Мэри Кингсли: старая дева, заново открывшая европейцам Африку

Те, кто задавался вопросом, как вообще настолько стереотипная старая дева решилась на поездку в далёкие опасные земли, немного успокаивался, узнав, что её отец — Джордж Кингсли, знаменитый путешественник. В викторианской Англии придерживались убеждения, что кровь — не водица. Конечно, в норме женщина, чтобы путешествовать по дальним странам, выходила замуж за офицера или миссионера, но то, что мужчин на всех не хватает, было общеизвестно. Что же тогда делать бедной старой деве? Кровь-то зовёт!

Надо сказать, отец был не единственным известным человеком в семье Кингсли до путешествия Мэри в Африку. Его братья, Чарльз и Генри, писали романы. Понятное дело, сам Джордж Кингсли тоже не чуждался пера, иначе никто бы так и не узнал, что он — путешественник.

Мэри была девочкой, и значит, её образованием системно заниматься считалось необязательным. К тому же у неё был младший брат, которому доставалось намного больше внимания. В свободные часы Мэри делала буквально что хотела — конечно, в пределах, которые устанавливались для английских девочек как разумные. Мэри хотела сидеть в библиотеке или слушать взрослых гостей, когда отец был дома и к нему заходили знакомые.

Это также значило, что некому было проверить, что читает девочка в библиотеке. Девочка читала книги, которые для её пола считались опасными. Да, тогда бытовало мнение, что научная литература иссушает женщине мозг и разжигает амбиции, а Мэри обожала именно научную литературу да ещё книги о странствиях. Тем и другим отцовская библиотека была полна.

У многих девочек в одиннадцать лет жизнь круто поворачивалась: их отсылали в закрытые школы-пансионы. У Мэри она тоже развернулась, но в другую сторону. Приехавший отец рассказывал и вообще говорил очень много и интересно. Он рассказывал не только о диковинках. Он рассуждал об угнетении британцами людей в далёких землях, о бездумном уничтожении их культуры. Мэри слушала с волнением. Она поняла, что хочет изучать и защищать людей в дальних землях. Ещё она понимала, что это невозможно: ведь она — девочка...

Когда Мэри вошла в тот возраст, который зовут невестиным, слегла мать. Брат в это время учился в пансионате. Отец продолжал путешествовать и волноваться о далёких людях. Фактически Мэри с матерью жили одни, и у девушки едва было несколько часов в сутки на уход за собой да, порой, торопливый выход из дома — за необходимыми покупками. Книги, с которыми она сидела возле материнской кровати, немного выручали, но совсем немного. Мэри задыхалась.

Это ничего, возможно, говорила ей мать. Ты некрасива, Мэри, на тебя не найдётся женихов. Но ты потом всем скажешь, что не вышла замуж из-за меня. Это очень достойная причина, над таким не смеются. А может быть, мама, наоборот, берегла самолюбие старшей дочери и избегала всех разговоров о её затворничестве и внешности.

Мэри исполнилось тридцать, и родители умерли, один за другой. Она обнаружила себя наследницей четырёх с лишком тысяч фунтов. Это могло стать неплохим приданым, которое привлекло бы к блёклой и сухопарой девице тридцати лет женихов... или же теми деньгами, на которые Мэри могла бы путешествовать. Надо ли говорить, что она выбрала второе? Прочь из четырёх стен, которые почти свели её за несколько лет с ума! Мэри повязала чепец, объявив себя старой девой, быстренько закончила курсы медсестёр, собрала чемоданы и отправилась в Африку.

Друзья, провожая Мэри, давали советы и предостережения. Путешествовать лучше в мужской одежде — не так соблазняет и к тому же легче убегать. Как будто Мэри умела быстро бегать и могла кого-то соблазнить! В джунглях бродят гориллы и леопарды, а чернокожие, как один, людоеды — не стоит отъедаться, чтобы не выглядеть слишком аппетитно. Как будто Мэри была способна выглядеть аппетитной...

