Дмитрий Табарчук: «Лучшее, что можно сделать — это настроиться на худшее». Истории приемных семей глазами мужчин

«Встретиться с Дмитрием Табарчуком для интервью оказалось непросто. Продюсер, один из создателей телесериалов "Кадетство", "Ранетки", "Молодежка", в прошлом – директор команды КВН "Уездный город", Дмитрий работает по двадцать четыре часа в сутки. Таким был его график до прихода в семью детей, таким он остается и сегодня, правда, уже с поправкой на роль папы. О том, как решать задачи, которые ставят дети перед своими увлеченными работой отцами, и чем помогают сообщества приемных родителей, мы и побеседовали».

«Пока я учился в медицинском вузе — Челябинской государственной медицинской академии – и проходил интернатуру, а затем ординатуру, часто сталкивался с детьми без родителей. У нас была практика в больницах, где дети-сироты лежали одни. Конечно, я видел, что им значительно тяжелее, чем всем остальным. Но в те годы у меня и мыслей не было о том, что я могу им чем-то помочь. Позже, когда мы стали профессионально играть в КВН и начали выступать в разных местах, нередко участвовали и в благотворительных мероприятиях. В детских домах тоже выступали. Но чтобы мой взгляд встретился с взглядом какого-то ребенка, и меня вдруг пронзила мысль "Надо спасать!" — такого точно не было. Я никогда не думал, что настанет день, в который я сам усыновлю детей.

После вуза КВН привел меня к новой профессии: я начал работать на телевидении и нашел себя в качестве продюсера. А в том, что стал приемным отцом, наверное, "виновата" в первую очередь жена».

«С Леной мы вместе учились в институте, но поженились гораздо позже – когда много лет спустя неожиданно встретились в Москве. Три года прожили вместе, потом сыграли свадьбу. И вот через пару лет после свадьбы пошли разговоры об усыновлении. Я даже помню, как это было: мы в тот день гуляли по парку, где были установлены стенды с фотографиями детей-сирот. Тогда Лена очень серьезно подняла вопрос о том, чтобы забрать кого-то из детского дома в нашу семью — у меня не было шансов отшутиться. И мы пошли учиться в школу приемных родителей.

Я сразу сказал, что усыновлять будем ребенка из нашего родного города. Жена согласилась. После окончания ШПР мы смотрели видеоанкеты детей из Челябинска. Там Лена и заметила одного мальчишку. Как тогда она мне сказала – ей в глаза бросилось сходство этого парнишки со мной, когда я был ребёнком. Вроде бы и не искали похожих на себя, но само собой как-то так вышло.

По какой-то причине в анкете не было указано наличие братьев или сестер, и мы спокойно готовились к встрече, как вдруг на нас свалилась информация о том, что у Максима есть брат. Не скажу, что мы были готовы сразу к двум детям. Но поскольку женское сердце уже прикипело – как-то у девушек это быстро получается — все-таки решили после непростых бесед, что менять намерений не будем. Двое так двое.

Им было пять и шесть лет, Богдан младший, Максим старший. И мы поехали знакомиться с ними в детский дом в Челябинск. Помню, нас посадили в пустой актовый зал, привели братьев. И у меня моментально, при первом взгляде на них, вспыхнула мысль: «Как же им здесь хреново!» Хотя детский дом был нормальный, не развалины, всё там есть. Но бросалось в глаза много мелочей, которые говорили о неблагополучии – шортики рваные, носы грязные, взгляд тревожный.

Мне показалось, что мальчишки очень хотят уйти из детдома. Они не испугались нас, наоборот, старались понравиться. Нам оформили гостевой режим на 10 дней, которые мы провели в родном городе. Так называемый «медовый месяц», когда дети и новоиспечённые родители стараются друг другу понравиться, у нас конечно же был, но недолго, пару дней буквально. Так что в адаптацию мы вошли практически сразу и бурно!

Потом мы оформили документы на опеку и вернулись в Москву, где спустя некоторое время состоялся суд по усыновлению.

Я из тех людей, которые очень сильно погружены в свою работу. Отдаются ей целиком. При этом я совершенно не заморачиваюсь на тему быта – не будет дома горячей воды, еды, удобств и так далее, даже и не замечу. Поэтому бытовых трудностей с приходом детей у меня не возникло никаких. Зато появились другие — я совсем не задумывался о том, насколько сильно изменится наша с Леной жизнь на всех остальных уровнях».

«В семье довольно быстро начались драки, матерные слова, непослушание, вранье, воровство. Дрались парни и между собой, и на улице, и в детском саду. Но для меня не драки были самым сложным. Гораздо тяжелее мне давалось их воровство, вранье и непослушание. В детский сад нас с женой вызывали чуть ли не каждый день, мы ходили туда на разборки как на работу. Если мне не изменяет память, от Богдана ушли три тьютора, которых мы нанимали в помощь детскому саду. Потому что на тот момент далеко не каждый мог найти к нему подход.

