Мария Сухова: как дочь дворника стала в СССР легендой военного кино

В этом году съёмки ещё важнее, чем обычно: ленту, на которой солдаты отправляются защищать родину, должны потом крутить в кинохронике (она в то время заменяла телевизионные новостные передачи) в кинотеатрах всей страны. Но съёмочная группа опоздала, а задерживать парад – невозможно. Организаторы мечутся в поисках решения.

Вместо проверенной, тщательно отобранной группы специалистов парад снимает помощник кинооператора. Точнее, помощница. Её зовут Мария Сухова. Эти съёмки приблизят её у мечте — стать первой женщиной-кинооператором в России (и второй в СССР). Предыдущей и единственной её крупной работой была работа помощницей операторки из Белоруссии, Оттилии Рейзман.

Женщины, объезжая города и сёла Средней Азии, должны были декларировать равенство прав, которое даёт Конституция. Правда, равенство официально было введено сразу после революции, но в деле пропаганды это, как понимаете, неважно. Экипажи машин были стопроцентно женскими, но организаторы посчитали, что этого мало и женского участия должно быть больше. Пусть автопробег тоже снимают женщины!

Прекрасная идея – только найти операторок оказалось нелегко. Или легко, как посмотреть. На весь союз были ровно одна кинооператорка и одна ассистентка оператора. Обе – в Москве. Оттилия Рейзман, двадцати двух лет, год как закончившая операторские курсы ВГИКа. И Мария Сухова, тридцати одного года, уже обучающаяся на нужный диплом, но пока официально без него.

Сформировали команду. Предупредили: легко не будет. Жара, бытовые трудности, специфическое отношение местных к женщинам. Но – надо! Стране надо! Сухова и Рейзман не просто не попробовали упереться, но буквально схватились за шанс поработать в крупном проекте всесоюзного значения.

Дело в том, что в тридцатые годы операторская работа всё ещё считалась мужской. Во-первых, потому, что приходилось ворочать тяжеленную камеру, таскать её и штативы к ней. Во-вторых, потому что профессия кинооператора была похожа на профессию фотографа – а та была преимущественно мужской. Конечно, были и исключения, вроде леди Джулии Маргарет Кэмерон. Ну, так и с режиссурой кино было то же самое: Алис Ги-Блаше, создававшая фильмы для французской студии Gaumont ещё в XIX веке, не делала погоды, и большинство режиссёров были мужчинами.

Этот камень упорной текучей воде женской воли ещё предстояло сдвинуть с места. Чтобы попасть в этот мир, казалось, надо было начать уже с довольно высокого старта: быть из семьи богатого предпринимателя, как Ги-Блаше, дворянкой, как Кэмерон, в общем, человек с хорошим образовательным бэкграундом. Снизу подниматься – затопчут. Известно же, что женщине приходится бежать вдвое быстрее, чтобы только остаться на одном месте...

И тем не менее, Сухова поднялась настолько снизу, насколько можно, пожалуй, представить. Её отец был московским дворником, мать билась по хозяйству. Условные семеро по лавкам (точное количество история не сохранила) не оставили семье шанса пожить в достатке. Самой Марии после двух лет в школе пришлось бросить учёбу, чтобы тянуть лямку вместе с матерью. Вскоре и подработку нашла – семье помогать.

Революция грянула, когда Маше Суховой было двенадцать. До революции была Первая мировая, взрыв патриотизма – и страшные рассказы с фронта, и нехватка продовольствия, и очереди за хлебом. После революции тема страшных рассказов немного изменилась, а остальное было, казалось, в Машиной жизни также. Нехватка продовольствия, постоянная его добыча, как и добыча дров.

Маша росла и становилась Марией Ивановной. Девушки кругом переодевались в короткие юбки. Фронтовички, чекистки, комиссарши и первые шофёрки и вовсе щеголяли штанами. Коса больше не была девичьей гордостью. Безынициативность и мечты о свадьбе, после которой по лавкам рассядутся семеро, тоже вышли из моды. Мария Ивановна могла выбрать любую другую мечту из тех, что носились в воздухе.

Легко сказать – снять кино! Сейчас можно взять мобильный телефон и снять фильм, который найдёт своего зрителя в интернете или даже будет представлен на кинофестивале. Тридцатью годами раньше можно было снять любительский фильм на видеокамеру – и если он документальный, на интересную тему, даже пробиться с ним на телевидение. В начале двадцатого нужны были тяжёлые кинокамеры, плёнка, настоящая студия для проявления и монтажа плёнки...

