Счастливый Илья Репин и несчастные судьбы четверых его детей

В фильмах такие женщины своим присутствием, кротким и нежным, исправляют гуляк и заставляют их понять, что только дома ждёт настоящая любовь. В жизни такими женщинами просто пользуются – они удобные.

Тот, кто познакомился с Репиным позже, уже во втором браке, с дочерью шведского адмирала Натальей Нордман, ни за что бы не поверил, что женой Илья Ефимович может помыкать, прикрикивать, не ставить ни во грош. Зато отцовствовал он с энтузиазмом (во многом благодаря тому, вероятно, что пелёнки менять ему никогда не приходилось).

Первеница Ильи Ефимовича, Вера, самим фактом своего появления привела его в восторг. Почти сразу после рождения девочки Репин увёз всю семью за границу – показывать девочке Европы. Вера начала ходить и говорить во Франции. Репин, восхищаясь, писал друзьям, что она будет побойчее настоящих француженок. После Веры ещё были дочери Надежда и Татьяна и сын Юрий. Всем досталось отцовского внимания, но любимицей его оставалась Верочка.

Воспитанием детей он был обеспокоен специфически. Каждый из детей, конечно же, знакомился если не с живописью, то обязательно – с рисованием. Об остальном должна была позаботиться Вера-старшая, Вера Алексеевна. Думал большие думы Репин и о здоровье семьи.

Сам он, чтобы закалиться и вообще по природной склонности, любил спать в комнате с открытым окном – даже если за окном было минус сорок. С собой он заставлял спать в той же комнате и жену с детьми, в спальниках из заячьего меха. По воспоминаниям, уже взрослыми рассказывая об этом, дети художника вздрагивали и ёжились. Репина не интересовало, приятно ли детям. Он просто был в восторге от своей идеи – всех укладывать под открытое окно.

Многие помнят картину Репина «Стрекоза» – её часто можно увидеть в интернет-подборках живописи про детей или летние каникулы, а россияне постарше помнят, что её репродукция украшала то ли учебник литературы, то ли хрестоматию. Эта девочка, болтающая ногами на жёрдочке, и есть та самая Вера, любимица отца. Она была очень активной, настоящей егозой-стрекозой.

Вера с самых малых лет вертела отцом как хотела. Что ни попросит – всё спешит сделать. Даже деньги скуповатый Илья Ефимович давал Вере щедро, недрогнувшей рукой. Похоже, этим не раз пользовалась Вера Алексеевна, которой трудно было иной раз самой допроситься рубля на хозяйство.

Чем ни занималась Вера-младшая, за что ни бралась – во всём её поддерживал отец, любое дарование, которое она в себе обнаружит, готов был развивать. И при этом словно поощрял Веру капризничать, манипулировать и проказничать, умиляясь всему, спеша исполнить любое требование. Ни за что не одёргивал. Из таких залюбленных детей часто вырастают или талантливые, или нахальные взрослые. Откровенно говоря, из Веры выросло и то, и другое.

Конечно же, Вера попробовала себя в живописи, но быстро поняла, что душа лежит совсем к другому виду искусства. Она выучилась петь, как следует изучила актёрской мастерство – и взрослой отправилась покорять сцену. Она стала артисткой Александринского театра. Но вне домашнего кружка, – где царил сначала её отец, окружённый поклонниками и друзьями, а потом – кроткая мать, – оказалось, что для сцены одного таланта мало. Даже такого яркого, каким он был у Веры Ильиничны. Нужно нечто большее, иначе в коллективе не приживёшься. Социальная чуткость, эмоциональный интеллект...

У Веры всего этого не было. Разбалованная отцом до крайности – даже после развода родителей она осталась с ним, потому что Репины «поделили» детей поровну – она, по воспоминаниям современников, в общении была крайне неприятна. Коллеги о ней отзывались неделикатно. Проходились и по характеру, и по внешности – она у Веры Ильиничны была далека от того, что считалось привлекательным. Много позже знавший её Чуковский вообще опишет Веру Репину-младшую как лживую, трусливую, тупую умом и сердцем. Его потрясёт её мелочное, утилитарное отношение к картинам отца.

Репин купил и подарил своей второй жене в её родной Финляндии – когда та ещё была частью Российской Империи – усадьбу, «Пенаты». Когда Нордман поняла, что Репин разлюбил её, этот дом она оставила художнику, сама же буквально сбежала, своими ногами пришла в приют для одиноких пожилых людей в Швейцарии. Наталья была очень гордой женщиной. А после революции Репин стал жить в «Пенатах» постоянно, оставшись без российской квартиры. Вскоре после этого пятидесятилетняя Вера-младшая приехала к отцу – он не справлялся с хозяйством. По крайней мере, такой была официальная причина.

