Стальная русалка блокадного Ленинграда: Нина Соколова, первая женщина-водолаз

На борту человечка выковыривают из панциря, и он оказывается молодой женщиной, похожей на подростка. Подносят стакан спирта. Все напряжённо шутят: мол, боевое крещение, познакомилась товарищ инженер с Баренцевым морем как можно ближе. Товарищ инженер тоже смеётся. На следующий день в её лицо будут вглядываться — не подкралась ли пневмония? Но Нине Васильевне — так зовут крошку-инженера — море оказалось по колено. Продолжила работу как ни в чём не бывало.

Историю, однако, она будет потом вспоминать годами. Забудешь такое! И саму Нину Васильевну будут вспоминать годами. Как первую женщину-водолаза в мире. Как спасительницу блокадного Ленинграда.

Нина Пименова начала свою жизнь обычно – для девочек своего времени. Первый ребёнок в крестьянской семье. Отец летом валил лес, зимой — плотничал. Мать летом в люди нанималась, зимой делала по дому то, до чего летом руки не доходили. Один за другим родились в семье шестеро детей, так что Нина рано стала маминой помощницей. Не только по дому, не только с детьми — с мамой ходила работу работать, помогать копеечку в дом зарабатывать.

Времена стояли непростые. Когда Нине было два, началась Мировая — тогда ещё у неё не было номера «Первая». Вскоре с продовольствием стало сложнее, а потом вообще царь отрёкся, и один за другим во главе страны встали два разных правительства. С продовольствием стало сложнее вдвое, а там и Гражданская ... В общем, всё понятно.

При первой возможности Нина пошла в школу. В школе теперь учили не только буквы складывать — рассказывали про гигиену, буржуев и самолёты, всё вперемешку. Твердили: «Все вам дороги открыты, кем захотите, тем будете». Знала ли Нина уже, кем захочет быть? Может, да, а может, нет. Но шансами своими она всю жизнь пользовалась на полную. Как и родные её.

Брат, например, стал небезызвестным художником ленинградской школы — Валерий Пименов. Другой брат, Борис, может, тоже кем-то известным стал бы — но в самые первые дни его убьют. Не в бою — по дороге на фронт... Обычная судьба была у семьи Пименовых. Общая со страной.

Сама Нина школу закончила в девятнадцать. Можно было и раньше — если б захотела вечной женской доли, какая была у матери. Но Нина уже знала, что хочет в институт. В Питер. То есть теперь — Ленинград. В 1931 году девушка по имени Нина поступила в Ленинградский институт инженеров водного транспорта. В 1936 году закончила его — с дипломом инженера-гидротехника и уже Ниной Васильевной, молодой специалисткой.

Никто не знает, почему свежую выпускницу отправили в Сочи. Может, пожалели девушку — выделили работу там, где тепло и пальмы. Может, наоборот, требовался человек на сложную задачу — и отобрали специалистку с характером, с отличными оценками. Но первое задание Нина Соколова получила именно на южном море — в рамках работы в Экспедиции подводных работ особого назначения, ЭПРОН.

В Сочи строили порт. Молодому инженеру поручили руководить водолазами при укладке бетонных массивов-гигантов. Водолазы должны были проверять, как легли бетонные подушки. А Нина Васильевна – теоретически – должна была контролировать подводные работы. Как это видело начальство: водолазы рапортуют, инженер принимает у них рапорт. Как это видела Соколова: проверять должен тот, кто взял на себя главную ответственность за работу — и проверять на совесть, своими глазами.

Моментально разразился скандал. В водолазном костюме, на дно, без подготовки. Лихачество! Не за любовь к приключениям государство платит молодой специалистке деньги. В чём дело, дерзко отвечала специалистка, направьте на подготовку. А работу я у водолазов не приму, пока сама не проверю.

С подготовкой, однако, были проблемы. Не допускали женщин до водолазной специальности. Обычно объясняли, что даже водолазный костюм женщина и то не сдвинет — он больше центнера весит. Но... Тут оправдание прокатить не могло. Ведь сдвинула же, живая женщина — вот вам прецедент.