В Африке Кингсли обнаружила много талантов. Оказалось, что она способна договориться практически с кем угодно, недурно переносит любые лишения (и даже пиявок по всему телу), легко учится (а поучиться у местных было чему, если ты хотела выжить в диких джунглях), а уж куда смотреть и что записывать, она знала отлично и без школы за плечами: она ведь росла на книгах географов и этнографов и на рассказах отца.

Нельзя сказать, что с африканцами не было проблем. Однажды её схватила группа охотников. Мэри показалась им настолько смешной, что они решили использовать её как приманку для обезьян — те ведь очень любопытны. Бедной путешественнице пришлось несколько часов провести на ногах, пока охотники не наловили нужное количество добычи.

Написав первую порцию записок, Мэри ненадолго вернулась в Англию: подписать контракт с издательством и проконсультироваться с известным зоологом Альбертом Гюнтером, на каких животных стоит обращать внимание, если хочется помочь науке. Консультация очень помогла ей во втором путешествии: она оставила след в зоологии, описав прежде неизвестные европейцам виды рыб и заготовив их образцы. Но основной ею целью в этот раз были не рыбы и другие животные, а людоеды. Она собралась как следует их изучить.

Как дочь путешественника, Мэри отлично знала, что всякий путь требует подготовки. Прежде, чем вламываться в хижины африканцев с предложением поговорить, она нашла миссионерку Мэри Слиссор, тоже старую деву, которая учила чернокожих основам христианства — и тоже бродила по африканским деревням в одиночестве. Слиссор поделилась всеми полезными знаниями, которые у неё были, и Кингсли пошла (а также поехала и поплыла) от деревни к деревне во всеоружии.

Африканцы немало удивлялись белой женщине в тёплой одежде, которая стучалась в двери их хижин, но, как выяснилось, жители джунглей или склонов вулкана в среднем настолько же высоко ценят проявленные вежливость и уважение, как и европейцы. К тому же Мэри умела разговорить кого угодно.

Тем временем в Англии издатель не терял времени и проводил масштабную информационную кампанию в пользу дневников Кингсли, которые должны были выйти публикацией после её путешествия, так что, когда Мэри вновь вернулась в Англию, её ждала толпа репортёров. Кингсли очень возмутило, что мало кто интересовался у неё впечатлениями и открытиями. Каждый второй спрашивал, относится ли она к суфражисткам и надевала ли она мужскую одежду в Африке.

Следующие три года Кингсли провела в разъездах по родной Британии: её приглашали читать лекции. Настолько полного массива знаний из мест, где она побывала, пока не привозил больше никто. Она стала также первой женщиной, выступившей в Манчестерской и Ливерпульской палатах. Говорила она между тем вещи неслыханные и кидающие вызов общепринятой идее о святом бремени белого человека.

Кингсли утверждала, что культура чернокожих не сводится к людоедству, что уничтожать её отвратительно и преступно, что они — не «дикари», а люди, у которых есть представления об этике, об уважении, о доброте. Очень быстро она завоевала репутацию защитницы людоедов, поскольку изо всего, что она говорила, люди слышали только «да, у них есть людоедство (и некоторые другие обычаи тоже отвратительны)».

Тем временем в будущей ЮАР началась Англо-Бурская война. Мэри немедленно бросила Англию, чтобы поехать в Кейптаун медсестрой. На месте она попросилась в Симонстаун, в госпиталь для военнопленных. Медсестёр отчаянно не хватало, на каждые две руки приходилось работы столько, сколько и в десять рук непросто сделать, но Кингсли взялась за дело с такой энергичностью, что, как говорили коллеги, «превратила эту мертвецкую в настоящий санаторий».

Увы, но её энергии хватило только на два месяца. Дело не в выгорании: от пленных Кингсли заразилась тифом. Вероятность смертельного исхода в то время и в той обстановке была почти стопроцентной. Все это понимали, и Мэри тоже. Умирая, она попросила о двух одолжениях: дать ей умереть в одиночестве, без суеты, как вольному животному джунглей, и похоронить её в море. Оба желания были исполнены.