Вера не только следила за бытом в «Пенатах» – она позаботилась о том, чтобы рисунки и картины отца не остались неподписанными. Обнаружив, что отец умирает, она досконально проверила мастерскую и подсунула под руку каждый обнаруженный лист или холст с работами художника – иначе их ценность потом было бы трудно и долго доказывать. Выглядело это жутко. Чуковский утверждал, что позже она продавала эти бесценные листы и холсты, просто чтобы купить себе серёжки. Прожила она долгую жизнь, и Вторая Мировая никак по ней не ударила.

Надя Репина родилась следом за Верой, через два года, и всё детство, похоже, провела в её тени. Портретов Веры Илья Репин оставил больше, чем Надиных. Тем не менее, после развода, при делёжке детей, он Надю взял себе. Правда, дело могло быть в её более удобном, чем у младших, возрасте: в тринадцать лет девочка уже во многом может позаботиться о себе. Десятилетний Юра был ещё очень ребячлив, не говоря уж о семилетней Тане. Надя и Вера уже могли даже участвовать в постоянных для дома Ильи Ефимовича беседах взрослых – не на равных, но осмысленно.

Надей отец стал восхищаться, когда из девочки выросла решительная и целеустремлённая девушка. Она эмансипе, писал он с удовольствием в письме к Татьяне Толстой (которая, кстати, была среди его любовниц): «Она такая выносливая работница. Более месяца она там дежурила у больных, теперь дома готовится к экзаменам – побледнела и похудела даже». Да, Надежда, как многие эмансипированные девушки её времени, пошла на курсы лекарских помощниц – нечто вроде медсестры. После курсов работала в земских больницах. Замуж, как и сестра, не вышла. Вообще, вероятно, пример Ильи Ефимовича как супруга, а не отца, очень мало располагал его дочерей к мыслям о замужестве.

В десятые годы двадцатого века силы медицинских работников были брошены на борьбу с эпидемией тифа. Сорокалетняя (примерно) Надежда Ильинична тоже уехала бороться. Никто не знает, что точно с ней произошло там, на медицинском фронте. Слишком много смертей? Слишком мало сна? Сексуальное насилие? Надежда вернулась повредившейся в уме. Она вела себя странно, почти ни на кого не реагировала, почти не выходила из комнаты. Отец пытался с ней взаимодействовать по своей методике. Он, кажется, был уверен, что искусство, занятия рисунком, могут помочь Надежде, могут вытащить её, и постоянно и настойчиво с ней занимался.

Клал перед ней лист бумаги, аккуратно зажимал её пальцами карандаш. А потом говорил одновременно ласково и требовательно: «На-а-адя-а-а!» И Надя принималась рисовать то, что видела прямо перед собой. Угол серванта или узор лежащей на столе салфетки. В этих рисунках не было ни мысли, ни композиции, ни какого-то особого взгляда художника. Не зная, как выразить их бессмысленность, очевидцы сцены описывали их как такие, по которым сразу видно: человек не в своём уме. Конечно, жила она с отцом в «Пенатах». Уроки он через несколько лет бросил – на Надю они не влияли никак. В тридцать первом году Надежда Репина умерла, и никто особо не задавался вопросом, от чего.

Вообще сына Репины назвали Георгием. Но по старой русской традиции модифицировали до Юрия (ещё в ходу были Егоры, Гоги и Геры). Это ещё было ничего – Валентина Серова все звали Антоном, потому что мама когда-то прозвала Валентошкой, а там и до Тошки недалеко.

С Юрием с детства всё было ясно: даровитостью он пошёл в отца. Родился, можно сказать, художником. Конечно, он не был гением... Просто талантом. И, говоря откровенно, этот факт всю жизнь его угнетал. Сын Репина. Всего лишь талант. Скорее всего, именно острое чувство разрыва с общественными ожиданиями и реальностью стало причиной его ментального нездоровья. Выставки, заказы, продажи картин. Какие-то награды. И – постоянное сравнение с отцом. Хороший, талантливый, сильный художник – против безусловного гения. Это изводило. Юрий буквально бежал прочь от отца, поселился в Финляндии.

