Фазиль из Чегема, Тоня из Москвы

Свадьбу играли в Сухуме, в доме сестры Фазиля Гюли. Застолье вел брат жениха, знаменитый на всю Абхазию тамада. «Я поднимаю этот прекрасный хрустальный бокал», — начинал он каждый свой длинный цветастый тост, и московские родственники невесты цепенели от такой красоты и экзотики. На лето Фазиль снял комнату у какой-то гречанки. Выходя в узкий дворик, девушка чувствовала себя внутри лермонтовской Тамани. Этот брак был заключен на небесах – Фазиль и Тоня были действительно созданы друг для друга.

Конечно, она понимала, что ее муж – гениальный писатель. А он понимал, что она это понимает, что вообще, понимает все важное для него. Фазиль полюбил Тоню, когда читал ей стихи – она так слушала! Но своих стихов долго ему не показывала, хотя писала, как правило, с посвящением – Ф.И.

«Тяжек бромом и йодом прибой. Олеандры так высоки! А еще все гудит тобой. Ты читаешь, читаешь стихи... И никак тут не устоять, Если двое — стихи и прибой. И уже наших рук не разъять, И не страшно в прибой за тобой».

Ничего богемного в их жизни не было — уж тут-то ее дядя волновался зря. Тоню даже немного ранила брутальная сдержанность мужа. Он никогда не хвалил ее на людях, не ревновал, не безумствовал.

Семью своего детства Искандер описал в «Рассказах о Чике», в повести «Сандро из Чегема». Его воспитывали светская, читающая Стендаля тетушка и мама, Лели Хасановна, простая крестьянка, которая плохо говорила по-русски. Лели объясняла Тоне абхазские традиции. Больше всего девушку поразило, что свекровь и невестка могут разговаривать только опосредованно, через третьих лиц: «Скажите ей»...

Мама Фазиля рассказывала маме Тони: «У нас, если муж пришел домой пьяный и лег спать на пол, жена должна взять подушку и лечь рядом». Московская дама хваталась за сердце. Молодой семье предстояло придумать для жизни свои, новые правила...

Фазиль был русским поэтом, писал на русском, и в Сухуми у него не было литературной среды, а Тоня обожала литературу и хорошо разбиралась в ней. У Фазиля появился единомышленник. Предполагалось, что он станет переводчиком, будет переводить русских классиков на абхазский язык. А после женитьбы вдруг начал писать прозу, стихи – реже, про переводы вообще забыл. «Появилась жена – муза сбежала», — смеялся он. Но весь мир знает его именно как большого прозаика.

Были годы, когда семью приходилось кормить Тоне. Фазиль всю жизнь участвовал в политических акциях, подписывал письма протеста. В 1979 году он опубликовал в альманахе «Метрополь», который вышел в США, повесть «Маленький гигант большого секса». После этого несколько лет был в опале – в СССР его произведения не печатали. Тоня работала редактором экономического журнала. Втроем с сыном они жили на ее зарплату. Она не очень-то любила работу, Тоня любила дом, любила создавать ту самую «поэзию Дома», про которую писал Фазиль.

Как известно, Искандер смело делил всю русскую литературу на две части, на поэзию дома (обретенная гармония) и поэзию бездомья (тоска по гармонии). Его поражала отчетливая парность адептов дома и поэтов бездомья: Пушкин и Лермонтов, Толстой и Достоевский, Ахматова и Цветаева. Себя он относил к поэзии Дома, и этому счастливому мироощущению он, мятежник, был обязан жене.

Фазиль не мог работать ни в каком доме творчества. Ему было необходимо ощущение присутствия жены и детей. «Мне нужно, чтобы я был один, когда работаю, но чтобы за стеной шуршала семья», — говорил он. Друзья называли Антонину – мадам Шорох.

Это редкий по нынешним временам случай, когда двое отпраздновали золотую свадьбу и продолжали любить друг друга все сильнее. В свои последние годы Фазиль тяжело болел и уже не мог писать, он все время читал. Опубликованы стихи Антонины Хлебниковой-Искандер, написанные в это время, в них она как будто просит мужа: не уходи, не оставляй меня... Но нельзя остановить течение жизни, и тем более нельзя вернуться в начало, встать на пристани в легком платье, тоненькой – ножницами можно перерезать, — смотреть, как разгружают лодку какие-то контрабандисты и ждать: сейчас он подойдет и заговорит...

Я вспоминаю вечер,
Как самого лучшего друга,
Когда ты прошла вдоль берега,
И я увидел тебя.
Целую пыльную пристань!
Где мы с тобой познакомились.
Целую трап неустойчивый!
По которому мы прошли.
Его убрали за нами,
Как будто отрезали разом
Вечное, чистое, девичье
Стремление отступать.
Но отступать уже некуда,
Но отступать уже поздно,
Но отступать уже незачем,
Собственно говоря...

Фото: ТАСС/Булдаков Олег, Яцина Владимир, Микляев Сергей