«Эйфория проходит — начинается притирка»: сложная история хорошей приемной семьи

Идея приемства ребенка вообще жила во мне давно. Еще учась в школе, уже в старших классах, я делилась с родителями своей мечтой: хочу в будущем взять ребенка из детского дома. Но отец был против. Он говорил: «Как ты, не зная генов этих детей, можешь это себе позволить?!» Раньше ведь смотрели сначала на родителей, а потом женились, может быть, эти традиции влияли на позицию папы.

Позже, когда я жила на Дальнем Востоке, куда переехала с первым мужем, военнослужащим, мы с дочкой Ирой (тогда ей было всего семь лет) смотрели передачу «Пока все дома». И Ира сказала: «Мама, может, возьмем кого-то в нашу семью? Мне скучно». Но я сама морально не была готова. К тому же с папой Иры мы уже развелись... Дочке пришлось сказать, что нам в неполную семью ребенка не дадут. Но мысль эта меня не оставляла.

А как вы попали в армию?

По первой профессии я техник-технолог. Работала на мукомольном заводе в Ульяновске, училась на заочном отделении в пищевом институте в Москве. Это была бы хорошая карьера. Но из-за замужества пришлось от этого отказаться.

Служила в части обеспечения связью в морской авиации Тихоокеанского флота. Была дежурной по связи, в подчинении у меня были люди, много объектов. Прослужила так 15 лет. А потом уже была в подчинении Генштаба, когда перевелась служить в Москву в 2010 году. И закончила службу в Подольске.

Еще во время службы на Дальнем Востоке я успела получить профессию юриста, и позже занималась юридической деятельностью. Но все эти годы, пока служила, я чувствовала, что не реализовала себя как мама. Ощущала, что мне дано свыше быть мамой не одного ребенка.

Тем более что у вас уже был опыт.

Да, я оформляла опекунство над племянником, сыном старшей сестры. Она хоть и педагог, но не справлялась. У нее было двое детей, и сын, войдя в подростковый возраст, превратился в трудного подростка. Его даже оставили в школе на второй год. В этот период, когда он был в 9 классе, я и забрала его в свою семью. Год он жил у меня, и мы справились.

Инициатором идеи стать приемными родителями были вы. Пришлось уговаривать супруга?

В 2012 году я сказала мужу: «Вова, столько детей вокруг без семьи, может кого-то возьмем? Зачем рожать уже в немолодом возрасте». Но Владимир говорил, что не готов к этой теме. У мужа нет ни знакомых, ни родственников, кто бы брал приемных детей, нет примера перед глазами. Кстати, его отец – сирота. Мама и папа умерли, и мальчика воспитал колхоз: не стали передавать в детский дом, и мальчишку кормили односельчане. Может быть, как раз опыт отца повлиял на Владимира негативно.

А я к тому времени уже периодически смотрела базу детей-сирот, хоть и не делилась этим с мужем. И мы начали двигаться в этом направлении. Нам приглянулись сначала одни дети – правда, их было четверо. Я поехала узнавать, как это происходит, что нужно сделать для того, чтобы забрать их. Мне объяснили, что нужно пройти Школу приемных родителей, и заметили: «Раз у вас уже было опекунство, вам учиться не обязательно». Но я сказала: «Опекунство у меня было на родственника, на племянника, и я его знала. Этих детей я не знаю. Думаю, мне все же надо пройти обучение». Я вообще предпочитаю лучше знать, чем не знать. Очень ответственная. И я пошла учиться. А супруг не сразу – сначала сделал шаг назад. А я с удовольствием и радостью ходила на учебу, набиралась знаний, ему все рассказывала, и через месяц Володя тоже пошел учиться.

Первая ваша попытка стать приемными родителями оказалась сложной...

Мы, как и большинство приемных семей, мечтали о детях дошкольного возраста. Но в ходе поисков поняли, что нужно изменить свой запрос хотя бы до 10 лет. Первая попытка вообще оказалась «пустой». Мы поехали в Чебоксары – наверное, во мне патриотизм играет большую роль, я почему-то хотела взять ребенка из Чебоксар, моего родного города. У нас был целый список детей, но на месте оказался только один мальчик, и ему было 11 лет. Мы стояли с Володей у ворот детдома и спорили: муж считал, что ребенок уже слишком большой. Ничто не смогло убедить его – ни мои доводы, ни женское обаяние. Мы переругались, и так и не зашли в детдом. 700 километров туда и еще 700 обратно – и мы возвращаемся пустые. Было обидно и грустно.

