Закон о домашнем насилии позволит отбирать детей?
Однажды нам в ИРСУ (Институт развития семейного устройства) обратилась молодая женщина. Мама четырехлетней дочери, она собиралась уходить от мужа, потому что он – уже неоднократно – поднял на нее руку. Уходить ей было особо некуда: выросшая в детском доме, не имевшая ни родных, ни близких друзей, она, правда, обладала железным характером и специальностью, которая давала ей какие-то деньги. Она уже сняла себе жилье, денег на оплату хватало на месяц вперед, на жизнь оставалось совсем мало. Нас, однако, она просила о психологической поддержке, чтобы можно было хотя бы с кем-то проговаривать то, что с ней происходит. Нашла наш телефон в интернете, подряд обзванивала все организации хоть сколько-то близкого профиля.
Познакомившись с ней и ее дочерью поближе, мы увидели ухоженного спокойного ребенка, заботливую маму, проходящую не самый простой период в жизни, но очень решительно настроенную. Конечно, мы нашли для нее психолога. Она выплывет.
Причем здесь закон против домашнего насилия? Притом, что этот случай скорее исключение. Мало кто из женщин схожей судьбы и обстоятельств обладает таким внутренним стержнем, чтобы почти без денег уйти в никуда, подхватив ребенка, при первых же эпизодах насилия, снять жилье, зарабатывать и даже прошерстить интернет в поисках бесплатного психолога.
Наша организация работает с приемными семьями, мы видим много разных историй приемных детей. Многие из этих историй – истории насилия, которому дети подвергались в кровных семьях. Иногда жестоко обращались с ребенком оба родителя, а иногда – только один, как правило, мужчина – отец детей или сожитель матери. Семья могла много лет быть в поле зрения специалистов: школы, детского сада, органов опеки. О происходящем могли знать или догадываться соседи. Но как правило, никто не вмешивался, пока ситуация не становилась критической. Потому что никто толком не знает, как вмешаться. Все понимают, что у органов опеки, которые сейчас формально отвечают за благополучие детей, из инструментов влияния есть, в общем-то только один: отобрание ребенка, временное или постоянное помещение его в учреждение. Даже если у ребенка есть, например, мама, которая сама не агрессор, а жертва, нет никаких стандартных путей и возможностей вывести их из-под удара вдвоем. Перспективы дальнейшей жизни ребенка в семье, кровной или приемной, туманны. Как хорошо жить в учреждении, тоже мало кому надо объяснять. Получается патовая ситуация: то ли смотреть, как ребенок подвергается насилию, то ли стать причиной попадания его в детский дом. Хороших выборов нет.
Закон против домашнего насилия должен положить начало созданию других возможностей. Можно будет не изолировать ребенка-жертву, фактически травмируя его еще сильнее, а выдать предполагаемому агрессору запрет на приближение и контакт. Появятся хотя бы основы для создания систем приютов для женщин с детьми, для привлечения к этой работе некоммерческих организаций. Разумеется, никакой закон сам по себе не изменит ситуацию и не изменит реальное положение дел ни в семье, ни за ее пределами. Но хотя бы первый шаг будет сделан.
Когда меня попросили написать эту колонку, я начала с повторного прочтения текстов законопроектов, о которых идет речь (законопроект 2016 года, в составе рабочей группы были юристы Мари Давтян, Алексей Паршин и другие; и законопроект 2019 года, в составе группы Оксана Пушкина, Мари Давтян и другие, работа над законопроектом продолжается – прим. ред.). Вопрос, встающий во многих дискуссиях на эту тему: «у нас ведь уже есть законы, запрещающие насилие, зачем нам еще один?» Первые же статьи законопроекта говорят, что «семейно-бытовое насилие — умышленное деяние, причиняющее или содержащее угрозу причинения физического и (или) психического страдания и (или) имущественного вреда, не содержащее признаки административного правонарушения или уголовного преступления»
Вообще дискуссия часто сводится к обмену репликами вроде «вы против закона, вы что, хотите, чтобы детей и женщин продолжали убивать?» — «а что, по существующим законам их разрешено убивать? Зачем нам еще один? Ребенка заставишь уроки делать, а потом к тебе опека придет и отберет его!». Конечно, и по существующим законам никому никого бить и убивать нельзя. Но пока не убили (ладно, не избили) никакого нарушения не произошло, так что давно ставшее несмешной банальностью «убьют – тогда приходите» от сотрудников полиции имеет под собой основания.
Психологи и специалисты по социальной работе уже много раз сказали и написали везде, где только можно, о том, почему жертвы (чаще всего женщины) не уходят «сразу же», почему они мало и редко обращаются за помощью, почему не забирают детей, почему вообще попадают в такие отношения, наверное, не стоит повторяться – хотя под каждым таким разъяснением появляются десятки комментариев в духе «ей надо было» и «вот я бы никогда».
Так или иначе, домашнее насилие редко случается «вдруг», хотя именно так, похоже, было с Маргаритой Грачевой, героиней последнего номера «Нового очага». В своем интервью она рассказывает, что та трагедия была первым эпизодом насилия со стороны ее бывшего мужа. Обычно же за топор хватаются не сразу. Сначала угрожал, потом толкнул, выгнал из квартиры ночью, с младенцем на руках, ударил, избил... Что может сделать женщина, пока это всё происходит? Даже если она готова что-то делать, что – вспоминаем психологию – далеко не часто бывает. В полицию идти бесполезно – «угрожать» только посторонним нельзя, а если это муж – «ну, вы же понимаете». Куда идти кроме полиции, даже в голову не приходит. А потому что некуда.
Системы помощи жертвам домашнего насилия в тот период, когда это еще недостаточно страшно для попадания в топы новостей, не существует. Есть отдельные организации, в основном негосударственные, кое-где есть приюты для женщин с детьми, но ты пойди найди это всё. Закон о профилактике семейно-бытового насилия не просто должен выделить домашнее (семейно-бытовое, как его там называют) насилие в отдельную категорию. Он вводит понятие профилактики, утверждает необходимость создания структур и систем, которые будут эту профилактику проводить. И еще он вводит понятие охранного ордера («защитного предписания»), то есть запрета возможному агрессору приближаться к предполагаемой жертве.
Да, мы знаем, как выполняются законы, как работают наши системы по «защите» материнства и детства и вряд ли можем ожидать, что принятие какого бы то ни было закона автоматически приведет к появлению каких-то вменяемых работающих структур. Да, «профилактическая беседа», предусмотренная законопроектом, это заведомый бессмысленный симулякр, так и видим, как «тетенька из собеса» убеждает профилактируемого больше не бить жену и детей.
И тем не менее, даже самые что ни на есть потемкинские деревни со временем будут наполняться жизнью, так бывает почти всегда. Было бы здорово, конечно, обойтись без потемкинских деревень, сразу строить настоящее; а потому обсуждать положения нового закона, договариваться о нормах. Но закон должен быть принят. Важно хотя бы начать этот путь.