Изгиб гитары жёлтой: как в СССР появилась бардовская песня и куда она ушла
«Бригантина» и её судьба
Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза.
Во флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса.
«Бригантину» сначала пел весь ИФЛИ, потом студенты других вузов. Потом ее вроде бы забыли, но — нет, не забыли. Переписывали от руки в самодельные песенники, толстые тетрадки в клетку, неумело пририсовывали рядом парусники. А иногда, в очень-очень хорошей компании у костра, кто-то доставал гитару и пел. И появлялось это «щемящее чувство дороги», как будто скоро в путь, навстречу неизвестной пока, но настоящей и огромной радости.
«Старая "Бригантина", как разводящий, обходила по вечерам институты, зажигала на берегах костры романтики. Ах, как у этих костров хотелось всего настоящего: работы, любви, удачи...»— говорил Юрий Визбор.
Поющие институты
«Бригантину», написанную двумя восемнадцатилетними мальчишками, вспомнили в 50-х, когда в СССР появились барды. Этим кельтским словом в Советском Союзе называли романтиков, которые сами придумывали и сами пели свои песни. И эти песни не были похожи на те, что звучали по радио или на официальных концертах. И опять все началось со студентов. Бардовская песня, как лесной пожар, загорелась сразу в нескольких местах.
На биофаке МГУ училась тогда Ляля Розанова, легендарная Лялька, которая заправляла всей творческой и общественной жизнью. Лялька придумала агитбригады, студенты колесили по стране и пели хорошие песни, сначала чужие... А потом Лялькин друг Ген Шангин-Березовский сочинил «Песню о верном друге». «Песня о верном друге» ездила с ребятами по стране. Агитбригада уезжала, а песня оставалась и пелась уже другими голосами. И в это самое время песни придумывали и пели в Московском пединституте. Пели так, что аббревиатуру МГПИ в 50-60 годы расшифровывали как «Московский государственный поющий институт». Там учились Юрий Визбор, Юлий Ким, Ада Якушева, будущий прекрасный писатель Юрий Коваль, будущий гениальный режиссер Петр Фоменко... И все писали стихи, и все пели. Однажды прямо на лекции Визбор написал свою первую песню «Мадагаскар»:
Люди идут по свету
В это время еще был жив Сталин, и студентам-филологам приходилось конспектировать его «Марксизм и языкознание». Ректором МГПИ был крупный партийный чиновник Дмитрий Поликарпов, бывший замначальника управления агитации и пропаганды ЦК КПСС. Однажды он вызвал к себе Визбора с двумя друзьями, тяжело посмотрел на них и очень серьезно спросил:
Но было не страшно, а смешно, в воздухе уже пахло свободой, начиналось время творческой радости. Молодые поэты не могли пробиться в официальные печатные органы, чтобы опубликовать свои стихи, зато они могли петь песни, для которых не нужно было ничего официального: ни поставленного голоса, ни профессионального аккомпанемента, ни концертного костюма – хватало свитера и гитары. И скоро из капустников, песен-шуток «для своих» стало вырастать что-то прекрасное и большое.
Умер Сталин, прошел XX съезд партии, будущее лежало у ног студентов поющих вузов, оно принадлежало им. А где-то под Калугой местный учитель, фронтовик Булат Шалвович Окуджава сочинил и спел песни про «Полночный троллейбус» и про Ваньку Морозова. У друзей учителя был магнитофон, его песни быстро полетели по стране....
В Москве в это время студенты двух поющих вузов наконец-то познакомились и подружились. Вместе ходили в походы, сидели у костра, пели, слушали... Все хотели быть бородатыми бродягами-геологами, даже профессия космонавта не была такой романтичной. А эту песню написали в 1962 году геологи Игорь Сидоров и Роза Ченборисова.