Я ехала в поезде Москва-Чебоксары, и за эти часы мне пришлось самой в интернете все успеть изучить. Я знала о ВИЧ только то, что можно заразиться через кровь. А вот опасно или нет есть из одной посуды, например, не знала. А мне надо же было еще подготовить мужа и дочь! Мы бы взяли этого мальчика, мне вообще все дети кажутся хорошими. Но нас отпугнул тот факт, что общество нас не примет. Мы еще боялись, что это как-то отразится на отношении школы к дочери, ведь мальчик пошел бы в ту же школу, где она училась. Вообще не знали, как с ребенком с ВИЧ идти в школу, скрывать или не скрывать диагноз, как вообще с этим живут?

Мы ездили в Боровский монастырь, советовались, метались в своих решениях. Так было полгода. А летом начались еще свои трудности в семье: мама умерла, у сестры диагностировали онкологию... Мы не решились взять этого мальчика. До сих пор та ситуация вспоминается – и я понимаю, как обидно незнание и плохая подготовка. Будущих приемных родителей надо глубоко прокачивать. Ведь этот мальчик вполне мог бы быть нашим сыном!

Этот эпизод стал для вас некоторым откатом назад?

Да, было тяжело. А осенью 2015 года я отправились с фондом «Арифметика добра» в Казань. Это был совместный выезд будущих приемных родителей и подростков из детских домов – такой «Автобус знакомства», фонд практикует такие выезды, в свободном неформальном общении взрослым и детям легче сблизиться и, может быть, найти родственную душу. Наверное, у нас с мужем тогда не было цели найти себе ребенка именно в той поездке.

На душе немного отлегло, и мы решили вернуться к теме принятия ребенка. Эта поездка также повлияла и на возрастную категорию детей, которых мы бы могли взять в семью: поняли, что можем взять детей не маленьких, а постарше.

И снова начали поиски?

Да, возобновили эту работу. Я звонила в самые разные регионы, но где-то у детей была родная бабушка, где-то родители восстанавливали статус. Вдруг я вспомнила, что еще в то время, когда я служила, меня очень тянуло в Калининград. И даже хотелось там жить, мне очень нравится этот город. И я начала смотреть детей на сайте базы Калининграда. Кстати, на их сайте играла такая трогательная музыка, которая брала за душу, мне это запомнилось. Если уж зашел туда – точно выберешь кого-то.

Мне предложили обратить внимание на брата и сестру – 9-летнего Женю и 12-летнюю Полину. Мы, правда, искали одного ребенка, но я не готова была разлучать детей. Поэтому была готова взять сиблингов. Мы всей семьей посмотрели, почитали про них.

Мы поехали знакомиться. Нам дали ребят на 3 дня. Мы остановились у друзей, это, кстати, помогло посмотреть на детей в обычной обстановке. Я тогда поняла, что выбирать детей я не умею. Директор детского дома не могла в открытую нам сказать, что не за теми детьми мы, мол, приехали. Но она много рассказывала про их старшего брата: что его направляли в психиатрическую клинику, и недавно он выпустился (позже он был осужден за нарушение закона, и судьба этого молодого человека еще раз показывает, что в детских домах дети не получают жизненного опыта и не социализируются). Она намекала, что с этими детьми нам будет трудно. Но я не услышала этих намеков. А ведь у них детей было около 15 знакомств, и их не брали.

Женя сразу проявил тогда свое сложное поведение. Я увидела, что дети не слушаются. Но ведь все не слушаются, к тому же кто я им, чтобы они меня слушались? Я подумала, что это естественное поведение. Зато Женя запомнил дорогу от остановки до дома наших друзей, где мы остановились. Я обратила на это внимание, поняла, что мальчик умный, внимательный. Мы решили их забирать. Через месяц мы с Ириной полетели за ними.

В детдомах вообще часто будущих приемных родителей отговаривают, потому что боятся возвратов. И вот она рассказывала мне, что эти ребята трудные, не следят за собой и так далее. Кстати, про Полину негатива я услышала тогда больше, чем про Женю. Но я решила: если я уже дошла до этой ступени, обратно дороги нет. Я поняла, что нас ожидает большой труд, но не отказалась. Сказала о сомнениях сотрудников детдома мужу, и он тоже ответил: «Никого не слушай! Нормальные дети, везите».

Ложные надежды вернуться в кровную семью мешали детям принять вас как родителей?

Мама Жени и Полины страдает алкоголизмом. Первый ее муж, отец Полины, ушел из семьи, в итоге стал бездомным, а в 2016 году, когда дети уже жили в нашей семье, он подморозил ноги и лишился их. Сейчас живет в интернате. А отец Жени не признал мальчика, и дети записаны на отца Полины. Оба родителя осуждены за неуплату алиментов.