Вопрос о подготовке Соколовой рассмотрел аж начальник ЭПРОН — контр-адмирал Фотий Крылов. И то на себя ответственности не взял — обратился за официальным разрешением к самому Михаилу Калинину. Разрешение было получено. Соколова экстренно отучилась на двухмесячных курсах и получила свидетельство, разрешающее ей подводные спуски до десяти метров, за подписью Крылова.

Так в неполные двадцать пять товарищ инженер Соколова стала первой женщиной — профессиональным водолазом. В СССР. В мире. Но в историю она в итоге вошла не этим фактом — даже его перекрыл подвиг, который Соколова совершила во время Великой Отечественной, в блокадном Ленинграде.

После Сочи Соколову кидали уже в самые суровые условия — характер подходящий. Она поработала и у Сахалина, и в Баренцевом море. А Великая Отечественная застала её в Ленинграде: служила в аварийно-спасательной службе Краснознамённого Балтийского флота. Ценной специалистке предложили эвакуироваться. Соколова отказалась твёрдо: не пристало депутатке Ленгорсовета бросать свой город. Ей люди верят!

Водолазам работа нашлась сразу. Немцы день за днём топили баржи, прорывающиеся в город с хлебом, с тяжёлым спелым зерном, которого так ждали ленинградцы. Водолазы ночь за ночью — днём это было верной смертью — доставали со дна Ладожского озера недоплывшее зерно. Центнерами.

В блокаде ленинградцы оказались без электричества. Приближающийся Новый год встречали с тяжёлым чувством. И вдруг под самый праздник в домах загорелся свет! Товарищ инженер Нина Соколова и её боевые друзья постарались — провели по дну озера кабели. Для этого им экстренно пришлось научиться монтировать этот кабель на глубине. Торопились, постоянно рисковали — и смогли.

Свет в квартирах давал странную надежду. Есть электричество — цивилизации словно рано умирать. Есть свет — значит, и страшные времена закончатся.

Зимой Соколовой делать было, конечно, в озере нечего. Оно покрылось льдом. По льду в город пробирались грузовики — с зерном, из города выбирались тоже не пустые — с людьми. Порой грузовики уходили под лёд, разбитый обстрелами нацистов. Страшная это была дорога — Дорога Жизни... Но Соколова без дела не сидела. Она готовилась провести подлёдную Дорогу Жизни. Ещё после прокладки кабеля по дну ей пришла в голову мысль — и в самолёте, в котором летела Нина Васильевна с Иваном Зубковым (знаменитым инженером, приближавшим прорыв блокады) в Москву, о работе отчитываться, она насела на него: а проведём бензинопровод! Прямо по дну озёрному!

Идея была такая: Соколова со своими водолазами половину осени поставляла по дну морскому бочки с бензином, но за раз их, понятное дело, перетащить — хотя они и были лёгкие, хорошо шли по воде — можно было определённое количество. И усилий на перетаскивание цепочки из бочек уходило немало. А если по дну озера лягут трубы, по которым безостановочно будут качать бензин, то человеческий ресурс можно будет бросить на другие задачи, транспорт тоже, да и немцы не смогут засечь и разбомбить перегоняемый бензин.

Тут же, на коленках, принялась набрасывать на бумаге, как должны выглядеть и трубопровод, и станции, и работы. Зубков в потрясении смотрел на маленькую, такую молодую — показалась ему Соколова вчерашней студенткой — женщину, инженера, и не мог решиться сказать: да. Хотя очень хотел.

«Да» сказали в Москве, на самом высоком уровне. Первичный расчёт работ показал, что нужно 60 дней. Соколова взялась проложить трубы быстрее. За полтора месяца. Параллельно с прокладкой должны были построить насосную и приёмную станции. Всё это — в строжайшей тайне, чтобы у нацистов не было шанса узнать о работах и помешать им.

Бензин был нужен грузовикам. Бензин был нужен баржам. Бензин был нужен ленинградцам. Так что водолазы себя не щадили. Паёк у них был — 300 граммов хлеба, немного крупы и немного жиров. На таком рационе люди таскали железные костюмы, железные трубы, часами брели под водой, меж затонувших грузовиков и барж.