Сухова была не из тех, кто разочаровывается, если не может получить сразу всё. Она решила покорить свою вершину шаг за шагом, как делала это улиточка на склоне горы Фудзияма в знаменитом хокку. Для начала она вообще нашла работу на киностудии.

Ни образования (два класса!), ни опыта квалифицированной работы (к двадцати пяти годам – только уборщицей) она предъявить не могла и начала с одной из самых простых должностей. Ученицей-намотчицей в лаборатории негативов. От съёмок кино это было пока что так далеко, как только можно представить – но зато уже работа в киностудии.

Примерно в это время в минской киностудии также ученицей числилась молодая, девятью годами моложе Марии, полька Оттилия Рейзман. Её-то старт был получше. С книгами она была на «ты» с детства и досрочно, в одиннадцать лет, закончила польскую школу-семилетку. Добрала образование на общих русскоязычных курсах.

В двадцать восьмом году – в свои четырнадцать – устроилась в прокатный отдел Белгоскино ученицей. В шестнадцать, как раз когда ученицей стала в Москве Сухова, перевелась в лаборантки, с плёнкой работать. Мария тоже быстро из учениц перешла на должность контролёра негативов.

Пока что она снимала короткие перебивки для сюжетов. В тридцать четвёртом в ассистентки выдвинули и Машу Сухову – для коллег Мария Ивановна быстро стала свойской Машей. Днём Маша работала, ночью – училась, чтобы получить вожделенный кинооператорский диплом. Было непросто, ведь к тому моменту женщиной она была семейной.

В тридцать шестом Рейзман и Сухову кинули на автопробег Москва-Каракум-Москва, тот самый, что должен был декларировать новое место женщин в Стране Советов. Этот фильм должен был стать – и стал – рывком в карьере обеих. Но уже через два года Рейзман арестовывают как антисоветчицу. Чудом киношникам как-то удаётся нажать, чтобы Оттилию отпустили, сняв обвинения. Проживёт она после этого долго и счастливо – до восемьдесят шестого года. Последнюю документалку отснимет в семьдесят первом.

Пока что успевшие сдружиться на автопробеге Оттилия и Мария работают отдельно друг от друга. Сухова всё ждёт и ждёт шанса для следующего рывка. Он представляется ей в сорок первом. В обстоятельствах, которые бы она врагу не пожелала. Советские солдаты уходили с парада на фронт, а съёмочная группа опоздала...

Вскоре после этого парада Суховой доверили ответственное задание. В составе съёмочной группы она должна была прилететь в Иран. Годом ранее в страну вторглись объединённую британско-советские войска, чтобы на время Второй мировой перехватить контроль над нефтью – боялись, что иначе её начнут продавать Гитлеру. Шахиншаха Резу сместили, посадив его сына. Через год после поездки Суховой в Иране состоится большая встреча – та самая, безопасность которой обеспечит группа армянских подростков на велосипедах, включая легендарную Гоар Вартанян.

Местные мужчины на женщин смотрят специфически, предупредили Сухову. Сохраняйте бдительность. Предупредили и съёмочную группу – двоих мужчин, помимо самой Марии Ивановны. Сухова вспомнила опыт работы в Средней Азии и приготовилась сохранять бдительность, но главное, конечно – работать. Результатом работы стал фильм должного качества. Через год после его съёмок Мария, тем временем, получила удостоверение кинооператора.

Теперь Мария Ивановна могла спокойно снимать знаменательные встречи, собрания и заседания, рекорды бойцов трудового фронта, напряжённую жизнь воюющей страны. Но история творилась не здесь, не в Москве. А Сухова к тому моменту уже поняла, что именно такое кино и хочет делать – с историческими моментами. Она скооперировалась с Рейзман, и подругим попросились... на фронт. По другой версии, их туда послали снимать свежую кинохронику, а они отказались возвращаться.

Сорок четвёртый год. Беларусь. Каждый, наверное, знает, какой кошмар стоит за этим сочетанием. Немцев после трёх лет оккупации выбивают – и немцы ожесточённо уничтожают чуть не всё живое. Рейзман и Сухова высажены лётчиками в партизанском отряде. Сначала их вообще предполагалось сбросить с парашютами, но потом решили всё же довезти со взрывчаткой, высадить на земле. Чтобы «дамочки» не боялись, пока они летели, им говорили, что в ящиках, на которых они сидят – мыло.

