Быть собой. Любой ценой. Рената Литвинова

ДО: Наверное, все вышеперечисленное происходит само собой. Но ведь бывает, когда человек думает: я буду вести себя так, появляться в такой одежде, делать определенный макияж — мне это идет. А вот по-другому не буду — мне это не подходит. Есть элементы внешнего вида и поведения, которые вы прививали себе? РЛ: В молодости идет все, особенно если худая и есть основа, а после сорока я с грустью отношусь к молодящимся одногодкам и себе самой устанавливаю лимит — быть и выглядеть адекватно своему возрасту, никаких мини с голыми морщинистыми коленками, прозрачных платьев на ветру, челочек, копытец вместо туфель и буйства красок.

ДО: Бывает, что вы чувствуете, что не такая, как все? Эта непохожесть для вас со знаком плюс или со знаком минус? РЛ: Достаточно самонадеянно про себя утверждать, что я «не такая, как все». Я никогда не стремилась к понятию «нормы», более того, для меня это — практически могила всех мечтаний, в обывателе нет ничего плохого и подрывного, но для творчества отсутствие всего безумного... Творческая единица так не может.

ДО: Сложно ли это — оставаться индивидуальностью? Кажется, вокруг очень много людей, обстоятельств, которые пытаются сделать человека, чтобы он был «как все». Вы ощущали это на себе? РЛ: Только в далекой юности, но меня никто особенно не досматривал и не давил, я рано ушла жить самостоятельной жизнью, в 17 с половиной лет, едва поступив во ВГИК, а в нашем киноинституте все только и стремились к индивидуализму. На нашем сценарном факультете каждую неделю мы зачитывали свои опусы и публично их обсуждали. Самые правильные и положительные, как правило, полубездарные, не ценились никогда, их «забивали ногами» на этих читках, поэтому я формировалась в среде отъявленных индивидуалистов.

ДО: Вам никогда не приходилось изменять себе и пытаться казаться такой, какой вы не являетесь? РЛ: Все-таки я не взращивалась в эпоху сталинизма и я, бывало, выдавала себя за «хуже и ужасней», чем я есть, а вот положительную из себя никогда не строила.

ДО: Так бывает, когда пытаешься понравиться кому-нибудь? РЛ: Когда кто-то нравился мне, я не пыталась понравиться, а просто захватывала человека, достаточно прямолинейно и простодушно. Я не способна к выжидательным стратегиям, мне всегда казалось, что жизнь очень коротка и я могу не успеть.

ДО: А вы замечали, что некоторые девушки перенимают ваши черты, и жесты, и манеры? РЛ: Такое бывает, когда пытаешься нащупать свой стиль, я за такое не осуждаю.

ДО: Неоднократно слышал, как про вас говорили «странная». А вы в себе находите странности? РЛ: Я не могу отлететь от себя и, став «нестранной», обнаружить себя, как постороннюю, всю-всю странную.

ДО: Когда о человеке говорят, что он странен, это скорее хорошо или плохо? От слова негативом веет или, напротив, позитивом? РЛ: По-разному, есть неталантливо и бытово-странные, графомански и искусственно имитирующие странность, есть в этом фальшь.

ДО: Как вам кажется, а вы сильно меняетесь с возрастом? РЛ: Внешне, конечно, ветшает оболочка, а внутри все такая же. Вся в надеждах на любовь, как в единственном смысле этой достаточно бессмысленной жизни.

ДО: Выглядите вы восхитительно, и это не мое подхалимство, говорю честно, от души. Но хочется вас спросить — и как автора фильма «Нет смерти для меня», и как женщину: как вы понимаете это выражение — «красиво стареть»? РЛ: Визуально это легко сформулировать — как красиво состариться — быть не откормленной и не отдышливым «пельменем», а все-таки худой и с достоинством. Все-таки оставаться адекватной и рабочей единицей, иметь свое дело, свой смысл жизни. Ради кого-то жить, кем-то и чем-то интересоваться кроме себя и своих отпрысков. Меня всегда отвращают потребители. В зрелом возрасте надо отдавать. Пространство вытесняет человека с возрастом, с собой ничего не утащишь. Я — противник материальных накоплений, я — за немыслимые жертвы, жесты и растраты во имя красивых идей и любимых людей.

