Опасная любовь Шолохова

Ежов выхватил у жены стенограмму, подпрыгнул, ударил её этой стенограммой в лицо. Отбросил бумагу, начал избивать кулаками – куда попало. Евгения не защищалась. Она знала, что муж бьёт её не за измену, а за то, что она пошла в «Националь»: все номера этой гостиницы прослушивались...

Красивая двадцатипятилетняя Евгения Хаютина познакомилась с Ежовым на Чёрном море. Хаютина – фамилия её первого мужа, за которого она, машинистка одесского журнала, вышла замуж в 17 лет. Второй муж, Алексей Гладун, был дипломатом, с ним Женя жила в Лондоне и Берлине. Чудесное время: молодая женщина порхала по жизни беззаботной стрекозой.

У неё были потрясающие мужчины! Чего стоил один Бабель — вот что, кстати, он рассказывал на допросе в 1939 году, когда Жени уже не было на свете:«Вечеринка сопровождалась изрядной выпивкой, после которой я пригласил Гладун покататься по городу в такси. Гладун охотно согласилась. В машине я убедил её зайти ко мне в гостиницу. В этих меблированных комнатах произошло моё сближение с Гладун, после чего я продолжал с ней интимную связь вплоть до дня своего отъезда из Берлина».

Познакомившись с Ежовым, Евгения почти сразу решила уйти к нему от второго мужа. И не прогадала — Ежова назначили наркомом внутренних дел. Сталин поручил ему очистить родину от «недобитых внутренних врагов», и Ежов работал, буквально не покладая рук: он лично участвовал в пытках.

Простодушная и весёлая Евгения жила своей, отдельной от мужа, жизнью. Её назначили заместителем ответственного редактора журнала «СССР на стройке», который придумал Горький. Женя стала сердцем редакции, её лидером – кажется, она создана для журналистской работы.

На её талант, харизму и красоту слетались лучшие люди страны, и постепенно дома у Ежова образовался настоящий литературный салон с богемными разговорами, чтениями, роялем, музыкой. Сын исследователя Арктики Отто Шмидта вспоминал о своём подростковом впечатлении от этой поразительной женщины: «Такой особо красивый цвет лица, бронзовые волосы – всё это производило впечатление, особенно рядом с таким сморчком, каким был Николай Иванович Ежов».

Общаться с Ежовым как раз никто особо не хотел...

Приёмы, премьеры, мужчины: Женя веселилась с отчаянием бабочки-однодневки, хотя надеялась, что сможет уцелеть. Но кольцо вокруг неё сжималось. Арестовали её обоих бывших мужей, брата, нескольких бывших любовников. В их показаниях упоминалось её имя. В тревоге Женя уехала в Крым и оттуда написала мужу письмо: «Колюшенька! Очень прошу... настаиваю проверить всю мою жизнь, всю меня... Я не могу примириться с мыслью, что меня подозревают в двурушничестве, в каких-то несодеянных преступлениях».

Колюшенька в это время сам корчился от страха. Он впервые в жизни почувствовал, что его собачья преданность партии и лично товарищу Сталину ничего ни для кого не значат. Карьера «главного палача страны» рушилась, большую часть его полномочий в НКВД передали Берии. Ежов уже не мог соображать без стакана водки. Сталин лично порекомендовал ему развестись с женой, замаранной связями в троцкистских кругах.

И как раз в это время Ежову передали стенограмму встречи Евгении с Шолоховым в «Национале». Он был в бешенстве. Шолохов был «в разработке» у чекистов: его должны были арестовать как главаря казачьего восстания, которое якобы готовилось на Дону. Но писатель, известный своим бесстрашием и авантюризмом, был чекистам не по зубам: пересаживаясь о одного товарного поезда на другой, он приехал в Москву, добился встречи со Сталиным и вручил ему письмо о «перегибах на местах», которые допускают ростовские чекисты.

Шолохов не боялся, кажется, совсем ничего, и даже не думал, начинать ему роман с женой Ежова или нет. Он видел красивую, интересную женщину, которая ему безумно нравилась, и плевал на все опасности.

«Не за узкие штаны нас девки любили!» – скажет он через много лет.

А Женя хотела быть рядом с кем-то, от кого не разит страхом. Она, как сказали бы сейчас, «хотела на ручки». И Шолохов был одним из немногих на это мужчин в России 1938 года.

Он стал последней любовью прекрасной Жени. Через два месяца муж отправил её в санаторий, лечить «астено-депрессивное состояние». В ноябре передал ей пузырёк люминала и безделушку. По слухам, эта безделушка была условным знаком: пора умирать. На похороны жены Ежов не пришёл, а близким сказал: «Женя хорошо сделала, что отравилась, а то бы ей хуже было».