Роза в волосах, выстрел в сердце: тёмная жизнь и яркая смерть жены Сталина

Вместе с платьем, с розой в волосах, с тем, куда она села во время застолья, самоубийство выглядит запланированным заранее. Кстати, пистолетик, изящный, дамский, ей тоже подарил брат. В то время многие начали носить при себе оружие. Чтобы застрелиться, если услышат – идут арестовывать. Потому что лучше так, чем... Все уже знали, как ведутся допросы «политических». Павел наверняка знал, что если Надежда воспользуется его подарком – то именно так. Значит, знал и то, что возможен поворот в её судьбе гораздо более страшный. Он, кстати, тоже застрелился. Через некоторое время после сестры.

Вся история этой любви и этого брака была болезненна, уродлива. Болезненно и уродливо она и закончилась. История Надежды Аллилуевой так типична и так необыкновенна, что до сих пор волнует сердца людей. Изучены все возможные мемуары – подруги, сестры, просто современников. Бродят криптотеории – порой совершенно безумные. О ней пишут книги, снимают кино. И почти всякий раз приходят к выводу, что начало истории лежит ещё до рождения Надежды.

В семье Ольги, матери Надежды, говорили по-грузински и по-немецки. Хотя фамилия отца Ольги была Федоренко, украинцем он был только наполовину, вырос в Грузии и русский еле-еле знал. Немкой была мать Ольги, причём – из старой грузинской немецкой семьи, которая лет сто уже жила в Тифлисе (так назывался Тбилиси на картах Российской империи). Ольга была старшей и рассматривалась домашними как мамина помощница, что в те времена значило – после четырёх лет в начальной школе она дальше не училась, взяв на себя огромную долю домашней работы.

Мать её не только держала дом и детей в порядке, но и кормила за приемлемую оплату молодых рабочих. Тарелки с едой на стол ставила одиннадцатилетняя Ольга. Во время этих обедов она и познакомилась с будущим мужем – молодым весёлым рабочим Сергеем Аллилуевым, чернокудрым, черноглазым. Через три года симпатия их друг к другу резко превратилась в страсть, и четырнадцатилетняя Ольга ночью сбежала из окна – замуж. Правда, по закону до оформления брака ей пришлось ждать ещё два года. Примерно так же, только не в окно, позже сбежит за мужчиной её шестнадцатилетняя дочь Надежда.

То Сергей Аллилуев, оказавшись вдали от дома, заводил параллельную семью – которую потом бросал, похоже, вовсе без душевного трепета. То сама Ольга хлопала дверью, уходя от мужа к новой любви. «Воли хочу!» – кричала она перед тем мужу. А потом возвращалась – и они жили как ни в чём не бывало. На фоне такой вот своеобразной семейной идиллии росли четверо детей: Надя, её старшая сестра Аня и их братья Павел и Фёдор.

Во многих вопросах Аллилуевы-родители были единодушны. Например, считали, что дети их должны получать лучшее образование, которое им только можно дать. Надя училась в гимназии, вместе с девочками гораздо менее пролетарского происхождения. Её там быстро прозвали «большевичкой» – когда собирали деньги какому-то чиновнику и дошли до Нади, та резко сказала, что не жертвует, принципиально. Впрочем, прозвище это было беззлобным. Надю любили, все, кто её знал, всю её жизнь.

Когда Надя познакомилась со Сталиным, Аллилуевы жили уже в Петербурге. Отец сделал неплохую карьеру, был высококвалифицированным рабочим и снимали просторную квартиру с настоящей ванной и водогреем, с тремя спальнями и гостиной. А главное для его подпольной деятельности – со вторым, отдельным выходом на чёрную лестницу.

Аллилуев знал Иосифа Сталина с Баку, где одно время жили они оба. Наде было два года, когда они познакомились. Ходила легенда, что Иосиф спас ей жизнь: она упала в реку, а он вытащил. В любом случае, фигура этого революционера волновала её сердце... Как, впрочем, и фигура любого из революционеров, которым доводилось пересиживать на квартире Аллилуева: Ленина, Крупской, Орджоникидзе и многих других.

