Муза-рекордсменка: легенде советских десантников пришлось выживать в нищете

С двенадцати лет Муза мечтала стать лётчицей, вроде знаменитой воздушной трюкачки и испытательницы Голанчиковой, но мать смотрела на жизнь куда трезвее. Учила: надо выбирать такую профессию, которая прокормит всегда (и в которой ты вряд ли сломаешь спину). Так что после семилетки под давление матери Муза пошла в финансовый техникум, а после него — работать бухгалтером в Сберкассе.

Забеременела пости сразу после свадьбы, но учить теорию с помощью мужа это совсем не мешало. Все тяготы и быта, и беременности отступали на второй план, когда Муза глядела в учебники и конспекты и видела перед собой небо. Через год после рождения сына Станислава она уже прошла отбор в специальную женскую группу парашютной школы Экспериментального института Наркомтяжпрома. Параллельно поступила в Институт физкультуры. В общем, Муза стала одной из тех девушек, про которых потом будут говорить: о, эти девушки двадцатых и тридцатых, о, их умение мечтать и их рекорды!

После рекорда тридцать пятого года у Музы просили автограф многие зарубежные гости — включая министров и даже румынского короля. Но подвиг её не был разовым. В это время молодая парашютистка работала испытательницей; на этой работе погибла одна из её подруг-рекордсменок, так что дело было нешуточное. Позже Муза освоила и пилотирование небольших самолётов. В сороковом году пригласили работать в Академии гражданского воздушного флота, начальник отдела физподготовки. И она пошла. Но потом началась Великая Отечественная, и в тылу Малиновской не сиделось.

Так вышло, что к сорок первому году для Музы начались бурные события сразу на двух фронтах: общем, военном, и личном. Дело в том, что она встретила Наума Эйтингтона, разведчика. Ну, как встретила: их столкнула служба. Ей выпало задание ехать с ним в Турцию под видом семейной пары. Супруга была нужна обязательно, в то время советская разведка активно использовала тот факт, что на женщин, особенно замужних, смотрели в плане политики и военных вопросов чуть ли не как на пустое место — и пока контрразведчики сосредотачивались на мужчинах-сотрудниках посольства, очаровательно улыбающиеся их жёны (и «жёны») спокойно подслушивали нужные разговоры, делали снимки с секретных документов и выполняли другие задания.

Вернувшись в Москву, пара призналась, что брак у них теперь совсем не фиктивный, и поспешила закрепить его по закону. После этого очень часто их имена упоминали только вместе: Наум и Муза, Муза и Наум. Они казались едва разделимыми даже тогда, когда между ними лежали сотни километров: Наум разъезжал по работе, пока Муза, сначала беременная, потом с маленьким ребёнком, сидела дома. Ну, как сидела: она очень быстро была «брошена» на подготовку десантников. Всего она подготовила 1200 человек.

После Победы, казалось, жизнь должна была наладиться. Вдогонку к сыну Муза и Наум завели дочку. «Приданое» девочке собирали друзья: одеяльца, самодельные погремушки. Дети росли здоровыми — Муза и Наум наслаждались своим обычным семейным счастьем. Но в 1951 году Наума арестовали как... участника сионистского заговора! При том, что он был евреем, он, тем не менее, не состоял вообще ни в чём, что можно посчитать группой заговорщиков — но попал под общую гребёнку. Муза осталась женой политического заключённого, с двумя маленькими детьми на руках — старший сын уже успел уйти в самостоятельное плавание.

Когда пришли описывать имущество, оказалось, что Наум живёт в казённой меблированной квартире. Конфисковывать было нечего. Не было ни дачи, ни машины, ничего. Хотя вроде бы чайный сервиз был личный — и библиотека, но в сторону книг даже не глянули, как и, по счастью, в сторону детских кроваток.

Ей дадут другое имя, она забудет мать, отца, брата — как её найти, выйдя после срока? Муза тушью писала имя девочки на ленточках и пришивала ленточки ко всей одежде, ко всему белью. Ну, а вдруг маечку в детдоме оставят... Тогда и Муза-младшая будет помнить, кто она такая. Оказаться разбросаннными навсегда Музе-старшей казалось страшнее, чем собственно сам факт вероятного грядущего ареста.

На работу Музу никуда не брали, даже нянечкой в детский сад. Она продавала одну за другой книги, которые так бережно когда-то собирала. Незаконно сдавала одну из двух комнат квартиры. За отдельные деньги Муза стирала жильцам бельё. Она умудрилась выжить и поставить на ноги детей: когда Наум вышел на свободу, сыну было уже за двадцать, он был футболистом и молодым инженером, дочери семнадцать — она делала карьеру в гимнастике. С ними Наум увиделся, а с Музой старшей нет. Говорят, она очень просила не искать встреч с ней — а помнить молодой, весёлой, полной сил, не разбитой нищетой и унижением. Наум дал такое слово и сдержал его. Впрочем, он и сам, наверное, не хотел показываться перед женой развалиной. Другие говорят, что она узнала и о других обвинениях, кровавых, и уже не хотела иметь дела с тем, кого когда-то так любила...

Его реабилитировали после смерти. Она сама дожила до Перестройки. Удивительно (или, зная силу характера Музы, нет) — их дети выросли счастливыми. Кстати, на прощание Наум передал своей Музе подарок через детей — они отдали его сразу после похорон. Это был флакончиков духов. Её любимых.