ДО: А как L’Oreal Paris вам предложили сотрудничество? РЛ: Это было как в сказке, ведь я дитя Советского Союза, когда все волшебные баночки L’Oreal были магическими эликсирами красоты, и вдруг я попала в эту семью. Чувствую себя очень ответственной за такое назначение, вот почти каждый день втираю в себя все эти любимые крема, кроме того, что с утра до вечера репетирую сейчас в театре пьесу Агаты Кристи «Свидетель обвинения».

ДО: Читал где-то, что Рустам Хамдамов посоветовал вам прислоняться лбом к стене, если не приходит нужная мысль или решение. Часто ли следуете этому совету? РЛ: Это скорее ритуал, чем метод вызывания мысли. Кого-то прислоняй- не прислоняй к стене, все пустое.

ДО: У вас случались творческие неудачи? Скажем, начинали писать сценарий, но не удавалось, и вы отказывались от идеи? РЛ: Без неудач нет удач. Все мои удачи — продолжение неудач. Просто на удачи должно уйти время, когда минус превращается в плюс.

ДО: Как сценарист легко соглашаетесь переделывать написанное? РЛ: Очень легко, особенно когда сама себя продюсируешь и нет бюджета, с легкостью переписываешь сцены, и хочу подчеркнуть, получается даже точнее.

ДО: У вас есть слова и выражения, которые вы терпеть не можете? РЛ: Все-таки когда много и громко, словно в лесу, говорят — не люблю болтливых, особенно по телефону, очень раздражает. Надо их как-то упразднять из жизни. Я вот всегда ставлю телефон на беззвучный режим и тоскую по пейджерам и телефонным будкам. А многоговорящий по телефону мужчина — это сплошная досада.

ДО: Прочитал, что вы запатентовали свое имя как товарный знак. А как это можно использовать теперь? В чем профит? РЛ: Запатентовала, чтобы другие его не использовали, есть и такие случаи. Государство у нас в правовом аспекте защиты авторских прав не вполне совершенное.

ДО: Вы вообще хорошо ориентируетесь в бизнесе? Понимаете, как можно выгодно вложить деньги, на чем заработать? РЛ: Я пока только вкладываю, например, в свой фильм «Последняя сказка Риты», свои заработанные гонорары. Такие жесты «потратить все деньги» очень меня омолаживают, есть стимул все начать с чистого листа, как когда-то после ВГИКа, когда было по карманам шаром покати.

ДО: Но вы кино когда-нибудь рассматривали как бизнес? РЛ: Кино на нашей территории всегда для меня было искусством и альтруизмом.

ДО: Вы торговаться умеете? РЛ: Про деньги всегда говорю с уважением. Деньги — это всегда чья-то кровь.

ДО: Чувствуете неловкость, когда обсуждаете, например, гонорар? РЛ: Раньше ложная неловкость была, сейчас нет. Если нет времени, сил обсуждать гонорары, прошу агента.

ДО: На ваши сценарии часто покушаются режиссеры и продюсеры? РЛ: Сейчас я никому не продаю свои тексты. Жалко. Сама сниму. Со сценариями всегда проблема, так что я не разбрасываюсь наработками.

ДО: Как вам кажется, насколько в киносообществе важен талант и в какой степени — связи? РЛ: Талант важнее. Есть бездарности со связями, и что? Но есть и таланты без связей. Важен характер и талант.

ДО: Вы могли бы сказать, что общение с «правильными» и «нужными» людьми помогло вам реализоваться в кино? Есть люди, без которых вы, будучи талантливым человеком, писали бы в стол? РЛ: Было бы прекрасно, если бы я писала в стол, а не распыляла себя на людей со связями. Я много отвлекалась. Надо аккумулировать себя, чтобы совершить прорыв.

ДО: Вы снялись в эпизодической роли в фильме Николая Хомерики «Сердца бумеранг», он снялся в «Последней сказке Риты». Сложно работать с друзьями? РЛ: У меня нет времени дружить, у меня есть соратники и любимые.