Аллилуевы жили достаточно вольно: оба брата Надежды служили далеко от дома, и каждая девочка в итоге получила по собственной комнате. Когда пришёл Сталин, выяснилось, что жить ему у Аллилуевых придётся долго, так что Надя переехала к Анне в комнату, а Надину спальню отдали гостю. Гость держался скромно, тихо, старался никого не утруждать и охотно разговаривал о литературе или читал вслух. Девушки (Наде было шестнадцать, Анна была совсем взрослой) готовили «жильцу» завтрак, но обедал и ужинал он всегда вне дома, чтобы не отягощать бюджет Аллилуевых. Обычным его обедом в то время, похоже, были хлеб и самая дешёвая вяленая рыба. Может быть, ещё рыночные пирожки.

Одежда у Сталина была ветхая, жалкая, и Надина мать залатала её везде, где возможно, заменив слишком ветхие участки вставками и надставив воротник так, чтобы он закрывал шею (что позволяло не думать о белизне рубашек или галстуке). После этого ремонта, надо сказать, Сталин вообще полюбил куртки, плотно закрывающие шею – фасон понравился, и ходил после революции во френчах.

Ему было почти сорок. Тем не менее, Аллилуевы считали почти решёным, что он женится (или захочет, по крайней мере, жениться) на Анне. Наде Сталин читал какую-то классику вслух, она ему иногда играла на пианино – не больше. Когда шестнадцатилетняя Надежда уехала из дома, потрясённый отец спрашивал: «Куда он увез её? Она же ребёнок!» – словно забыв, сколько лет было Ольге, когда та прыгнула в окно, чтобы бежать из отчего дома. Надя не хотела быть ребёнком и учить немецкие глаголы. Она хотела заниматься большим большевицким делом. Правда, к политике себя чувствовала неспособной – и решила оберегать одного большевика, следя, чтобы он вовремя поел и вовремя поспал, согретый её любовью.

Сталин ревновал Надежду ко всем и ко всему. К детям ревновал, и, чтобы отец их не возненавидел за то, что им достаётся материнская любовь, при появлении Сталина Надежда их начинала практически игнорировать, обращая всё внимание на мужа. К мужчинам ревновал – даже к собственному сыну Якову, которого Надежда жалела как сироту и с которым налаживала отношения как раз во имя мужа. К любому интересному ей делу ревновал.

Она делала дом-полную-чашу, родила ему сына – как он хотел. Сходила с маленьким сыном на руках с ума – он оказался сложный, капризный, своевольный... Или ей так казалось. После сына было десять абортов. Уже сама Надежда хотела родить ещё одного ребёнка – Иосиф запрещал. Аборты довоенного времени были очень опасны для здоровья даже в самых стерильных условиях. Наименее страшной побочкой была потеря возможности выносить ребёнка: оплодотворённая яйцеклетка просто не могла задержаться в матке, чтобы развиться. Бывали и последствия похуже, если абортов было многовато.

Сама Аллилуева не желала, чтобы Сталин был единственным, вокруг чего вертелась бы её жизнь. Бунтовала тихо. Постоянно работала, то тут, то там: была и секретарём у Ленина, и сотрудницей Наркомата по делам национальностей, и руководительницей детского садика, и членом редакции газет «Правда» и «Революция и культура». Родила, вопреки желанию Иосифа, всё же ещё одного ребёнка – девочку Светланку; в отличие от мальчишек, на которых Сталин смотрел как на соперников, невзирая на их возраст, дочку он полюбил, всячески баловал.

Иосиф пытался не пустить – она пошла к своему крёстному отцу, большевику Авелю Енукидзе. Тот с товарищами на Сталина надавил, и Надя уехала. Поступила она в Промакадемию. Учили там официально будущих работников текстильной промышленности, а на деле – готовили будущие кадры для правящей партии. И многие из этих будущих кадров были ощутимо правого направления взглядов. Кстати, именно в Промакадемии Надежда познакомилась с Хрущёвым. Все, конечно, делали вид, что не знают, кто такая товарищ Аллилуева. Но в такой среде скрыть это было невозможно – партийные слухи здесь бродили постоянно.

