Тамара Туманова: как русская жемчужина стала звездой американского балета

Крохотный комочек, весь в крови и слизи, какой впервые увидела свою дочь Евгения Дмитриевна, ничего не обещал. По новорождённым никогда невозможно предсказать, где, когда и в чём они прославятся — и прославятся ли вообще.

Девочка развивалась очень быстро, в полтора года уже лепетала. Эти полтора года Евгения Дмитриевна пыталась добраться до мужа, ветерана Японской и Мировой, Владимира Хасидовича — они должны были встретиться во Владивостоке, куда он ехал из Константинополя.

Удивительно: сам Хасидович был родом из-под Киева, по некоторым данным — польским сиротой, усыновлённым крещёной еврейской семьёй.

Евгения родилась в Тифлисе (так на российских картах значился Тбилиси), в относительно обрусевшей грузинской семье, переписавшейся из Туманишвили в Тумановых. Но их дочь всему миру будет известна как «русская балерина». Впрочем, как и Анна Павлова, и Майя Плисецкая.

Во Владивостоке Хасидовичам должна была помочь японская организация, занимавшаяся беженцами от советской власти. Осталось только воссоединиться, чтобы уехать из страны вместе, одной семьёй.

«Папа придёт, и всё будет хорошо», — твердила Евгения Дмитриевна, успокаивая крохотную дочку. Дочка напряжённо, встревоженно вертела головой. Кругом сновали люди с бумагами: было не слишком шумно, но суетно, и долго сидеть на руках у мамы было скучно и утомительно.

Но мама всё обещала и обещала, что придёт какой-то папа. Когда, наконец, к Хасидовичам подошёл какой-то служащий организации, японец, девочка спросила: «Это папа?»

Но увы, папа не успел приехать. Путь по охваченной Гражданской стране отнимал всё больше времени. Владимир Дмитриевич прибыл во Владивосток только через четыре месяца после жены. Он почти потерял голос из-за ранения. «Володя!» — плакала на его груди Евгения. «Володя», — повторяла Тамара. Она пока не соединила для себя, что Володя и папа — это одно и то же. И когда соединила, ещё долго звала его Володей, удивляя всех русских знакомых семьи. Отец и не думал одёргивать: если ребёнку так удобнее, зачем?

Хасидовичи перебрались в Шанхай и весь год, что жили там, помогали переправлять нелегально российских беженцев. Их втискивали в бочки из-под икры, не самые большие, но уж какие были. Потом семья сменила Шанхай на Каир, на английский лагерь для беженцев — среди пустыни, под палящим солнцем, с привозной водой, с мужчинами, которые тут и там напивались пьяны, меняя на бутылку последнее.

Из Каира Хасидович вывез семью в Париж. Тамаре было шесть лет. Самое время начать заниматься балетом. Если русскую беженку не могут прокормить руки, то это сделают ноги, считали многие иммигранты во Франции. Девочка пошла в школу Ольги Преображенской.

Вообще с балетом Тамара познакомилась ещё в Шанхае, увидев выступление Анны Павловой. Тогда же его полюбила. Чудо — дебют Тамары тоже прошёл в присутствии Анны Павловой! Да ещё и был ею одобрен! Аплодировал маленькой балерине и зал — было удивительно осознавать, что чудо-девочка на сцене занимается только несколько месяцев, настолько артистично она подавала себя, так чисто делала пусть и не самые сложные па.

Через два года Тамару уже смогли перевести во французскую школу — она освоила язык. Чтобы учителям и зрителям было легче выговаривать фамилию, её сменили на девичью фамилию матери — Туманова. А ещё через год эмигрантский журнал с радостью сообщал, что маленькую Тамару пригласили исполнять несколько номеров в Гран Опера.

За успехами юных русских балерин русские иммигранты Парижа следили напряжённо. Дело было не только в гордости. Их успехи были символами того, что русские справятся, смогут найти своё место, вжиться в чужую страну. Потому что поначалу многим казалось, что это почти невозможно.

Невозможно найти работу, или справиться с той работой, что находится — и к которой жизнь до того не готовила. Невозможно наладить жизнь так, чтобы она стала хоть сколько-нибудь «обычной», а не привычной, но — не той. Даже знаменитая художница Серебрякова, для которой Франция была вообще-то родиной предков, ютилась по чердакам и жила на копейки, не в силах влиться в местную профессиональную сферу.

