Марина Малич и Даниил Хармс: как выглядит любовь, когда ты на последнем месте

Позже Марина вспоминала вечер, который врезался в её память со всеми деталями: она убирала у себя на столе, когда в дверь постучали. У порога стоял молодой мужчина, одетый странно, будто иностранец в детских книжках: клетчатый пиджак, короткие брюки, гетры, кепи и тяжёлая трость. Был он высок и пронзительно голубоглаз, и пришёл он, конечно, к Ольге. Конечно — потому что внебрачная Марина постоянно помнила своё место: оно в её воображении было последним после всех. Это будет заметно потом и в браке. И быть может, этим Даниила она и привлечёт.

Так же видела Марину вся семья, и когда зачастивший в гости Хармс предложил ей жениться, удивление было всеобщим: все были уверены, что жениться он собирается на Ольге. Конечно, на Ольге, ну, на ком ещё...

Расписались и сразу съехались. Фамилию Хармс предложил Марине не менять: мало ли что, аресты, вопросы... Разная фамилия может оказаться очень удобной. Привёл молодую жену — уже вторую, первая, Эстер, сбежала от его бесконечных откровенных измен – в коммуналку. У Даниила там была своя комната. Ещё комнаты были у его отца, его сестры с мужем-коммунистом (Хармс ненавидел обоих) и у соседок, которая к Хармсам отношения не имела: молодая девушка и её прикованная к постели мать. Жизнь всех этих людей была если не на виду, то на слуху — комнаты разделяли очень тонкие, условные перегородки. Ольга с Мариной, до того считавшая её родной сестрой, больше не разговаривала.

Кроткая Марина оказалась настоящей находкой для Хармса. Когда он читал смешные стихи — она хохотала, словно ребёнок; когда выдумывал что-то несусветное — принимала участие так, словно всё идёт своим порядком; когда вытворял что-то унизительное — терпела. Она гордилась своей косой, он сказал обрезать её, «чтобы волосы в суп не попали» — и вот у Марины новая стрижка. Она от бедности одежды, из-за того, что больше нет обуви, не может найти работы, показаться на люди — Даниил, не смущаясь, ходит развлекаться в своём ещё приличном «иностранном» костюме, и девушки вешаются на него, и он флиртует с ними, а Марине, конечно, всё рассказывают... Она плачет и терпит. Её место последнее. Она уяснила это с детства.

Однажды удалось раздобыть талоны на туфли — Даниил отдаёт их Эстер, бывшей жене, для проформы спросив нынешнюю. Марина никогда ему не отказывает, и он это знает, спрашивая: давай, что ли, отдадим туфли Эстер, она ведь одна, а у тебя есть я...

Ему скучно вечером, он предлагает ей устраивать охоту на крыс. Крыс, конечно, никаких, одни тараканы, да и что за охота — с каким оружием? Марина надевает распоследнее тряпьё и «ловит крыс», бегая по углам квартиры. Иногда по нескольку дней нет еды. Даниил перехватывает какие-то крошки в гостях, Марине же из дома не выйти. Когда она уже не может шевелиться и лежит, готовясь к смерти, он приносит ей кусок сахара. Она рассасывает сахар, и у неё появляются силы сказать «спасибо».

Конечно, он ей изменял. Сообщил как-то по секрету, что всё это время спал и с Ольгой. Только просил Оле не говорить, мол, она ранимая. Марина впервые задалась вопросом — почему же он о чувствах Ольги подумал, а о её — нет? Но ничего не сказала вслух. У неё теперь есть обувь, она нашла работы. Приходя с работы, она стучится в дверь, чтобы Даниил знал, что его очередную любовницу (а он всегда был с какой-нибудь женщиной) пора выставлять. Хармс кричал: приходи через десять минут. Марина шла в магазин или просто на улицу и возвращалась, когда одна из бесчисленных других женщин уходила.

Она думала развестись — отговорили родственники. Она хотела кинуться под поезд — не решилась, только несколько часов сидела да смотрела на поезда. Домой пришла — Даниилу ничего не сказала. Просто поняла, что уже не любит. Никакой нежности...

Его арестовали в самом начале Великой Отечественной, по доносу агентки НКВД, вращавшейся среди поэтов Ленинграда, теревшейся возле Ахматовой. Признали сумасшедшим и спрятали в психбольницу. Марина стала носить ему передачи. Передала две, принесла третью — и узнала, что мёртв. Удивительно, но то, что они не развелись, спасло ей жизнь: как жену писателя, её эвакуировали. Но с нового места жительства молодую здоровую женщину вскоре угнали на принудительные работы немцы, в Германию.

Вышла замуж, родила сына, развелась — жила. Назад ей было возвращаться незачем. Ей теперь надо было только вперёд, куда угодно вперёд. Куда-нибудь туда, где место её будет не последним. Например, на другой край земли. Она уехала в Венесуэлу, вышла замуж снова, преподавала французский и йогу. Успела надиктовать воспоминания. Умерла. В кругу семьи, новой семьи, для которой она была на первом месте. А Хармса простила, очень давно.