Для ребенка с опытом сиротства лечение в больнице – страшная травма

У нас в проекте есть мальчик Коля, который ворует железные предметы – гвозди и всякие такие штуки. Он не может пройти мимо и не взять в руку, он их несет с улицы, с помойки, отовсюду. Ему девять лет.

История такая: еще в детском доме ему делали операцию. Сначала вставляли спицы в руку, а потом вынимали. Вставляли под наркозом, а вынимали — без.

И теперь, когда он видит гвоздь (а прошло уже три года, как он в приемной семье), его сразу эмоционально «выбрасывает» в его травму, к тем спицам. Он как зомби берет этот гвоздь в руки и не может выпустить. Я ему говорю: слушай, я обещаю, что так больно тебе больше никогда не будет, он мне тихо и твердо отвечает:

– Будет...

– Почему? — захлебываюсь я.

– Мне же еще надо операцию делать. Снова будет больно.

Маленький ребенок идет делать прививку. Что говорит ему мама? «Потерпи, будет больно, но это нужно, чтобы ты потом не заболел». Он это терпит, потому что мама сказала. А теперь представьте себе ребенка, который все детство провел без родителей, которому без родителей делали прививки, лечили и вырывали зубы, а если это дети со множественными нарушениями, то и проводили длительные операции и тяжелые процедуры. Все это было больно, и никто не тратил время на объяснения, и никто не утешал его потом.

Значимый взрослый — человек, пользующийся доверием ребенка, человек, через которого ребенок познает жизнь и формирует свое отношение к жизни. Значимый взрослый много раз кормил ребенка, когда тот был голоден, поил, когда тому хотелось пить, согревал, когда холодно, менял памперс, когда мокро, предупреждал об опасности и оберегал, и у ребенка была возможность убедиться, что этот взрослый стоит на страже его интересов.

Боль не перестает быть болью, и вред ее для организма остается прежним, но ребенку легче пережить стресс, а значит — меньше угроза, что стресс порушит базовое доверие ребенка к миру.

Ребенок с опытом сиротства долгое время прожил без значимого взрослого. Он был дезориентирован в жизни, лишен стимулов развития, он не осознавал причинно-следственные связи. Если было больно, и он не понимал, в чем причина. Такая боль, без причины и утешения, воспринимается ребенком как пытка. Она может нанести непоправимый удар по базовому доверию к этому миру, а значит, и по стимулам к росту и развитию. Что ребенок, которому делают больно, но не поддерживают и не утешают, знает об этом мире? Что время от времени приходят какие-то люди его пытать, что жизнь так устроена и что так будет всегда. Лечение становится для ребенка страшнейшей психологической травмой.

Даже позже, когда ребенок попадает в семью, ситуация не меняется или меняется медленно. Все дело в привязанности. Привязанность к родителю у приемного ребенка формируется очень постепенно. Если он уже не младенец, то это может занять особенно долгое время. Без привязанности у него не сразу вырабатывается доверие, которое помогло бы ему услышать мамины слова: «потерпи, это нужно, это операция, зато потом перестанет болеть, это не навсегда, ты будешь лучше ходить».

Приемному ребенку все процедуры, которые связаны с болью, даются гораздо тяжелее психологически, они проявляются в его кошмарах, с которыми мы работаем в психотерапии.

Наконец, при измерении по шкале боли оказывается, что сироте или приемному ребенку куда больнее, чем домашнему. Ему на самом деле больнее! Вот почему мы настаиваем на том, чтобы «нашим» детям все болезненные процедуры делали с седацией.

Недавно нам надо было вынимать послеоперационные спицы Зое, ей скоро три года. Нашли спонсора, который оплатил госпитализацию в частной клинике. Я была просто счастлива. Мы пробовали сделать это в государственной клинике, но я не смогла объяснить врачам в институте, где лечат Зою, почему то, что можно делать домашним детям без седации, нельзя делать приемным. То есть я думаю, что и с домашними-то без седации этого делать нельзя, но это другой разговор. Они просто легче это переживут.

Так вот, мы собирали деньги, чтобы вынуть ей спицы с седацией, чтобы не множить ее психологические травмы. Потому что она, когда к ней приближается кто-то из врачей, орет так, как будто ее убивают. Она хоть и недолго — год — была одна со многими врожденными особенностями своего здоровья в доме ребенка и там часто лежала в больнице одна, но этого хватило, чтобы она панически боялась людей в белых халатах. И врачи в том центре, где мы консультируем наших детей, прямо в заключении пишут, что всем приемным детям рекомендовано все делать под седацией.

В клинике государственной будут сказаны справедливые слова про вред от наркоза, но никто не примет в расчет вред от ретравматизации. Поэтому — частная, где в пациенте умеют увидеть живого ребенка, с его историей и чувствами.

Когда Зоя ехала домой из больницы, она попросила купить ей игрушечный набор врача и весь вечер лечила плюшевого зайца как «синий доктор» — тот доктор, который не сделал ей больно.

И мы бы были счастливы, если бы на счету проекта у нас был резерв на медицинские процедуры для наших детей под наркозом, в платных клиниках.

За все время работы проект «Близкие люди» помог более 300 детям с особенностями развития, которых взяли приемные семьи, получить лечение, реабилитацию и консультации у лучших врачей.

Этот проект – бесценный аргумент в пользу того, чтобы выбирать ребенка не по медицинским показателям, а в первую очередь, руководствуясь голосом сердца. Вы можете поддержать его, сделав пожертвование на сайте фонда , в назначении платежа указав: проект «Близкие люди».

Фото: Getty Images, Shutterstock