Там же, в академии, она узнала, что далеко не вся страна ест на завтрак варёные вкрутую яйца с чёрной икрой – рекомендованное докторами сочетание для энергетического заряда поутру. Красивая мебель, просторные комнаты, целая (не говоря уже о новой) одежда – не то что не у всей страны, но даже не у всех проверенных старых большевиков.

Пыталась звонить Ягоде, когда арестовали нескольких студенток, требовать их освобождения. «Скоропостижно скончались от быстротечной болезни», – ответил ей Ягода о здоровых молодых женщинах, только-только оказавшихся в застенках. Когда она попыталась поговорить обо всём происходящем в стране с мужем, тот разозлился: собираешь, мол, всякие сплетни!

Вообще ссоры были для них обычным делом. Она ревновала ко всем тем женщинам, которых муж делил на пьянках со своим другом и её крёстным Енукидзе, к актрисам, с которыми он ездил отдыхать в Сочи, ко множеству других – и небеспочвенно. Порой сама, никому не сказавшись, уходила из дома. Могла вдруг уехать к сестре в Харьков, к отцу в Ленинград, в обычный роддом на окраине вместо подготовленного – и люди мужа сбивались с ног, пытаясь понять, где Надежда.

Он её никогда не наказывал. Он просто вёл себя с ней как хам, как скот, как мелкий и мерзкий семейный тиран, независимо от её поведения. Сегодня они вместе смеялись за шашлыками, собравшись со старыми друзьями – Сванидзе, Берия и другими. Завтра он называл её самыми матерными, самыми грязными словами, плевал в стену, порой отвешивал оплеухи. Она делала каменное, гордое лицо. Стену завесила ковриком, чтобы легко было поменять и постирать от харчков.

Коврик он сорвал, растоптал, снова стал плевать в стену. Она уходила в спальню, принимала таблетки со страшными дозами кофеина – чтобы справиться с поднявшейся головной болью, – и ложилась. От кофеина ли или от стресса, но у неё начал сдавать желудок. Живот болел в конце концов уже каждый день, и речь зашла об операции, потому что обычными способами вылечить Надежду не удавалось. Подругам признавалась: не радует уже ничто. Жизнь лишилась всех красок. Даже дети... безразличны.

Но, тем не менее, с больным желудком, без капли радости однажды она села за стол, полный яств и напитков (которые ей было, конечно, нельзя). В красивом немецком платье, с розой в волосах – впервые за много лет. Дальнейшее известно.

Поскольку очень многое было недосказано и ещё больше было додумано, то можно встретить много мифов и странных теорий вокруг Аллилуевой. Например, что у её матери был роман со Сталиным и он сам однажды крикнул Надежде, что она – его дочь. Мол, не потому ли и застрелилась? Действительно, Павел Аллилуев, тот самый брат, что всегда опекал Надежду, видел, как его мать целовалась со Сталиным. Вот только Надежда тогда уже давно родилась, так что притянуть к этому поцелую её появление на свет невозможно.

Другую легенду запустила Анна, сестра Надежды, после смерти и сестры, и брата Павла: мол, Сталину разрешили жениться на Наде, потому что он её, ещё девчонку, изнасиловал и отступать было некуда. Будто бы это произошло в купе поезда, где Сталин заперся с ней и дверь которой с оружием в руке выбивал отец Надежды. В девяностые биографию Сталина и Аллилуевых перекопали с точностью до дня, чтобы понять – как и когда произошло это злодеяние. Обнаружилось, что оно было невозможно. И отец тогда был в другом месте, и Надежда в поездах со Сталиным стала ездить, уже убежав за ним из дома.

А самая странная гипотеза выдвинута исследовательницей биографии Аллилуевой Ольгой Трифоновой. Она уверена, что в начале тридцатых Надежда Аллилуева, под влиянием свойственников, связалась с антисталинским заговором и в конце концов получила задание его застрелить. Но не смогла себя заставить – и направила пистолет себе в сердце.