Работы начали чуть не сразу, как сошёл лёд. Соколова лично прошла по дну, примеряясь с маршрутом, которым лягут трубы. Какие там десять метров допуска — и до тридцати пяти опускалась. Не считала она метры во время блокады, не до того.

И в первый же день работ — авария... За ночь, несмотря на то, что погода была неспокойной, участники работ с невероятной скоростью собрали и сварили километровую плеть из труб. Но во время установки волны сорвали плеть — и унесли неведомо куда. Как ни пытались найти — не нашли. А ведь эти трубы только что чуть не руками собирали на ленинградских заводах женщины, подростки, выбиваясь из последних сил. Всё заново, всё заново... Горевать было некогда. Сделали выводы — и снова за работу.

Злость ли, понимание ли всей ответственности сработали — но теперь двигались и трудились так слаженно, так ладно, словно всю жизнь выкладывали трубопроводы под водой. Хотя ни у кого такого опыта прежде не было. Работала и Соколова. Раз получила баротравму от быстрого подъёма: слишком долго задержалась под водой. При первой возможности вернулась в строй.

К середине июня трубы легли на свои места — двадцать один километр по дну озера. По ним под большим давлением прогнали воду, чтобы проверить непроницаемость и прочность. Выдержали. Подали керосин — выдержали и его. И потёк бензин. По трубам, проложенным Соколовой, город получал до 350 тонн топлива в сутки! А город и не знал, чья идея и чья работа обеспечили топливом грузовики, баржи, и не только их. Нельзя было знать...

Соколову, конечно, наградили. И ордена ей дали, и медали. Ведь прошла огонь (вражеский), воду (буквально) и медные трубы (точнее, испытание трубами). Вот только ещё долго не упоминали по имени. Даже когда уже писали о подвиге ленинградских водолазов в сорок шестом году. То ли забыли снять секретность, то ли не захотели... А ведь за Великую Отечественную, кроме баротравмы, Соколова получила ещё и контузию под вражеским огнём при выполнении очередного важного задания. Имела право на чествования.

После Победы Соколова ещё некоторое время служила. Расчищала устье Невы и многие другие акватории от мин и обломков бетона. Однажды водолазы нырнули осмотреть фермы обрушенного моста — они мешали прохождению военных кораблей на Кронштадт. Вынырнули с изменившимися лицами: «Там такое... Такое!» Нина Васильевна пошла в воду сама. И тоже увидела — из обломков ферм торчали, полоскаясь по течению, трупы фашистов. Много трупов.

В тридцать четыре года она ушла с водолазных работ — собиралась завести, наконец, ребёнка. Перешла на преподавание в Высшее военно-морское училище Фрунзе. Читала сложнейший курс гидравлики и гидродинамики. Теперь её поминали не только как товарища инженера, но и как товарища полковника. А она родила дочку Марину и училась быть мамой: пироги печь, платьица дочке шить. Правда, обнимать так толком и не научилась. Там, где она выросла, мамины руки были для работ и забот, а не для объятий. И её — работали и заботились.

Всю жизнь она оставалась всё той же полной азарта и сил Соколовой. Моржевала, делала гимнастику. В сорок четыре года удивила врачей, придя рожать второго ребёнка — теперь сына Евгения. С двумя детьми решила уже, что можно перейти в мамы на полную ставку, и оставила училище. Узнала о йоге — увлеклась йогой.

Мамой она, похоже, стала такой же, как инженером. Сын Евгений вырос врачом, Зубковым Евгением Викторовичем, сумел организовать постройку первого бесплатного центра помощи алкоголикам под Санкт-Петербургом. Теперь работает психотерапевтом — и вместе с сестрой хранит память о матери. Дочь, Марина Александровна Лабецкая, кстати, тоже получила медицинское образование.

А Нина Васильевна дожила до двадцать первого века, поглядела на него, легла спать и просыпаться не стала. Она была, как и чуть не вся её семья, из породы долгожителей. Сестра её Зоя, тоже ставшая ленинградкой, труженица тыла, дожила до девяноста трёх. Брат Валерий — до восьмидесяти восьми. Нина Васильевна умерла в восемьдесят девять. В две тысячи первом году.