Конечно же, жил он не в «Пенатах». Купил свой дом, отца туда приглашал очень редко – Илья Ефимович каждый раз очень радовался, суетился и без меры хвалил последнюю работу сына, вгоняя того во мрачное настроение. Женился Юрий на женщине обыкновенной, просто Прасковье, и открыл художественную школу для финских детей. Прасковья родила ему сыновей, Гая и Дия – то есть Георгия и Дмитрия. Замысловатые сокращения имён были в моде. Все четверо так и остались в Финляндии после революции. Гая и Дия по какому-то капризу Юрий запрещал стричь – они должны были расти как индейские мальчики. Им заплетали косы и читали книги об индейцах.

Юрий Ильич, человек, внешне очень располагающий к себе, с тонкими и одухотворёнными чертами лица, был до пугающего угрюм и необщителен, страшно увлекался мистикой, утверждал, что ему являются видения и голоса (что позже интерпретировали как симптомы – а ещё позже подвергли сомнению в свете того, насколько модна была всяческая эзотерика). Одно несомненно – он страдал депрессивными состояниями. От батальных сцен, которые он щедро рисовал в молодости, после «зимней войны» (которую, кстати, просидел в эвакуации в глубине страны), Юрий перешёл к иконам.

Денег иконы давали немного. Российские художники в Финляндии обычно всё же зарабатывали преподаванием или заказами в сфере дизайна, потому что так было выгоднее. Юрий, возможно, вообще не думал о выгоде. Он начал думать о душе.

После смерти сестры Веры в сорок восьмом году он пошёл отмаливать её по улицам Хельсинки. В рясе, ермолке, сандалиях на босу ногу, он слонялся по городу, выглядя абсолютным безумцем. Свои картины он раздавал бесплатно каждому, кто просил. Еду брал из мусорных куч на рынках. В конце концов он действительно начал проявлять симптомы ментального расстройства. Его положили лечиться в клинику, но это мало помогло. В пятидесятых Юрий покончил с жизнью, как принято сейчас писать, выпав из окна ночлежки.

Его сын Дий умер много раньше. Он вбил себе в голову, что хочет учиться на художника в Ленинграде. Илью Репина приглашали вернуться в Россию, но тот отказался. Дий же сам подал документы, но отказали уже ему. Тогда он не придумал ничего лучше, чем нелегально пересечь границу. Молодого авантюриста (а это, надо сказать, было не первое в его жизни приключение) схватили и обвинили в шпионаже. Дия расстреляли. Невозможно не понять после этого его отца – с иконами, рясой, раздачей картин и последним окном в жизни.

А Гай уехал учиться в Прагу, на инженера, и заслужил стипендию, и стал отличным специалистом. Юрий Ильич был уверен, что у Гая – хороший живописный талант, но юноша решил даже не пытаться сделать живопись делом своей жизни. Всё то же самое – «талант» вместо «гений» – быть может, отвращало его. Трудно сказать, что делал Гай во время войны, но в Германию в самом её конце он прибыл с власовцами, хотя и не в их рядах. Его здоровье было сильно подорвано – недоедание, тревога, бог знает, что ещё. Практически сразу он оказался в больнице.

Больным он остался на всю жизнь. Когда правительство Финляндии выплатило Репиным компенсацию за потерянное во время войны имущество, Юрий год за годом пересылал Гаю деньги со счёта, куда он положил компенсацию под процент. Все эти деньги уходили на оплату места в больнице и лекарств. В конце жизни Гай ослеп и страшно ослаб. Чувствуя дыхание смерти, надиктовал мемуары. Оставил мир в семьдесят четвёртом году.

Младшая дочь Ильи Ефимовича Таня тоже была эмансипе. После гимназии пошла на Бестужевские курсы. В двадцать один год вышла, однако, замуж – за молодого поручика Николая Язева. У них родились дочери Тася и Люба. Любочка умерла, и это оказалось серьёзным испытанием на прочность семьи. Горе разобщило, Татьяна и Николай расстались. После революции Татьяна жила на зарплату учительницы – она устроилась в Беларуси, недалеко от ещё одной усадьбы своего отца, куда переехала с дочерью.

В тридцатом году, когда у Таси уже у самой были муж и четверо детей, семья переехала в Финляндию, в «Пенаты». Став дедушкой такого количества внуков, Илья Ефимович вдруг почувствовал себя – без шуток – безмерно счастливым. Счастье это длилось, увы, всего несколько месяцев. В сентябре того же года художник умер.

Вера уехала с Юрием жить в Хельсинки, оставив «Пенаты» Татьяне. Надю оставили на младшую сестру, но без отца, вытаскивавшего её время от времени из комнаты, она прожила около года. Всё потомство Татьяны было весёлым, крепким, счастливым и дружным. И, кажется, ни один не стал художником. Слишком мало было на них влияния знаменитого предка. И, возможно, к счастью.