В приют дети попали, когда Жене было 4 года, а Полине 7 лет. Их старшую сестру это не затронуло – ей было семнадцать, она уже жила у своего будущего мужа. Сейчас у нее уже двое детей. Ну а их мама продолжает злоупотреблять вредной привычкой.

Сложность была в том, что с самого первого дня сестра обещала Жене и Полине, что заберет их. Это было очень тяжело. Полина даже говорила, что согласилась пойти в нашу семью только потому, чтобы переждать этот период и не жить в детдоме, а потом все равно же возвращаться в кровную семью. Им постоянно обещали, что вот-вот решатся жилищные проблемы, и их заберут. Осудить детей нельзя, да и сестру их тоже: может, ей не хватало силы воли или мудрости, или она сама верила в то, что заберет их. А вот оправдать маму я не могу. Ведь она не восстанавливается. Мы бы даже ей помогали, сотрудничали – я, мне кажется, уже выросла до такого уровня. Но она осталась на своем уровне. Дети очень ждали маму, и она им звонила сначала, и они ей. Условием Жени и Полины пойти к нам в семью, кстати, было то, что им разрешат общаться с кровной мамой.

Когда я снова поехала в Калининград за некоторыми документами, я встретилась с их сестрой и попросила ее найти в себе силы и признаться детям, что их не заберут, чтобы они больше не мучились и не надеялись напрасно. Ведь дети изъели себя мыслью «не предадим ли мы вас» по отношению к кровной матери и сестре, в них жила тревога и чувство вины, что они ушли в приемную семью, что их тут хорошо кормят и одевают, а там их близкие голодают.

Пока она писала это, я еще была в Калининграде. Дети прорыдали целый день. Но когда я вернулась, они встречали меня совсем иначе. С другими глазами. С их плеч словно свалился огромный груз, который тяготил их и мешал проявить чувства.

Но все же не сразу все наладилось? В ходе адаптационного периода вы почти истощили свой ресурс, были ведь даже мысли о возврате?

Да, как это часто и бывает в приемных семьях, пошла серьезная адаптация. С Полиной проблем практически не возникло. А вот с Женей было трудно. «Медового месяца» не было, адаптация началась с первого же дня. Он мог сказать мне: «Ты не учитель, чтобы тебя уважать!» Доходило и до драк, у меня были синяки на руках. Но я искала подход к сыну.

Да, мы почти дошли до точки возврата детей. Это был май, еще первые полгода жизни Жени и Полины в нашей семье. Масла в огонь подлила история с их подружкой, девочкой из их детдома, которую переместили из одной семьи в другую. Мои дети решили ей позвонить, поговорили с ней, спросили, почему так случилось. А девочка рассказала: «Да надоели они мне, я нашла других родителей». И Женя решил, что это так просто. И заявил нам: «Я буду искать другую семью». Его не устраивали наши требования к порядку, к учебе, к дисциплине.

Мы Жене объяснили, что так не бывает, чтобы менять родителей, как перчатки. Да и желающих не так много. Оглянитесь вокруг, сказали мы детям, не так ведь много приемных семей. Да и сестра, Полина, ему это объясняла, она не хотела уходить от нас, и понимала, что она зависит от поведения брата в том числе.

Мы не хотели возвращать детей. Но муж опасался: «Мы же не справимся, тебе здоровья не хватит!» Ведь в основном я занималась детьми, муж уходил утром, вечером приходил с работы. Он очень переживал за меня и не хотел, чтобы я мучилась. Мы действительно были очень истощены.

Мы прошли многих психологов. Причем все мы, вся семья. Нам помогли психологи фонда «Арифметика добра», и еще очень ценны оказались добрые советы психофизиолога Анны Ильиничны Гайкаловой. Я взяла на вооружение некоторые советы, нашла ключик – и наконец поведение Жени изменилось. Это секретный ключик, рассказать не могу. Но он стал меняться. Перестал грубить, вообще стал постепенно вести себя иначе.

У нас были сложности и в школе. Женя, учась во втором классе, почти не читал и не писал. Я его сама подтягивала по математике, а с русским языком просила помочь учителя. Но учительница не нашла правильного подхода. Директор школы оказалась очень мудрым человеком, профессионалом своего дела: поняла, что с учителем нет взаимодействия, и предложила мне перевести сына в другой класс. Мы бы доучились в начальной школе и там, но это не дало бы Жене раскрыться в учебе. И мы правильно сделали, что сменили класс. Его другая учительница Светлана Николаевна приняла Женю таким, какой он есть, и очень помогала. Она замечательный педагог: у нее нет «плохих» детей. На собраниях она всегда говорит о детях так: «Коля такой хороший мальчик, но вот тут надо подтянуть, Маша такая умница, вот здесь надо поработать». Женя запомнит ее навсегда, она дала ему крылья. Теперь у сына всего две тройки – по русскому и по английскому. По истории уже ближе к пятерке, любит математику, географию, другие предметы тоже на хорошем уровне.

