Любовь Бориса Пастернака, его романы и полпогреба картошки

«Ида, величавая, просто до трагизма для меня, прекрасная, — оскорбляемая поклонением всех, одинокая, темная для себя, темная для меня, и прекрасная, прекрасная в каждом отдельном шаге, в каждом вмешательстве ветра, в каждом соседстве деревьев», – писал мрачный Пастернак другу из этой немецкой пивной.
Он отказался от колбасок, отправился на встречу с Идой, сделал ей предложение и получил отказ. Считается, что это печальное событие и сделало Пастернака поэтом.

В 1922 году Пастернак женился на Евгении Лурье. Женя была талантливой художницей и совершенно неподходящей Пастернаку женой. Да, очень красивая (правда, Пастернак считал ее слишком худой), умная, честолюбивая... Да, у Жени было много общего с Борисом, ее называли человеком большого душевного благородства, она разделяла его взгляды и духовные устремления.

Но Пастернак любил порядок в доме, домашние обеды и обожание – и Женя все это тоже любила! Оба мучились от бытовой неустроенности, и оба терпеть не могли всем этим заниматься. К тому же Лурье боялась стать приложением к мужу, стать просто Женей Пастернак, и старалась оставаться независимой.

«Женя ушла встречать праздник в гости, со всей компанией – Асеевым, Маяковским... Я остался за хозяйку, с ребёнком. В шестом часу сынок наш закашлял. Я стал ему греть молоко, по страшной рассеянности делая страшные глупости с примусом... Со встречи праздника вернулись Женя с Маяковским. Он поздравил меня с новым годом», – описывает Пастернак встречу Нового, 1927 года.

Последние месяцы в первом браке Пастернак провел в тяжелейшем кризисе. Он чувствовал себя так, как будто кто-то запер его в тесную, душную камеру. Выхода, казалось, не было...

Зинаида была женой великого музыканта Генриха Нейгауза, приятеля Пастернака. Они познакомились с поэтом и начали общаться – сначала без малейшего энтузиазма со стороны Зинаиды. Она вспоминала: «Мне очень не понравилась жена Пастернака, это невольно перенеслось и на него, и я решила больше у них не бывать... Она всегда была бездеятельна, ленива, и мне казалось, что она не обладает никакими данными для такой избалованности. Мы были совершенно разными натурами, и то, что казалось белым мне, то она считала чёрным. Бывать у них значило терпеть попрание, иногда одной фразой, моих нравственных устоев и идеалов».

Зинаида была Хозяйкой. Она умела заваривать чай как никто другой. Казалось, что там, где она, сами собой начинают цвести розы и выпекаться пироги. В грозу вокруг нее собирались собаки и дети – они чувствовали, что рядом с этой женщиной никогда не может произойти ничего плохого. Именно такая женщина и была нужна Пастернаку. Он добивался ее, не стесняясь в методах, и даже выпил однажды пузырек яда.

«...Он остался в ту ночь у меня. Когда наутро он ушёл, я тут же села и написала письмо Генриху Густавовичу о том, что я ему изменила, что никогда не смогу продолжать нашу семейную жизнь и что я не знаю, как сложится дальше, но считаю нечестным и морально грязным принадлежать двоим, а моё чувство к Борису Леонидовичу пересиливает. Письмо очень было жестокое и безжалостное. Я была уверена, что он всё это переживёт, и написала прямо, считая это более порядочным», – вспоминала Зинаида.

Нейгауз получил это письмо в день концерта. Он вышел на сцену начал играть.... И вдруг закрыл крышку рояля и расплакался при онемевшей публике. Отменив гастроли, Нейгауз примчался в Москву, но ничего исправить уже было нельзя. Ни любовь мужа, ни два сына не могли ее удержать.

Жизнь Пастернака с Зинаидой была очень счастливой. Они поселились в двухэтажном доме в Переделкино, там родился сын Леня. Пастернак много писал, много работал в огороде и писал довольные письма друзьям: «В прошлом году мы со своего обширного огорода собрали плоды собственных, главным образом Зининых трудов – полпогреба картошки, две бочки квашеной капусты, 4000 помидоров, массу бобов, фасоли, моркови и других овощей, которых не съесть и за год».

Иногда в Переделкино приезжал Нейгауз. За несколько дней до его приезда Зинаида начинала нервничать. «Ейный приезжает», – объясняла нянька. Вознесенский, который бывал дома у Пастернаков, с изумлением описывал эти застолья: во главе стола Зинаида, по правую руку Пастернак, по левую Нейгауз...