Мы говорили с воспитателями, с родителями других детей, старались быть максимально корректными, пытались что-то донести и, конечно, брали всю ответственность на себя. Я считаю, что если усыновил детей, только в самом крайнем случае можно сделать оговорку: «Поймите правильно, они росли в детском доме». Нет. С момента суда это полностью мои дети. Я не буду отстраняться от них или оправдываться «приемством». Но как мы ни старались корректно обойти эту тему, родители в детском саду узнали об усыновлении. И вот тогда мы поняли, что мир гораздо жестче, чем нам раньше казалось. Они стали требовать нашего отчисления и предприняли ряд других действий, о которых даже не хочу говорить. Хорошо, что у меня есть возможность во всех смыслах аргументированно ответить: пришлось заручиться поддержкой высоких инстанций. В том числе потому, что меня беспокоила судьба директора, на которого тоже оказывалось давление.

В общем, первый год в социуме (в сад дети пошли ровно через год после того как пришли в семью) дался совсем непросто. Из него я вынес для себя важный урок – теперь состою во всех родительских комитетах сразу. Срабатываю, так сказать, на опережение».

«После истории с детским садом осадок остался, но перспектива школы меня не пугала: вообще не тот характер, чтобы чего-то бояться. Я считаю, когда возникают сложности, их надо решать, а заранее на эту тему рефлексировать бесполезно. Хотя стараюсь быть дальновидным – заранее принимаю тот факт, что будет сложно. И понимаю, что вкладывать себя придется на пределе возможностей. Бросить работу я не могу, меньше вовлекаться тоже не стану, значит, справляться буду за счет внутренних ресурсов. На работе, кстати, с пониманием отнеслись к тому, что я стал чаще отвечать на неожиданные звонки, связанные с детьми, чаще отлучаться.

В тот период, когда в детском саду случалось очередное происшествие с участием наших детей (они, кстати, были в разных группах, несмотря на очень маленькую разницу в возрасте), приходилось среди дня срываться, отменяя запланированные по работе встречи. Постоянную няню мы взяли только через два года. До этого пытались справляться своими силами. Так что когда возникала необходимость — я сам забирал Максима и Богдана из сада, отвозил на тренировки. Пришлось поменять себе график работы — это было необходимо детям.

Сейчас дети уже учатся в школе. Оба сына пошли на год позже — не в семь, а в восемь лет. Заручившись поддержкой психологов, мы решили, что им нужно это время для адаптации.

Максиму сейчас девять лет, и он учится во втором классе. Богдан в этом году пошёл в первый класс. Кстати, его мы отдали в другую школу. Потому что по моему стойкому убеждению, подтверждённому психологом, которая ведёт наших детей с самого начала, в одном учебном заведении у них гораздо больше шансов на то, что в памяти будут всплывать плохие установки из детдомовского прошлого (как и получилось с садиком, собственно).

В школе, кстати, все прошло гораздо проще в смысле принятия наших детей. Но, несмотря на нормальные отношения с родителями и одноклассниками, с учебой у нас отношения складываются очень и очень непросто. Не хочу сказать, что я считаю школу смыслом жизни ребенка и жду от детей только четверок-пятерок, но, как любой родитель, конечно, гораздо больше радуюсь положительным оценкам, чем двойкам и тройкам. А у Максима часто возникают проблемы с внимательностью и усидчивостью, с запоминанием прочитанного материала, приходится подолгу сидеть с ним за уроками. Что важно, эти проблемы в его случае во многом связаны с его психологическим состоянием. Так что пока его диапазон в школе — от двойки до пятёрки, от ангельского поведения до «ничего не хочет слышать».

В силу того, что я работаю допоздна, основная нагрузка ложится, конечно, на Лену. И в эмоциональном плане это ее очень сильно выматывает. Но, к счастью, школа не составляет всей нашей жизни».

«Мы с детьми любим велосипедные прогулки. Нередко ходим на спортивные мероприятия поболеть — на футбол, на хоккей. Одно из самых незабываемых впечатлений — когда мы со старшим сыном ходили на открытие футбольного стадиона ЦСКА. А с младшим – на матч Россия-Испания в Лужниках, когда наша команда победила. Было море эмоций!

Чаще всего такие вылазки у нас происходят вдвоем: беру по очереди то Максима, то Богдана. Если они оба сразу оказываются где-то в публичном месте, то это взрывная смесь, тяжело поддающаяся контролю. И мне кажется, им нравится, что у каждого из них есть свое время с папой.

