«Я занималась только ложью»: Лидия Смирнова и Константин Воинов

Там, в эмиграции, Смирнова тяжело переболела тифом и чуть не умерла. Рапопорт не отходил от нее, вычесывал из облысевшей головы мертвых насекомых, утешал, говорил, как сильно он ее любит. Лидия росла в семье, где ее не любили, и она всю жизнь пыталась добрать этой любви: может, потому она так и не ушла от мужа. Он любил ее так, как ей было надо – просто за то, что она живет на Земле. И в самом главном она осталась ему верна. Рапопорт заболел неизлечимой болезнью, врачи прогнозировали ему «три года в лучшем случае», но благодаря Лидии он прожил 13 лет.

У Воинова все тоже было сложно: пестрая биография со взлетами и падениями: одна его постановка не понравилась Сталину и режиссер надолго остался не у дел, работал в хилом театре в Подмосковье, иногда навещая в столице семью и друзей. Но казалось, что ничего его не берет: оптимизм, вера в себя, какое-то даже нахальство осталось при Воинове. И вот они встретились – она, звезда двух предыдущих десятилетий, в 50-х постепенно теряющая свою популярность, и он – большой режиссер в ссылке. Воинов искал актрису на главную роль в своем фильме «Сестры». Лидия, советское воплощение Голливуда, подошла идеально. У них начался роман. Она сыграла и в других его фильмах, в том числе в «Женитьбе Бальзаминова».

Но Воинов не послушал ничьих советов – его роман с Лидией продлился много лет.

Владимир Войнович вспоминал: как-то Воинов был у него в гостях, и вдруг позвонила женщина с неуловимо знакомым голосом:
— Я близкая подруга Константина Наумовича. Сразу скажу, что я старая, мне сорок шесть лет. Я очень за него беспокоюсь: имейте в виду, что пить для него опасно.

Воинов был женат на актрисе Ольге Николаевой, очень милой, воспитанной и деликатной женщине. Она бы уж не смогла бы позвонить в незнакомый дом, она вообще не могла многое, что легко делала Смирнова. А Воинову была нужна именно такая, которая подбодрит, когда он упадет духом, спокойно разрулит любой конфликт, вытащит из трудной ситуации. Лидия умела делать так, что Воинов снова начинал верить в себя.

А Лидия начинала понимать, что запуталась. Она не хотела ничего слишком серьезного, но все вдруг стало всерьез, она даже ревновала режиссера к его жене. Такое она переживала впервые в жизни – и потом описала в книге мемуаров «Моя любовь»:

«Они жили тогда на первом этаже в доме на Каретном Ряду. Я приезжала на такси, машину оставляла за углом, ставила два кирпича у окна их спальни и подглядывала через створки занавески. Если штора была плотно закрыта, я шла через сугробы в переулок, куда выходило другое окно спальни, и старалась подсмотреть там.

Дождь лил мне за шиворот, а я никак не могла оторваться от окна. Они должны были слышать, как колотится моё сердце...»

Итак, Лидия была в тупике. С одной стороны – огромная любовь, даже близко ничего такого не было никогда, с другой – терпеливый, любящий, все прощающий муж. Воинов предлагал рассказать обо всем, развестись, начать жить вместе, а Лидия боялась, что его жене и ее мужу будет слишком больно.

Он терпеть не мог всех этих тайн и вранья. Дошло до того, что он все сам рассказал Рапопорту, но все не мог и не мог уйти от жены: жалел ее, обожал дочку. Всё было сложно – по другому, пожалуй, и не бывает. И тут заболел Рапопорт, и Лидия начала делать все, чтобы ему помочь. С Воиновым они не расстались, просто затаились: «Это ужасно. Ведь любовь не только физическая близость, люди хотят быть на виду, иметь общих друзей, не хотят таиться. А у нас и друзья какие-то подпольные были».

Лидия с Воиновым снимали квартиру. Она приходила туда, готовила обед; Воинов обедал, шел домой и садился за стол второй раз, не мог сказать жене, что сыт. Так продолжалось долго, но Воинов не выдержал, ушел, снял комнату в коммуналке, ждал, ждал Лиду.

Она приходила и раздражалась: чужие вещи, сломанная мебель, все не так, не то... Уходила. Воинов кричал, называл предательницей, злился. И так она бегает туда-сюда, от тоскливых глаз мужа к злым глазам любимого.

Осуждали ее? Еще как. Рапопорту все говорили в голос: бросай Лиду, уходи! Он не уходил, все терпел. А она продолжала бегать к Воинову. Он снимал комнату за комнатой, и везде было одно: неустроенность, неуют. Воинов не умел жить один и не понимал, почему Лидия не уходит от мужа, почему уезжает куда-то на съемки или в путешествия. А ей хотелось жить полной жизнью, в которой кроме любви были творчество, долг, разные интересные вещи.

«Я вся покрылась паутиной лжи, я изощрялась, я так врала! Когда я уходила к Воинову, я врала, что я на озвучании, а Воинову говорила, что еду на концерты, а сама по путёвке отправлялась за рубеж. У меня часто не сходились концы с концами, я так устала от этого вранья, что мне уже ничего не хотелось. Счастья не было, было какое-то отчаяние, меня как в тину засасывало.

Рапопорт всегда был дома, ждал меня. Я не могла с Воиновым никуда пойти: ни в театр, ни в Дом кино, ни на концерт, потому что все увидят, а наш роман был в секрете. И я нигде не бывала, перестала слушать музыку, ходить в театры. Я занималась только ложью. И любовь, и радость просто стирались. Только отчаяние, только бесконечные объяснения».

Как-то Смирнова была в отъезде, Воинов запил. Жена приехала и забрала его, почти беспомощного, и он остался у нее. Прошли годы, Рапопорт умер, Лидия осталась одна. Он не мог еще раз оставить семью, и не мог простить Лилии, что она не ушла от Рапопорта. Но они встречались и созванивались по нескольку раз в день, жена Воинова обо всем знала. И Смирнова наконец-то была всем довольна.

Когда Воинов тяжело заболел, Лидия заботилась о нем больше, чем жена. Сколько она для него тогда сделала, даже построила дачу и выбила новую квартиру для его семьи! Он по старой памяти часто на нее ворчал, звонил и выговаривал ей что-то, она слушала и думала – значит, жив...

Он считал, что Лидия поможет в любой беде и прибежит по первой же просьбе. Но когда он был в больнице и позвонил: «Приходи», она не пришла. Было поздно, холодно, лил дождь... Она не пришла, а он наутро умер.

«Он звал меня перед смертью, кричал, требовал, чтобы я пришла. А я снова его предала, испугалась непогоды... Прошло столько времени, всё должно уже было притупиться, а я всё плачу и плачу...»