Когда барды уже окончили свои институты, они уже не могли без этой прекрасной творческой среды. Так стали появляться КСП – клубы самодеятельной песни. Обычно эти клубы назывались, конечно, «Бригантина». Движение росло, ширилось и в 60-е захватило всю страну. До поры советская власть воспринимала авторскую песню благожелательно. А она не была диссидентской (если вынести в скобки — что мы и сделаем – Александра Галича, Юлия Кима и, пожалуй, Высоцкого, который был все же бардом, который гуляет сам по себе, вне всех движений). Песни Визбора, Клячкина и Городницкого были песнями стопроцентно советских людей, честных сторонников
общности, но не казенной общности комсомольских и партийных собраний, а общности друзей. «А? Э! Так-то, дружок. В этом-то все и дело»
«Под интегралом»
7 марта 1968 года в новосибирском Академгородке прошел Первый всесоюзный фестиваль авторской песни. Его основным организатором был клуб-кафе «Под интегралом», созданный молодыми учеными. Его называли островом свободы, второго такого рассадника вольнодумства в стране не было.
Накануне фестиваля местный райком ВЛКСМ затребовал на прослушивание магнитофонные записи всех песен, которые будут звучать. Организаторы не согласились: в «Интеграле» не было цензуры и никогда не будет! Райком испугался скандала, который мог ударить по престижу Академгородка, и в Новосибирск съехались 27 авторов из 12 городов. Большой зал Дома ученых на тысячу мест был переполнен, люди стояли в проходах, дверях, вся авансцена была уставлена магнитофонами... Первый фестивальный день закончился выступлением Александра Галича. Организаторы отдали ему целое отделение. Это было первое публичное выступление, и Галич знал, что оно окажется последним. Но магнитофоны в зале записали его песни, и уже на другой день эти песни разлетелись по всей стране....
Это было началом конца. Из ЦК ВЛКСМ в ЦК КПСС поступила секретная записка: фестиваль «был организован без ведома партийных, советских и комсомольских органов». В «Вечернем Новосибирске» вышла разгромная статья: «Для того, чтоб творить, надо учиться. Подучить бы русский язык, воспитать в себе высокий эстетический вкус, чтоб не пользоваться дешёвыми приёмчиками». Потом были статьи в других газетах. Клуб «Интеграл» закрыли, Галичу пришлось эмигрировать, Киму и некоторым другим бардам было запрещено выступать. Авторская песня догорала, ярко освещая сумрачный вечер шестидесятых... По всей стране стали зарывать клубы авторской песни. «Бригантина» уплывала в светлое прошлое.
Но этот полузапрет только подогревал интерес к творчеству бардов. Визбора, Окуджаву, Высоцкого переписывали с катушки на катушку. Барды умудрялись собираться, петь и даже проводить свои фестивали. В 70-х годах на один такой фестиваль на Ильменском озере случайно попал преподаватель Института физкультуры из Челябинска Олег Митяев. Его так потрясло все, что он там увидел! Через год он вернулся туда уже участником, с песней, которая навсегда стала гимном бардовского движения. А Олег потом поступил в ГИТИС и стал артистом.
«Менестрель»
В 1979 году появилась самиздатовская газета «Менестрель», которая рассказывала про жизнь бардов, ее распространяли в фотокопиях. Два спецвыпуска, посвященные памяти Высоцкого, стали событиями в культурной жизни страны. Интересно, что бардам помогал Союз композиторов. Союз писателей игнорировал менестрелей (что еще за поющие поэты? нелепость!), а вот Союз композиторов включал в свои нотно-текстовые сборники песни, например, Городницкого и Никитина.
Так, полузапрещенной, на бобинах катушечных магнитофонов авторская песня пережила семидесятые, восьмидесятые – и дошла до девяностых, когда кассеты с «бардовской классикой» можно было запросто купить в любом киоске на углу. Появились новые авторы, новые песни, но чуда не произошло. До высот, которые играючи брали первые барды, никто уже не поднялся. Наверное, только та прекрасная эпоха Оттепели, только ее таинственная страсть могла создавать настоящих романтиков, и только настоящие романтики могли писать такие песни.
