Зельда: Скотт Фицджеральд представлял жену безумной — и забирал её тексты себе

Зависимость творчества Скотта Фицджеральда от его жены была очевидному каждому, кто подошёл к этой парочке слишком близко — но мало кто мог представить, что эта зависимость больше напоминает... банальный плагиат. В конце концов, женщина возле великого писателя — это просто муза, которая предназначена вдохновлять, не так ли? Все современные исследователи её и его текстов, биографии их обоих утверждают, что, в случае с Фицджеральдами, точно не так. Зельда была для Скотта источником чего-то более важного, чем вдохновение. Сюжетов, метких наблюдений, не менее метких определений наблюдаемого.

Зельда вела дневники. Поскольку она была писательницей — а она была писательницей задолго до того, как у неё вышел её единственный роман, публиковала рассказы в журналах — дневник этот отличала литературность. Бурная жизнь Зельды, её общительность, её проницательность и наблюдательность делали записи чем-то большим, чем отчёт о прошедшем дне, превращая их, с точки зрения Скотта, в отличный черновик для его романов. Да, он считал эти тексты принадлежащими ему. Ему было нужнее! Он-то был уже знаменитый писатель, а она? А ей зачем? С той же позиции Скотт опубликовал под своим именем и несколько её вполне оформленных рассказов.

Скотт и Зельда оба были крайне молоды, когда она заявила ему это — в ответ на его утверждение, что у него в планах прославиться в литературе и потому, мол, он ей смело делает предложение. Его романы их обоих прокормят. То же самое он сказал при встрече и отцу Зельды, судье Сейру. Мистер Сейр мог только хмыкнуть. «Мальчишек Зельды» он перевидал несколько десятков, и чаще всего — по одному-два раза. Серьёзно воспринимать их не получалось. Да и саму Зельду трудно было счесть серьёзной девушкой. Она родилась вместе с веком — и словно решила не ждать ревущих двадцатых, чтобы стать типичной флэпершей, свободолюбивой, насмешливой, эпатирующей.

Так, например, однажды она пришла на пляж в купальном костюме телесного цвета: полная иллюзая наготы, с которой ничего не могли сделать полицейские. Фасон и длина штанин у купальника были абсолютно приличны! А на пляже, между тем, выворачивали шеи мужчины и мальчишки, краснели девушки, негодовали женщины, хихикали продавцы разной мелочи. Неудивительно, что у Зельды было мало подруг (матери были категорически против), зато хватало поклонников, и к шестнадцати годам, когда она впервые появилась перед отцом под руку со Скоттом, свиданий за её плечами было множество — позже, в браке, Скотт этот факт считал оправдывающим любые свои взгляды налево.

Встречалась она с парнями и весь год, который Скотт провёл в Нью-Йорке, добиваясь литературной славы со своим первым романом. Ему было двадцать, ей — семнадцать, когда он вернулся с обещанной славой и деньгами, чтобы увезти свою Зельду в город вечеринок и больших денег, небоскрёбов и ночных огней... И там стыдиться её, провинциальной, притащившей с собой платья в оборках и все специфические словечки из Алабамы. Впрочем, Зельда быстро сориентировалась и вскоре превратилась в типичную участницу нью-йоркской светской хроники: пила на всех вечеринках, на которые успевала явиться, танцевала, как безумная (танцы ей давались легко — она и в детстве занималась балетом), купалась в фонтанах и блистала самыми модными нарядами.

А ещё Зельда много писала: рассказов, писем, дневников. Рассказы публиковали в журналах. Дневники, как выяснилось, тоже публиковали целыми кусками — только вот никто не знал, что это — дневники Зельды. Это были теперь гениальные абзацы Скотта. Тем временем над писательницей нависла тень безумия. После того, как она родила дочь Скотти, муж ещё меньше стал уделять внимания ей и больше — другим женщинам. На все попытки говорить обзывал истеричкой. Нервы Зельды и впрямь расшатывались всё больше: пренебрежение мужа, алкоголь, возможно, и послеродовая депрессия, которая дала старт биполярному аффективному расстройству, при котором периоды подавленности сменяются периодами постоянно приподнятого, боевого, весёлого или гневливого, настроения.

Кто-то считает, что она сломалась на Айседоре Дункан, знаменитой танцовщице, за которой Фицджеральд начал ухаживать. Когда он в очередной раз флиртовал с ней на глазах у всех, Зельда нарочно упала с лестницы — чтобы привлечь внимание к себе, чтобы хоть немного её пожалели, чтобы... Просто так. Потом встала к балетному станку — у неё ведь были для этого все данные — и, как проклятая, работала. Балерины из неё, правда, не вышло. Вышел нервный срыв. В больнице Зельде диагностировали шизофрению. Люди, изучающие её письма, тексты и жизнь, сомневаются, что у писательницы была именно эта болезнь — симптомы больше подходят под биполярное аффективное расстройство, под развитие невроза. Но врачи сомневаться не стали: с тонкой диагностикой в то время было в психиатрии не ахти.

Зельда получила славу умалишённой, а её муж давал всем понять, что говорил об этом давно. и вот... Он превратился в нежного, заботливого, опекающего мужа, возил Зельду от клиники к клинике, оплачивал лечение — и тут же флиртовал с посторонними женщинами, что состояния писательницы никак не улучшало. Кстати, она же оставалась писательницей — и свою боль, как и водится, стала немедленно перерабатывать в творчество. Переплюнуть мужа, который был как раз в зените славы, ей так просто бы не удалось. Зельда решила поэкспериментировать со стилем и написала роман в духе модерн: «Спаси меня, вальс». Этот роман позже закрепил за ней славу безумицы, настолько необычно он написан и скомпонован.

Правда, издательство сочло его, хоть и небезынтересным, но сырым, и отправило на литературную доработку... Скотту, а не обратно Зельде. Поняв, что в книгу вошли те самые эпизоды из дневника жены, которые он прямо сейчас встраивал в свой роман «Ночь нежна», Скотт пришёл в ярость. Разразился настоящий скандал. Позже Скотт объяснил его тем, что в романе жены было слишком много из их личной жизни — но то же самое можно было сказать и про его роман (и по тем же, как теперь понятно, причинам). Не вернуть рукопись в издательство, однако же, было уже нельзя. «Спаси меня, вальс» увидел свет.

В то время чета уже давно жила во Франции. Выпустив сразу после жены «Ночь нежна» — с теми же, теми же исходниками! — и получив за роман крупный гонорар, Скотт уехал в Америку. Там он стал сценаристом в Голливуде и нашёл себе новую любовь, женщину, которая не стала бы вероломно использовать свои тексты, чтобы тоже публиковать романы — журналистку Шейлу Грэм. Зельду он устроил в клинику в Северной Каролине. Даже выйдя оттуда, она надолго отказалась от писательства — пока не умер Скотт. Тогда Зельда, наконец, взялась за новый роман.

Следующая книга так и не вышла. Когда в клинике вспыхнул пожар, Зельда как раз была заперта в одной из комнат — ожидала сеанса электрошоковой терапии. Её то ли не подумали, то ли забыли выпустить, сбегая из пылающего здания. Она сгорела заживо. Ей было сорок восемь.