Через два года, на нашем отдыхе в Турции, Полина и Женя впервые назвали нас мамой и папой. Мы были готовы и уже ждали этого, и все равно было приятно.

Недавно вы взяли еще одну пару – брата и сестру. Теперь у вас пятеро детей! Как вы решились на этот шаг, пройдя столь серьезную адаптацию до этого?

Я сейчас уже полностью ушла с работы, переключилась на семью. В последнее время занимаюсь самоанализом. Понимаю, что в жизни можно было пойти по разным путям. Когда я переехала в московский регион, меня звали служить в ФСБ, там совсем другие зарплаты и льготы. Но я отказалась. К тому же тогда нашей дочери Ирине было двенадцать лет, у меня совсем не было бы времени на нее, а ведь начинался переходный возраст. И в личной жизни тоже могла пойти по другой дороге, но я счастлива, что встретила Володю и мы вместе проживаем этот путь.

Брат Жени, выросший в детдоме, вернулся к матери, и уже попал за решетку за воровство. Мама младших наших ребят, которых мы взяли недавно (Коле 6 лет, Гале 5) – та же история: человек думает ,что ему все должны, потребительское отношение к жизни. С ней работало много фондов, но бесполезно, не удалось ей помочь сохранить семью. Классика жанра: она сама выросла в детском доме, потому что ее маму когда-то лишили родительских прав. Не получила опыта, как жить в семье. Она родила уже семь детей, трое из них живут в другой приемной семье, один ребенок умер, а сейчас вот родился седьмой. В графе «отец» в их свидетельствах о рождении прочерк.

Женя в первое время говорил: «Сначала нас вырастите, потом берите следующих». Но Ира ему сказала: «Ну вас же взяли, когда мне было 15 лет, родители не ждали, пока я вырасту». Кстати, помощь и поддержка старшей дочери для нас оказалась очень ценна, она даже раньше нас внутренне приняла Полину и Женю, мы пришли к этому психологически позже. И Ира для всех наших детей – большой авторитет, любимая старшая сестра и помощник. Полина, которая уже подросла, теперь именно с Ириной делится своими девичьими секретами. Сейчас Ира, закончив школу с золотой медалью, учится в МГППУ на клинического психолога.

Хотя, надо признать, у него пошел откат в поведении из-за приемства новых детей, все же ревность присутствует, но это поправимо. Оголились травмы периода, когда его забрали в детдом, это как раз было в нынешнем возрасте Коли и Гали. Полина в этом смысле успела больше получить от кровной мамы, на момент рождения девочки она еще вела более разумный образ жизни. А Женя уже не получил должного ухода и тепла. Причем их с сестрой распределили в разные группы, он был с мальчиками, они его обижали...

Потому что ему показалось, что его меньше любят, раз взяли Колю и Галю. И мы его чаще обнимаем, стараемся быть с ним мягче, я его в шутку могу покачать на коленях, как младенца. Сейчас он уже почти восстановился. И в нем уже даже появляется самосознание старшего брата. Женя у нас посещает художественную школу, и Коля хочет равняться на брата. Уже говорит: «Тоже хочу рисовать!» Любит его. И Жене приятно, что на него равняются, опираются, надеются.

С принятием в семью Коли и Гали у вас ведь все произошло даже каким-то чудесным образом.

Да, нас в органах опеки пугали, что оформление будет долгим, может, вообще нам откажут. А еще, мол, вам самим придется судиться за лишение их матери родительских прав. Пытались отговаривать: «Да это дети наркоманов, кого вы берете?!» Но мы очень ждали решения. Тем временем наступил отпуск, и мы посетили город Демре в Турции, где, по легенде, жил в последние свои годы Николай Чудотворец. Я отстояла огромную очередь, чтобы помолиться, и мы всей семьей просили, чтобы у нас получилось Галю и Колю забрать.

Потом мы вернулись из отпуска и отправились в Чувашию – там у нас дом, урожай надо было собрать. И вдруг нам позвонили и сообщили, что дела малышей уже находятся в нашей опеке! А ведь у Николая Чудотворца мы были 8 числа. И именно в этот день было подписано распоряжение о передаче детей к нам в семью.