А еще сыновья нередко дают мне повод для гордости. У меня такое чувство, что они ощущают мои эмоции и начинают стараться еще больше. Оба занимаются спортом – один гимнастикой, другой прыжками в воду, причем достаточно неплохо получается. У Богдана есть в характере то, что нужно хорошему спортсмену — невероятное упорство. Максим по характеру совсем другой, но наше стойкое убеждение, что большинству мальчиков спорт важен и нужен в обязательном порядке.

Хотя сначала мы и не думали, что занятия спортом займут такое важное место в их жизни. Как большинство родителей, просто пришли в платную гимнастическую секцию, стали посещать занятия два раза в неделю. Ходим какое-то время, и неожиданно тренер нам говорит: «А чего вы ерундой занимаетесь? У вашего старшего сына есть предрасположенность к гимнастике. Рядом с вашим домом школа олимпийского резерва, идите туда». Мы, конечно, прислушались к совету, отдали Максима в эту школу. Сейчас он занимается гимнастикой пять дней в неделю по два с половиной часа.

Дальше мы, как большинство родителей, начали водить детей в бассейн. За деньги, все как положено. И тоже через некоторое время тренер вдруг говорит: «Слушайте, вашему младшему совсем не интересно плавать, а интересно прыгать. Рядом с вашим домом есть школа олимпийского резерва по прыжкам в воду». Мы тогда посмеялись. И, конечно, отдали младшего на прыжки в воду. Теперь ходим на все выступления и соревнования детей, и вот там совершенно особые чувства, самые приятные! И гордость, и удовольствие. А когда год назад поехали с ними в горы, инструктор говорит: «Надо отдавать в горные лыжи. Максим хорошо катается». А он первый раз в жизни на лыжи встал. Любое хвалебное слово в сторону сыновей мне очень приятно, это настоящее счастье».

«Конечно, непросто осваивать роль отца. Очень тяжело, например, каждый раз внутри себя находить оправдания тому, что снова поздно пришел с работы и опять мало времени провел с детьми: тем более речь идет об усыновленных детях, тем более о пацанах. Отец в такой ситуации вдвойне обязан принимать активное участие в воспитании. Вот и испытываю иногда чувство вины. Хотя очень стараюсь быть максимально включенным, стараюсь дать правильные мужские ориентиры и доказать их необходимость собственным примером.

Если случайно выругаться по телефону, потом тысячу раз услышишь от детей те же слова и впридачу: «А чо такова? Ты же сам так сказал». Если вдруг повысил голос на жену, дети тут же начинают позволять себе хамить маме. Это как снежная лавина, ее нельзя допустить.

А вторая обязанность отца – обеспечить финансовую, экономическую безопасность семьи. Это крайне сложно. Помню, мы встречались с приемными папами в «Арифметике добра», знакомились там друг с другом, и один отец рассказал, как у него получение документов на опекунство совпало с увольнением с работы. Для меня, наверное, это одна из самых тяжелых историй.

Я хотел бы выступить перед будущими приемными отцами с лекцией о том, что они стоят на пороге одного из самых непростых периодов в своей жизни. Приход в семью детей проверяет на прочность не только нервную систему мужчины, но и отношения в паре «жена и муж», отношения с собственными родителями, с друзьями. И лучшее, что можно сделать, на мой взгляд — это настроиться на худшее. Образно говоря, даже собираясь на солнечный жаркий курорт, надо взять с собой пуховик.

Я уверен, что мало только школу приемных родителей пройти. Важно вступить в сообщество приемных родителей, пообщаться с теми, кто уже взял ребенка под опеку или усыновил. В Москве для этого, например, есть клуб приемных семей фонда «Арифметика добра». Причем важен опыт тех людей, которые приняли в семью детей постарше, потому что основные проблемы адаптации возникают не с младенцами, а с ребятами, у которых уже сформировано свое «я», есть опыт, привычки, отношения со взрослыми, мотивация и куча всего.

Все будет намного сложнее. И готовиться надо по максимуму – к самому трудному, к самому страшному. В том числе и к тому, что дети будут драться, воровать, материться, будут говорить, что любят тебя и при этом делать крайне неприятные вещи. Нам в ШПР почему-то мало говорили именно о родительской адаптации к приёмным детям и, на мой взгляд, недостаточно готовили к реальным трудностям. Жизнь оказывается намного жестче, намного сложнее.

Нас очень спасает поддержка родителей Лены, которые тоже живут в Москве, поддержка друзей, единомышленников, некоторых учителей и тренеров. Если бы будущих приемных родителей все ШПР готовили к самому сложному и показывали реальные семьи с их трудностями, а не рекламные ролики об усыновлении, я уверен - возвратов было бы меньше».

Текст: Диана Машкова

Фото: семейный архив Табарчук