Мариэтта Шагинян, пылкая девушка и «железная старуха»

Во время перерыва Мариэтта встретила Новикова-Прибоя, близоруко прищурилась, охнула:
— Алексей Силыч, ради бога... Я не могла предположить...
— А всё-таки честно заработанный рубль я вам не отдам, — усмехнулся в усы Новиков-Прибой.

Эта история была типичной для Мариэтты Сергеевны. Она постоянно попадала в разные нелепые ситуации, и люди как-то посмеивались над ней. Те, кто не посмеивались – обожали, уважали или ненавидели. Равнодушных не было. Порывистая, увлекающаяся, до глубокой старости сохранившая веру в свои идеалы, готовая бороться со Злом она всегда была не такой, как все.

Однажды Мариэтта услышала, что поэт Ходасевич бьет свою жену, одну из первых красавиц Москвы. Она не была знакома ни с ним, ни с его женой, но бездействовать не могла, и передала поэту письмо: «Вы угнетаете М. и бьете ее. Я люблю ее. Я Вас вызываю. Как оружие предлагаю рапиры. Сообщите подательнице сего, где и когда она может встретиться с Вашими секундантами. Мариэтта Шагинян».

Ходасевич удивился — по его словам, он никогда не обижал свою жену, и ответил, что с барышнями не дерется. Со временем они с Мариэттой помирились и подружились. Ходасевич писал о ней: «Мне нравилась Мариэтта. Это, можно сказать, была ходячая восемнадцатилетняя путаница из бесчисленных идей... В идеях, теориях, школах, науках и направлениях она разбиралась плохо, но всегда был чем-нибудь обуреваема.

Так же плохо разбиралась и в людях, в их отношениях, но имела доброе сердце, и, размахивая картонным мечом, то и дело мчалась кого-нибудь защищать или поражать...» И как-то всегда выходило так, что, в конце концов, она поражала добродетель и защищала злодея. Но все это делалось от чистого сердца и с наилучшими намерениями

Мариэтта была одержима то Андреем Белым, то Рахманиновым, то Зинаидой Гиппиус, то какими-то странными и никому не известными людьми. Дочь профессора МГУ, окончившая историко-философский факультет Высших женских курсов, маленькая, плохо слышащая после перенесенной в юности болезни, с огромными прекрасными глазами на выразительном лице, она все время бросалась кого-то защищать, вразумлять, просвещать – и часто делала это невпопад, не подумав.

В голодное послереволюционное время Шагинян взяла под опеку воровку-горничную, про которую все знали, что она обкрадывает бедных писателей, живущих в Доме Искусств. Мариэтта «не верила клевете», пока эта женщина дочиста не обобрала и ее. Или вот: когда расстреляли Гумилева, она административным путем выселила его вдову и вселила в гумилевские комнаты своих родственников. Не из подлости, а, как обычно — с размаху, из-за «путаницы в голове».

В двадцатых годах многие большие русские писатели негодовали из-за ее статей, порицающих интеллигенцию за нежелание сотрудничать с новой властью. Но, например, рассказывают, что на знаменитом пленуме Союза писателей, когда другие шельмовали Зощенко и Ахматову, Мариэтта встала и сказала: «Вот вы все здесь сдохнете, и о вас сразу забудут, а их будут помнить всегда. А теперь я отключаю свой слуховой аппарат – можете мне возражать».

Мариэтта всегда очень много работала. В юности она писала прекрасные стихи – первое стихотворение опубликовала в 1903 году, в 15 лет. Сборник «Orientalia», вышедший в 1913 году, сделал ее знаменитой. Она писала фантастику (и была одной из первых женщин, освоивших этот жанр), приключенческие повести под псевдонимом Джим Доллар, и почти 30 лет моталась по всей стране с журналистскими командировками - корреспондентом «Правды» и «Известий».

В тридцатые годы Шагинян написала производственный роман «Гидроцентраль» о строительстве гидростанции в Армении, а чтобы собрать для него материал, работала на этой стройке наравне со всеми.

Ее книга «Семья Ульяновых» была на двадцать лет изъята из библиотек, потому что Мариэтта Сергеевна докопалась до калмыцких предков в родословной вождя революции. Работоспособность Шагинян была невероятной, и находились люди, которые не верили, что она все делала сама – это просто выше сил человеческих! К тому же, слышала она с каждым днем все хуже, и зрение садилось... Но Мариэтта была женщиной, которая не сдается, которая берет одну вершину за другой.

Всю жизнь она училась, и отлично разбиралась во всем, о чем писала: в архитектуре, математике, языкознании, политической экономии, методах разведения телят. Мичуринским методом выращивала яблони на даче. В семьдесят лет начала изучать санскрит. И у нее был диплом альпиниста – Мариэтта стала первой женщиной, покорившей армянскую гору Арагац.

В поздних интервью Маргарита Сергеевна говорила, что огромному интересу к жизни обязана революции. К тридцати годам она вдруг почувствовала себя старой, уставшей от декадентских знакомств, литературных историй. Но тут пришли большевики, и Мариэтта стала «девчонкой с отчаянным желанием работать». Вот две книги, с которыми она не расставалась всю жизнь и которые брала во все поездки: Евангелие и «Государство и революция» Ленина. Когда девяносточетырехлетняя Мариэта Сергеевна умирала, внучка читала ей эти книги поочередно...

С юности Мариэтта воспринимала себя крайне критично: «я – некрасивая женщина с дурным характером». Ей нравились мужчины, но в ее жизни они всегда были где-то вторых ролях.

Была романтическая переписка с композитором Сергеем Рахманиновым (Мариэтта подписывала свои письма нотой Re». Был муж и отец единственной дочери Миэль, филолог и переводчик с армянского Акоп Хачатрянц. Мариэтта сразу обговорила с ним правила: полная финансовая независимость, лето проводят вместе. На зиму разъезжаются. Акоп был полной противоположностью Мариэтты Сергеевны. Он плевал на все идеологии, обожал шумные застолья, хорошую кухню, любил делать шокирующие подарки и до старости интересовал женщин.

На Гидроцентрали Мариэтта встретила человека, который так же, как она, готов был целиком отдавать себя великому делу – главного инженера строительства Иосифа Тер-Аствацатуряна. Писательница была настолько восхищена Тер-Аствацатуряном, что посвятила ему свой роман. В 1937 году инженера арестовали, обвинили во «вредительстве» и расстреляли. В старости предметом обожания Мариэтты Сергеевны стал Аркадий Райкин. Она старалась не пропускать его концерта, а розы посылала охапками.

До конца жизни Мариэтта не переставала работать. Ближе к восьмидесяти годам стала придерживаться жесткого распорядка дня, не ленилась и находила время для долгих прогулок. Говорила, что долго живет, потому что ничего не слышит – если ей и говорят неприятные вещи, она этого не замечает. В девяносто лет она продолжала «жить, чтоб делать, чтоб познавать, чтоб бороться».