«После войны начался повальный разврат. В нашем писательском обществе стали бросать старых жён и менять на молоденьких, а молоденькие шли на это за неимением женихов. Первым бросил жену Вирта, потом Шкловский, Паустовский и т.д. Покушались кругом и на Борю», — писала Зинаида...

С Ивинской Пастернак встретился в 1946 году. Она работала в редакции «Нового мира», воспитывала двоих детей от двух браков. Ольга начала помогать Пастернаку в работе над «Доктором Живаго». Маленькая, с копной золотых волос, с ножкой 35 размера, Олюся напоминала беззаботную птичку.

Пастернак слепил Лару в с воем романе с двух женщин – со своей жены и с Ольги Ивинской. У Лары тоже все кипело и спорилось в руках, как у жены, и она была такой же таинственной и стойкой, как Ольга. Кстати, в отрочестве у Зинаиды был такой же печальный эпизод, как у Лары: пятнадцатилетняя, она под вуалью приходила в гостиничный номер, который снимал ее сорокалетний дальний родственник. Эту историю Зинаида рассказала Пастернаку на заре их отношений, чтобы он не так уж ее обожествлял, и, рассказала, видимо, зря: он так мучительно ревновал ее к прошлому, что заболел.

А Ольга была простой, нежной, мягкой, романтичной и, в отличие от Зинаиды, которая не интересовалась творчеством мужа, обожала его стихи.

Пастернак оказался в ситуации, которые он, человек-долг, всегда презирал. Он говорил, что не может обманывать жену, но утром снова был у Ольги: «Жизнь моя. Ангел мой, я крепко люблю тебя». Она открывала ему двери в том самом синем халате из знаменитого стихотворения: «Когда ты падаешь в объятье в халате с шелковою кистью...»

Зинаида долгое время ничего не замечала. «На вечере поэтов Боря познакомил меня с Ольгой Ивинской, – записывала она в дневник. – ...Наружностью она мне понравилась. Манерой разговаривать – напротив, очень не понравилась. Очень уж заигрывала с Борей», – вспоминала она.

Прошло несколько дней после этого знакомства, и Зинаида Николаевна, протирая письменный стол мужа, нашла любовную записку. «Я поняла, что и он сильно увлечён. Мне стало больно. Я понимаю, я виновата во всём. После смерти моего сына от первого брака, которая потрясла меня, я увлеклась общественной работой, забросила Борю, забросила свои обязанности хозяйки и жены».

Со свойственной ей прямотой Зинаида сразу же показала записку мужу. Пастернак просил прощения, написал Ольге прощальное письмо, поклялся здоровьем сына, что никогда больше не будет с ней видеться. Ивинская пыталась отравиться, попала в больницу, настаивала на встрече с Борисом Леонидовичем. На эту встречу поехала Зинаида.

«Зина, будь добра!» – попросил поэт, провожая ее. Зина добра не была, но и до скандала не опустилась: «Вы женщина молодая, в вашей жизни ещё всё будет. А у меня Борис Леонидович – всё, что есть, и я буду за него бороться».

Ольга только плакала и твердила: «Он вас не любит».

Конечно, ничего на этом не кончилось, много, много всего должно было еще произойти. Арест Ольги за то, что она якобы готовила побег за границу вместе с Пастернаком. Ее стойкость во время допросов и пыток – благодаря этой стойкости Пастернак остался на свободе. Его забота о ее детях. Слезы Зинаиды. Освобождение Ольги и ее возвращение к Пастернаку. Публикация «Доктора Живаго» за границей. Тревоги, ревность, мучения.

Нобелевская премия. Травля, во время которой обе женщины изо всех сил поддерживали писателя. Его телеграмма в Шведскую Академию: «В связи с тем, как было встречено присуждение мне Нобелевской премии в том обществе, к которому я принадлежу, я считаю необходимым отказаться от неё и прошу не принять это как обиду».

Его добровольное заточение в Переделкине и нежные письма Ивинской. «Олюша, золотая моя девочка... Я связан с тобою жизнью, солнышком, светящим в окно, чувством сожаления и грусти, сознанием своей вины».

В последний раз они увидятся за неделю до его смерти. Узнав про его инфаркт и стремительное ухудшение здоровья, Ольга приедет в Переделкино, но ее не пустят в дом. А он перед смертью посмотрит в заплаканное лицо Зинаиды и скажет свои последние слова: «Я любил только жизнь и тебя».