5 цитат жены Толстого о жизни с писателем — поверьте, вы бы точно не захотели такого мужа

18 февраля 1898 года Софья Андреевна сделала в своём дневнике такую запись: «Вчера вечером меня поразил разговор Л. Н. о женском вопросе. Он и вчера, и всегда против свободы и так называемой равноправности женщины; вчера же он вдруг высказал, что у женщины, каким бы делом она ни занималась: учительством, медициной, искусством, — у ней одна цель: половая любовь. Как она её добьется, так все её занятия летят пра­хом. Я возмутилась страшно таким мнением и стала упрекать Льву Нико­лае­вичу за его этот вечный циничный, столько заставивший меня стра­дать взгляд на женщин. Я ему сказала, что он потому так смотрел на жен­щин, что до 34 лет не знал близко ни одной порядочной жен­щины. И то отсутствие дружбы, симпатии душ, а не тел, то равнодуш­ное отношение к моей духовной и внутренней жизни, которое так мучает и огорчает меня до сих пор, которое так сильно обнажилось и уяснилось мне с годами, — то и испортило мне жизнь и заставило разочароваться и меньше любить теперь моего мужа».

В 1862 году Лев Толстой женился на 18-летней Софье Берс, с семьёй которой он был знаком много лет. У Сони, как называли её домашние, было развитое чувство долга, поэтому на протяжении многих лет она жертвовала своими интересами и временем в пользу мужа и детей.

8 марта 1898 года женщина так описала свою жизнь: «В душе моей происходит борьба: страстное желание ехать в Петербург на Вагнера и другие концерты и боязнь огорчить Льва Николаевича и взять на свою совесть это огорчение. Ночью я плакала от того тяжелого положения несвободы, которое меня тяготит всё больше и больше. Фактически я, конечно, свободна: у меня деньги, лошади, платья — все есть; уложилась, села и поехала. Я свободна читать корректуры, покупать яблоки Л. Н., шить платья Саше и блузы мужу, фотографировать его же во всех видах, заказывать обед, вести дела своей семьи — свободна есть, спать, молчать и покоряться. Но я не свободна думать по-своему, любить то и тех, кого и что избрала сама, идти и ехать, где мне интересно и умственно хорошо; не свободна заниматься музыкой, не свободна изгнать из моего дома тех бесчислен­ных, ненужных, скучных и часто очень дурных людей, а принимать хоро­­ших, талантливых, умных и интересных. Нам в доме не нужны подоб­ные люди — с ними надо считаться и стать на равную ногу; а у нас любят порабощать и поучать...».

Лев Толстой, как мы знаем, очень любил детей. Он даже открыл в Ясной Поляне школу, где могли бесплатно обучаться дети местных крестьян. Заведение по меркам того времени было передовым: развитию личности ребёнка уделялось особое внимание, а телесные наказания были под строжайшим запретом. Для середины XIX века это было что-то из ряда вон выходящее. Однако к маленьким детям Толстой относился с равнодушием, считая что их должна воспитывать мать. Он писал, что дело, «в котором ничто не может заменить женщины, это — деторождение и первое воспитание».

26 января 1895 года в дневнике супруга Льва Толстого Софья констатировала: «Левочка ушел на какое-то заседание, собранное кн. Дмитрием Шаховским, не знаю по поводу чего. Все лампы горят, лакей ждет, я овсянку ему сейчас варила и вклеивала корректурные листы, а у них там разговоры. А завтра в 8-м часу я стану температуру мерить Ванечке и хинин давать, а он будет спать. И потом пойдет воду возить, не зная даже, лучше ли ребенку и не утомлена ли слишком мать. Ах, как он мало добр к нам, к семье! Только строг и равнодушен. А в биографии будут писать, что он за дворника воду возил, и никто никогда не узнает, что он за жену, чтоб хоть когда-нибудь ей дать отдых, ребенку своему воды не дал напиться».

В свои дневниках Софья Толстая неоднократно указывала на сложный и противоречивый характер своего супруга. Вот запись из её дневника от 14 июля 1903 года: «Наш тяжелый разговор 1 июля 1903 года не есть случайность, а есть следствие той лжи и одиночества, в которых я жила. Я обвиняюсь своим мужем во всём: сочинения его продаются против его воли; Ясная Поляна держится и управляется против его воли; прислуга служит против его воли; доктора призываются против его воли... Всего не пересчитать... А между тем я непосильно работаю на всех и вся моя жизнь не по мне. Так вот я отстраняюсь от всего, я измучена вечными упреками и трудом».

Софья Андреевна прекрасно понимала, что живет с неординарным человеком, правда легче от этого не становилось.

26 марта 1902 года она констатировала, что «Живые гении, пока они не сбросили с себя материальную оболочку и не перешли своими произведениями в историю, созданы для того, чтоб поглощать всё существование этих, якобы не понимающих их близких домашнего очага. Гению надо создать мирную, веселую, удобную обстановку, гения надо накормить, умыть, одеть, надо переписать его произведения бессчетное число раз, надо его любить, не дать поводов к ревности, чтоб он был спокоен, надо вскормить и воспитать бесчисленных детей, которых гений родит, но с которыми ему возиться и скучно и нет времени, так как ему надо общаться с Эпиктетами, Сократами, Буддами и т. п. и надо самому стремиться быть ими. <> Служила и я, сорок лет скоро, гению и знаю, как сотни раз поднималась во мне умственная жизнь, всякие желания, энергия, стремление к развитию, любовь к искусствам, к музыке... И все эти порывы я подавляла и глушила и опять, и опять, и теперь, и так до конца жизни буду так или иначе служить своему гению».

Несмотря на то, что жизнь Софьи Андреевны Толстой сложно назвать легкой, она до конца любила своего мужа и была предана ему даже после его смерти, продолжая работать над архивом писателя. В тех же дневниках, она время от времени писала, что Лев Николаевич «для всех знаменитость», а для неё — «само существование», и что он «её одну любил"и был ей "опорой и защитой".