ДО: А как вы с Земфирой сотрудничаете? Представляется, что вы очень разные, полярные по характеру люди. Вы — мягкая и нежная, Земфира — жесткая и шумная. Как вы находите общий язык? РЛ: Она большой профессионал и перфекционист, в работе она незаменимый соратник.

ДО: Киновед Кирилл Разлогов охарактеризовал «Последнюю сказку Риты» как «осатанелое эстетство». Необычная характеристика. Что скажете? РЛ: Только «спасибо» ему.

ДО: Я так понял, что этот сценарий вы хотели снять давно, лет аж 15 назад. В чем были проблемы? Почему нельзя было сделать это раньше? РЛ: Если бы хотела раньше, сняла бы. И это не тот сценарий, который был 15 лет назад, там есть пара эпизодов оттуда, но тогда было время дремучей реальности, сейчас я из нее окончательно выпала и формирую свою. Так что всему свое время.

ДО: Чем для вас ценно имя Рита? РЛ: Секрет. Имею я право не исповедоваться?

ДО: В какой степени вы снимаете кино для зрителя и в какой — лично для себя? РЛ: Все-таки сначала для себя, откуда я знаю, что надо зрителю, я сама — свой зритель. Если совпадает — это уже отдельное счастье.

ДО: Правда, что вам предлагали преподавать во ВГИКе, а вы не согласились? РЛ: Когда-то Арабов предлагал взять сценарную мастерскую, но я тогда это отложила на пенсию, слишком много работы пока.

ДО: Видите ли вы новые тенденции в отечественном кино? РЛ: Есть горстка безумцев, которые пытаются снять свое великое кино, но места Киры Муратовой и Алексея Германа пока вакантны. Гениев нет.

ДО: Как относитесь к новому поколению режиссеров в нашем кино, к так называемой новой волне? РЛ: Я хорошо отношусь ко всем талантливым людям. Я ими вдохновляюсь.

ДО: Валерия Гай Германика вам нравится? Знакомы с ней? РЛ: Нет, не знакома, видела только фильм «Все умрут, а я останусь».

ДО: Вам сейчас все-таки что больше доставляет удовольствие: пересматривать старое кино, советское, мировые шедевры или смотреть новое? РЛ: Мне все нравится. Старое пересмотреть-перечитать — жизни не хватит. Так что я — чистая жертва кинематографа, покупаю билеты в кинотеатры... Вот дорепетирую спектакль во МХАТе, выпустим премьеру, потом кино, и начну жить жизнью «жертвы кино»: буду все смотреть, пересматривать упущенное. Это отдельное счастье — смотреть кино.

ДО: Интересно, такой человек, как вы, увольнял когда-нибудь кого- нибудь из съемочной группы? РЛ: Да. За профнепригодность.

ДО: А еще тут в новостях всюду пишут, что вы своего монтажера избили. Это какое-то преувеличение... Или нет? РЛ: Это я сама в одной передаче рассказала, как мало профессионалов в киноиндустрии и что один из бесконечной череды монтажеров меня довел, что я его хотела прибить, но он молниеносно спрыгнул со стула и ретировался. Его надо бы было выгнать из профессии, которой он не владел, но он оказался очень юрким и побежал «спасать» свою оболочку, так что ограничилось скорее высказываниями про его профнепригодность. Да и как я могла побить здорового парня?

ДО: К слову... А когда вы в последний раз били человека по лицу? И за что? РЛ: Я ни разу не била человека по лицу. Это прям позор какой-то. Иной раз ругаешься, бегаешь за человеком в гневе, толкаешь его, кричишь, но мне не доставляет удовольствия бить кого-то.

ДО: На дочку хотя бы раз руку подняли? РЛ: Детей вообще как бить? Они же слабее физически, и обзывать нельзя, оскорблять... Сегодня спрошу у нее, помнит ли она мои наказания?

ДО: Что, даже в угол не ставили? Не лишали карманных денег, походов в зоопарк, кукол? РЛ: Дочери сейчас 10 лет, карманных денег она не просит, и я никогда не просила у мамы. В угол я не ставлю — это как-то унизительно для всех. Я расстраиваюсь, если появляются проблемы, и высказываюсь, иногда резко могу, но я все-таки всегда вырулю на поддержку.