Тамару тем временем пригласили участвовать в большой проект — «Русский балет Монте-Карло». Девочек для него отобрали только три, двух тринадцати лет, включая Тамару, и пятнадцатилетнюю воспитанницу Кшесинской. Они танцевали трио.

Проект стартовал в Лондоне, так что девочки получили от прессы прозвище — «бэби-балерины». Девочки порхали по сцене беззаботными феями, и никто не представлял, что они фактически кормят свои семьи — отец Тамары, например, был тяжело болен. Тамара почти не оставляла себе денег, ведь очень много средств шло на лекарства. Сама готовила вечерами в комнатке на мансарде; еду покупала на рынке — так выходило дешевле, чем в магазине.

Зимой предстояло ехать в Америку. У балерины Тумановой не было ни одной тёплой вещи. В слякотном Лондоне она выходила на улицу ненадолго, бегом. Америка же была большая, и в одних городах была такая же «ненастоящая» зима, а в других на улицах лежал снег. Что делать? Где взять хотя бы тёплый свитер? Выручили русские иммигранты Лондона. Добыли где-то в своих кругах настоящую меховую шубу. В такой и тепло — даже без свитера — и не стыдно перед журналистами из театра выходить.

В общем, в Америку Тамара въехала с шиком. Осмотрелась, и... Поняла, что не прочь тут жить. Когда ей исполнилось восемнадцать, вся семья Хасидовичей-Тумановых переплыла океан. Въехала в Мексику и пересекла границу со штатом Калифорния. А дальше... выкрутились. Не привыкать было выкручиваться.

В прессе и в афишах Туманову представляли как «чёрную жемчужину русского балета» — обыгрывали внешность. Она была красива типичной грузинской красотой: черноволосая, с матовой светлой кожей, с большими тёмными глазами, правильными чертами лица.

Ко времени жизни в Америке Тамара уже сделала себе имя, и в Новом Свете, и в Старом, так что выгодные контракты на неё буквально посыпались, а прессу не приходилось слишком подталкивать, чтобы о ней писали побольше.

Чистейший классический стиль танца, огромный драматический талант, редкой красоты внешность, безупречные манеры — Туманову хвалили за всё. И никто представить не мог, насколько она порой не уверена в себе. Везде и всюду её чуть не за руку сопровождала мама. От лондонской самостоятельности скоро и следа не осталось.

Мама говорила за Тамару, чего та хочет или не хочет. Мама сообщала, готова ли Тамара сегодня репетировать. Мама поправляла причёску и придирчиво осматривала костюм. К ногам Тамары падали мужчины — а Тамара оглядывалась на маму.

Ничего не изменилось, даже когда Тамара вышла замуж. Всё равно с ней всегда была мама; Евгения и о свадьбе дочери объявила знакомым так: «Мы вышли замуж».

И за кулисами, и возле съёмочной площадки была мама — когда Тамара как следует освоила английский, она начала сниматься в кино. Там-то крутились настоящие деньги, а отцу Тамары по-прежнему требовались лекарства.

Конечно, первым её фильмом был фильм-балет. Да и в последующих лентах — военной ли драме, детективе ли, мюзикле — она играла балерин. Для режиссёров это было идеальным вариантом — Тумановой-актрисе не требовалась дублёрша крутить пируэты, Туманова-балерина вполне справлялась с актёрской игрой. Иногда балерина была просто балериной, иногда — у Хичкока — ещё и шпионкой, иногда — в годы Второй мировой — отважной партизанкой.

Говорят, век балерины недолог, так что главное для них — вовремя удачно выйти замуж. Но замужество Тамары продлилось, например, только десять лет — а танцевала она до конца жизни.

Правда, последнюю роль на сцене она получила в тридцать семь, в кино — в сорок, последнее сольное выступление состоялось в сорок два. Но для себя, для друзей она танцевала, пока вообще могла стоять на ногах. Без танца жизни не видела, и это её погубило.

На стопе была ранка, которая сильно воспалилась. Прежде обходилось, но на этот раз воспаление перешло в гангрену. Спешно привезённой в больницу Тумановой врачи сказали: если хотите жить, ногу надо ампутировать. Нет, сказала Тамара, без ноги нельзя. Без ноги никак нельзя. Давайте я лучше умру. И умерла. Советский Союз она пережила на пять лет.