И вот мы едем из своего дома из Чувашии на машине – с картошкой, морковкой, вся машина забита, но мы не хотели ждать ни минуты. Сразу заехали за документами, хотели на следующий день за детьми ехать – а оказалось, к тому же, что это был последний день, когда мы можем их забрать. Это было удивительно, даже без выездной проверки! Мы им даже одежду еще не купили.

И вот мы едем с ними, а они так искренне радуются этой картошке, морковке, огурцам... У них у самих было ощущение, что вот мы сразу семья, и везем домой урожай! Они, кстати, сразу начали называть нас «папа» и «мама». Этот путь из приюта домой врезался в память.

Галина, сегодня вы ведетей в фонде «Арифметика добра» ресурсные группы для других приемных родителей...

Да, это группы «Равный равному», мы ведем эти встречи вместе с Алиной Макаровой, еще одной приемной мамой. Очень часто у приемных родителей случается выгорание или нужна помощь, а обсуждать такие проблемы с другими людьми – сложно. Часто это как разговор со стеной: тебя не понимают, могут и осудить, и не поддержать. Общество не готово пока осознанно принимать приемное родительство, некоторые считают даже, что приемные родители сами себя наказали, пусть, мол, сами и крутятся теперь в своих бедах и проблемах.

А мы в нашей группе «Равный равному» можем обсудить любые сложные вопросы. Важно что можно наравне в узком кругу высказать свои опасения, страхи, не боясь услышать осуждение, найти способы выхода из ситуации, какую-то фишку, что-то полезное для себя в опыте других родителей.

Я уже на второй год приемного родительства ощутила в себе силы и желание делиться опытом. Начала выступать в Школе приемных родителей, и наши дети – и кровные, и приемные – тоже выступали и рассказывали о себе. Вообще, я поняла для себя, что буду учиться всегда, прокачивая свои навыки как приемного родителя, а еще – буду делиться с другими родителями, чтобы помочь им избежать выгорания, чтобы не было возвратов. Я очень болезненно отношусь к этой теме, и хочу все сделать для того, чтобы не было возвратов детей в систему.

Люди по-разному воспринимают тему приемного родительства. Иногда можно услышать: «Зачем вам это надо? Жили бы для себя, отдыхали, путешествовали...» Да, могли бы жить и так. Но нам важнее наш путь. Кстати, мы и сейчас путешествуем – но с детьми. Самый главный мой ресурс – видеть, как меняются и растут мои дети. Их успехам я радуюсь больше их! И я знаю, что живу не зря: благодаря нам уже четверо детей поменяли судьбу – и они не повторят жизнь своих родителей. Все наши дети вымоленные. И они мне в радость.

Мы долго шли к мысли стать приемными родителями. Я пошел в ШПР через месяц после супруги – решил просто сначала послушать и посмотреть. А когда уже пообщался с другими слушателями Школы, с преподавателями, появился интерес. Заразился заинтересованностью других людей.

Адаптацию приходится проходить, думаю, практически каждой приемной семье. Сложности есть у всех. Иногда идешь на встречу в наш Клуб «Азбука приемной семьи», он создан в фонде «Арифметика добра». И думаешь об очередных проблемах дома – как же тяжело. А там пообщаешься, послушаешь опыт других родителей, и думаешь: «А у нас-то дети самые лучшие!».

Вместо слов «мама» и «папа» могут быть грубости. В ШПР в основном говорят о развитии привязанности, а вот о таких тяжелых моментах, когда эйфория проходит и начинается эта притирка, рассказывают мало. Поэтому надо общаться с опытными родителями. Чужой опыт, советы, рекомендации идут на пользу. Этим ценен наш Клуб «Азбука приемной семьи». У нас в семье были моменты, когда мы уже впадали в отчаяние. Но нам помогли. Если бы не было такой поддержки, помощи, мы, может быть, не выдержали бы. Или с большими потерями. А теперь мы и сами можем помочь другим родителям!

Когда мы брали Женю и Полину, не было каких-то ярких родительских чувств, скорее – радость, оттого, что забрали ребят из системы, что будут они теперь жить в семье , что помощники будут. А вот со вторыми, с Колей и Галей, вдруг они родились. Мы ехали в машине из приюта, а они сзади щебечут, как птенцы. И такая радость вдруг в душе забилась! Дети – это вообще радость. Вот пришел сегодня с работы – а они тут же набежали, нависли на мне: «Папа пришел!». Как же приятно идти домой, где тебя ждут!

Автор текста: Марина Лепина, журналист фонда «Арифметика добра»
Фото из семейного архива Галины Акимовой

Читайте также: Антон и его дети. Реальная история приемного отца