, хотелось бы быть счастливой бабушкой.

ДО: Бодрой, завитой?

ЛБ: Точно, и еще самостоятельной. Не учить никого жизни. Пусть дети сами принимают решения. Нужна большая сила воли, чтобы себя удержать, но я буду стараться. Так что да: хочу быть бодрой, симпатичной старушкой, которая катается с внуками на роликах. Это было бы круто!