Ну уж нет, эти «дамочки» были не из пугливых. Сухова ещё в сорок втором году пересекала линию фронта – зафиксировать на плёнку зверства нацистов. Ей доводилось наравне с партизанами, среди которых она жила и тогда, ходить в разведку или идти в бой. Только партизан шёл в бой с оружием, способным его защитить. Мария шла с оружием, способным уничтожить нацистов – много позже, предъявив весомейшие из улик. Она тащила в бой тяжеленную кинокамеру.

И вот – снова фронт и снова партизаны. Снова где боевая операция, там и Сухова. Подрыв железнодорожного полотна, по которому немцам подвозят боеприпасы. Мария Ивановна держит камеру наизготовку. И... Чуть не плачет с досады. Череда взрывов подложенных мин выходит такой яркой, что на плёнке ничего не будет видно – один только бесконечный свет. Трудно сказать, чего ей было жальче – что зря большой кусок плёнки пропадает или что такой момент для истории не зафиксирован.

В одном из боёв приходится отступать. Сухова несёт катушки с плёнкой – камеру должен был взять партизан. Но сбросил, отстреливаясь возле леса, и не поднял – забыл от волнения. Камера лежит в поле, камера! Главное оружие Марии Ивановны в этих сражениях. Она идёт за ней сама, прямо под пули. Находит её – теряя секунды, каждая из которых может оказаться последней – и возвращается к отряду.

Отряд по-прежнему навещают лётчики. Забирают отснятую плёнку, передают чистую. Всё это должно стать документальным фильмом об освобождении Белоруссии. Заодно привозят от всей души обеим женщинам-киношницам презенты: брусочки мыла. Пахнет оно ровно так, как и должно пахнуть, и для Оттилии Болеславовны с Марией Ивановной нет, наверное, запаха лучше. Мыло в лесных условиях – просто роскошь!

Рейзман с Суховой при этом тащили на себе тяжеленные катушки с плёнкой. Что ж, в мирной обстановке это было легче, чем в бою. Назад точно так же тащили чистые катушки. Партизаны рядом – ящики с припасами. Мечтали ли женщины, как окажутся дома, как обнимут родных? Вслух, про себя? Кто знает. Может, слишком сосредоточены они были на своей задаче и своей тяжкой и драгоценной ноше.

В сорок четвёртом году случилось то, чего так боялась семья Суховой. Вспоминает Рейзман: «Время от времени немцы проводили карательные экспедиции против белорусских партизан. В начале мая, в преддверии летнего наступления Советской Армии, фашисты оттянули в тыл даже части 3-й танковой армии и бросили их против партизан. Партизаны оборонялись отчаянно, но кольцо сжималось, и в конце концов нас согнали в район железной дороги, где в лесу на одном квадратном километре собралось 80 тысяч человек — партизаны, женщины, дети, старики. Что такое ночной прорыв? Считанные мгновения ураганного огня. И бега, что есть силы. Автоматчики разорвали кольцо окружения, и через горловину метров в двести вырвалась бо́льшая часть партизан...»

После прорыва Оттилия Болеславовна принялась искать подругу. И узнала, что той выбраться была не судьба. Её страшно ранило – в живот. Она вцепилась в партизана рядом. Потребовала... Взять и ни за что не выкидывать плёнку. Отдать Рейзман или прямо в Москву. Боец обещал. «А теперь – пристрели», сказала она.

Это было лучшее, что можно было сейчас сделать. Её бы не дотащили до нормальных условий для проведения операции – где их взять? Её могли бы ещё раненые схватить немцы и развлекаться, вороша кишки – над военнопленными женщинами гитлеровцы глумились с особенным наслаждением, куда страшнее, чем над мужчинами, даже не считая изнасилований. Или она могла принять смерть по своей воле, от товарищеской твёрдой руки. И приняла.

В шестидесятых в Беларуси, в том самом месте, поставили мемориальный комплекс. На камнях — список из полутора тысяч партизанских имён. Погибшие в этом страшном бою. В списке было имя Марии Ивановны Суховой. Оно и сейчас там. Под городком Ушачи, в Витебской области.