Как в СССР появился секс

Такой и была государственная установка: советские граждане целомудренны, секс у них бывает только в браке, а брак один на всю жизнь. Правда, к 1986 году над этим уже смеялись. У государственной установки и реальности к этому времени возникли неразрешимые противоречия...

История советского пуританства началась после смерти Ленина. В 1924 году вышла работа психиатра Арона Залкинда «Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата», которая внедряла классовый подход к отношениям советских женщин с советскими мужчинами. Психиатрическая наука решительно направляла сексуальную энергию пролетариата под контроль коллектива:

Советскому человеку не рекомендовалось не иметь сексуальных связей до брака, а в брак вступать в 20-25 лет; не менять слишком часто «половой объект», не повторять слишком часто половые акты и так далее. «Половой подбор должен строиться по линии классовой, революционно-пролетарской целесообразности. В любовные отношения не должны вноситься элементы флирта, ухаживания, кокетства и прочие методы специально полового завоевания». Последняя заповедь подчеркивала: «Класс в интересах революционной целесообразности имеет право вмешаться в половую жизнь своих сочленов».

Это была настоящая сексуальная контрреволюция. В самые-то первые послереволюционные годы государство вообще не вмешивалось в личную жизнь граждан, и даже принимало законы, которые освобождали от дореволюционного наследия патриархата. Чтобы развестись с партнером, например, нужно было просто прийти в ЗАГС и подать уведомление: так, мол, и так, расторгаю брак в одностороннем порядке (присутствия второго партнера не требовалось). А с приходом к власти Сталина в СССР началась жизнь «по Залкинду»: аборты запретили, развод стал сложнее, да и общество осуждало «разведенок».

Представления о том, какими должны быть идеальные отношения между влюбленными людьми, отлично показаны в довоенных фильмах: кажется, вне брака мужчинам и женщинам разрешалось только смотреть друг на друга, счастливо улыбаться и петь. Сталин следил за этим: он лично устроил разнос Эйзенштейну за то, что Иван Грозный во второй части одноименного фильма «слишком долго целуется с женой». И не пощадил даже свою любимую «Волгу-Волгу»: пришел в бешенство от сцены поцелуя и приказал ее вырезать.

Все эти поцелуйчки-обнимашки считались чем-то недостойным, особенно для советской женщины: советская женщина в первую очередь должна была быть матерью.

Перед Великой Отечественной роль матери, предписанная женщинам государством, стала уходить на второй план. Газеты писали о неизбежности столкновения, женщины искренне ненавидели фашистов и в 1941 многие пошли на фронт добровольцами. Женщины считали, что могут быть героинями и способны защищать родину не хуже мужчин. Социологи говорят, что после Победы государству было уже сложнее контролировать «половую жизнь своих сочленов».

Женщины, которые каждую минуту рисковали умереть на фронте или выходили за пределы человеческих возможностей, работая на победу в тылу, уже как-то удивлялись, что честь может быть отдельно «девичьей» или «мужской», и готовы были к большей независимости от мужчин, чем поколение их матерей.

На этот запрос общества советское государство ответило предсказуемо. В 1944 году вышел Указ Президиума верховного Совета СССР, по которому гражданское, без регистрации в ЗАГСе, сожительство мужчины и женщины становилось незаконным (до Великой Отечественной оно осуждалось обществом, но приравнивалось к официальному браку законами о семье, браке и опеке). А разводы ужесточили так, что семейное право стало похоже на крепостное. Развестись можно было только в суде, и даже если супруги ненавидели друг друга — что угодно, только не жить вместе — суд мог им в этом отказать.

Причины развода должны были быть убедительными, вроде внебрачного ребенка; такая ерунда как «разлюбила» или «не сошлись характерами» в расчет не принималась вообще. Суд решал, кто из супругов виноват в распаде советской семьи, этот виновный и должен был заплатить госпошлину (в 1944 году — 500-2000 рублей, и это при средней зарплате в 400-700).

Вот объявление из «Вечернего Ленинграда» за 1962 год: «Михайлов Иван Алексан­дро­вич, прож. ул. Савушкина, 24, кв. 40, возбуждает дело о разводе с Михайловой Марией Максимов­ной, прож. там же. Дело подлежит рассмотрению в Ждановском районном народном суде» — все объявления были типовыми, менялись только имена и адреса. Вот эти объявления удерживали людей в опостылевшем браке сильнее, чем штрафы: такой позор! И число разводов снизилось в десятки раз: в 1940 году в СССР их было 198 000, а в 1945 — 6 600.

Ослабили «сексуальные гайки» только с началом хрущевской оттепели: в 1955 году отменили уголовное наказание за аборты, в 60-х упростили бракоразводную процедуру (в некоторых случаях развестись можно было и без суда, а эти жуткие объявления в газетах больше не публиковали). А главное, в стране шла урбанизация, люди перебирались из деревень в города, женщины получали оплачиваемую работу, и это многое для них меняло. Люди становились свободнее, во всяком случае, в своей интимной жизни.

Государство по-прежнему ханжески молчало о сексе, но общество уже не делало вид, что у советского человека не бывает внебрачных интимных связей. В книге «Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города: 1917–1991» историка Наталии Лебиной описывается государственная риторика тех лет в отношении эротики и секса. Как она меняется, видно по оттепельным фильмам. Взять «Девять дней одного года» Михаила Ромма, который зрители «Советского экрана» признали лучшим в 1962 году: там для героев добрачный секс уже норма. Правда, это фильм про ученых, физиков-ядерщиков, а они были самой передовой частью советского общества; ну так остальные охотно на них равнялись!

Или «Еще раз про любовь» по пьесе Эдварда Радзинского, написанной в 1964 году: это первый советский фильм, в котором героиня осталась ночевать у молодого человека, с которым только познакомилась и сразу же, забыв про предписанные моралью стыдливость и женскую гордость, говорит, что любит его.

Симпатии зрителей на стороне героини Дорониной, ее никто не осуждает; правда, сама она говорит, что хочет уважения героя и не заслуживает. Секс без похода в ЗАГС был обычным делом для героев самых модных оттепельных писателей, например, для главного и стопроцентно положительного героя повести Василия Аксенова «Коллеги».

В советскую жизнь пробралось не только зарубежное слово «секс», но и осуждаемая заповедями Залкинда атмосфера вокруг него, флирт, музыка, ужины в ресторане, буржуазный кофе вместо старого доброго пролетарского чая, «интимный» свет настенных бра... Все это для строителя коммунизма было избыточным, и, как писали Вайль и Генис в книге «60-е. Мир советского человека»,

Конечно, вместе с книгами и фильмами, написанными под большим влиянием европейской культуры тех лет, в 60-е выходили, например, «Девчата», в которых главным достоинством женщины оставалась девичья честь, но ханжеские отношение официальной морали к сексу уже высмеивалось, и все смелее. В «Крокодиле» публиковались карикатуры вроде такой: десятиклассники идут в театр, и учителя меняют страшное слово «любовь» в афишах на «дружбу» и «уваже­ние»: получается «Коварство и уважение», «Уважение к трем апельсинам»...

Результаты социологических опросов, которые проводились в СССР в 60-е, показали, что уже 62 % молодых мужчин и 55 % молодых женщин одобряли добрачные половые контакты, а физическую близость опрошенные называли важной составляющей крепкой советской семьи. К началу семидесятых мягкая сексуальная революция в СССР не то, чтобы окончательно победила, но по «Половым заповедям» Заскинда не стали бы жить самые пламенные и преданные делу партии коммунисты и комсомольцы. А в восьмидесятых над словами «В СССР секса нет» искренне смеялась вся страна.