«Я сама выпила, сама разделась...» 4 реальных истории изнасилования и вины

Пьяный друг, которому «легче дать, чем объяснить почему нет». Друг, который занялся с вами сексом, пока вы в отключке. Ваш бойфренд, который не услышал, что сегодня вы не в настроении. Муж, который намекнул, что неисполнение «супружеского долга» влечёт за собой поход налево/невыдачу денег пока вы в декрете, и попросил «просто потерпеть немножко».

Любой секс, случившийся без вашего активного желания, это насилие. Даже если на вас не напали в тёмном переулке или маньяк не держал вас взаперти в подвале, вы вправе переживать весь спектр чувств, который обычно посещает людей после нарушения их сексуальной неприкосновенности: страх, униженность, боль, гнев, подавленность, стыд, вину. Это нормальные чувства в такой ситуации, так работает психика.

Все постсоветские общества, в том числе российское, большинством голосов постанавливают: она виновата сама. Когда изнасилованию подвергается мужчина (как правило, в тюрьме или армии) общество скорее сочувствует ему, хоть и считает «опущенным». Но когда речь идёт о женщине, общество будет искать, что жертва сама сделала не так. Оказалась не в том месте и не в то время, оделась неподобающим образом, пила алкоголь? Вердикт: виновна! Если изнасиловали мужчину, никто не спросит, как он был одет, в какое время шёл по улице и сколько выпил. Возможно, поставится под сомнение его мужественность, но не невиновность.

Татьяна: «Мне было 22 года, я рассталась с парнем, которого очень любила, и пустилась во все тяжкие: каждый вечер дискотеки, танцы, алкоголь. В принципе я ничего не имела против быстрого секса: мне нравится парень, я нравлюсь ему — зачем время терять? При этом мне всегда казалось, что я контролирую ситуацию. Однажды по дороге в ночной клуб моя подруга уговорила меня сесть в машину к незнакомым молодым мужчинам, которые хотели нас подвезти. Парни предложили сначала поужинать в ресторане. В ресторане они заказали водку, подливали и подливали, в итоге, когда я уже чувствовала себя очень пьяной, я начала понимать, что ни в какой клуб они нас везти не собираются, что между парнями идет какой-то параллельный обмен намеками, что надо бы заехать к ним домой. Хорошо помню, что мы уже сидим в машине перед подъездом дома, где жил один из этих молодых мужчин, я не хочу выходить, уверяю, что мне рано утром на вокзал, прошу отпустить. Но каким-то образом нас все равно заводят в подъезд, мы оказываемся в квартире, где нас быстро разъединяют по комнатам. Подруге, как потом выяснилось, все же удалось как-то уйти. А я осталась на несколько часов. Парень закрыл дверь в комнату и сказал: давай, раздевайся, ты же этого хотела. Я говорила, что нет, не этого, что мы просто в клуб, и так далее, но он, конечно, не слушал, раздел меня сам.

Не знаю, что принял этот парень, но это было несколько часов беспрерывного секса, довольно грубого, от которого я в конце концов просто тупо физически устала. И еще это был единственный раз в моей жизни, когда я чувствовала себя натурально резиновой куклой, которую просто переворачивают в разные стороны. Мне было больно, некомфортно, стыдно (он заставил меня делать ему минет, занимался со мной АС), все сразу, но это никого не интересовало. В минуты передышки я каждый раз начинала одеваться и просила выпустить меня, придерживаясь версии, что мне нужно на поезд, что я опоздаю, пожалуйста, отпусти. Но нет. Помню, что лежала под ним и рассматривала комнату: это была очень хорошая, упакованная квартира, в которой жила семья с маленьким ребенком.

Еще помню, что все это время был громко включен телевизор, у меня звенела от него голова, но сделать я ничего не могла. Отпустил он меня уже утром, когда рассвело. Я приехала домой с ощущением — вот тебя и наказали за твой шлюшный образ жизни, сама виновата, сама села в машину, сама согласилась пить в ресторане, сама зашла в дом. Мерзко было ужасно. Но удивительно, что я только спустя годы поняла, что это было именно изнасилование. Спустя примерно неделю после этого мы случайно встретились, когда он пришел в ресторан, где я работала официанткой. И опешил, увидев меня: мол, вот ты где работаешь. И потом через своих друзей пытался назначить мне свидание, мол, я ему очень понравилась... А мне тогда было перед ним стыдно. За ту ночь, за то, что я оказалась такой шлюхой, с которой можно так обращаться».

Виктимблейминг (обвинение жертвы) – есть во всём мире. Где-то с этим ещё хуже, чем у нас (в странах, где женское бесправие до сих пор на почти пещерном уровне), где-то лучше (в основном в европейских странах с сильным феминистским движением). В народе бытует мнение, что если женщина «допустила» изнасилование, значит, она этого хотела, иначе бы она кричала и дралась с агрессором. В действительности же чаще всего срабатывает автоматическая реакция «замри», которую насильник даже может принять за согласие, женщина цепенеет и не может ничего сделать.

Особенно часто такая реакция наступает, если противник превосходит в физической силе – так есть надежда, что тебя не убьют. Но даже если насильник не два метра ростом и не качок, статистика феминицида говорит о том, что изнасилованием может не закончиться, и это по-настоящему пугает. Когда человек идёт на преступление против твоей личности, неясно, чего ещё от него можно ожидать – психика перегружается и не справляется со стрессом, из-за чего случается шоковое замирание.

«Культура изнасилования» исходит из предпосылки о том, что все всегда хотят секса со всеми, и если вдруг кто-то с кем-то секса не хочет, то это какое-то экстраординарное явление, требующее особого пояснения. То есть если женщина не хочет секса с конкретным мужчиной, или в целом не против, но не хочет именно сейчас, то ответственность за то, чтобы это прояснить, возлагается именно на неё. А если она не в состоянии донести своё несогласие до человека, претендующего на секс, то это её вина.

«Культура согласия» относится к этому вопросу иначе: это претендующий на секс человек обязан сделать всё для того, чтобы прояснить для себя, хочет ли его другой человек. И это его ответственность – заручиться вербальным согласием и считать все сигналы желания, если он хочет, чтобы секс состоялся. Насильникам же это не нужно, желание второй стороны для них – несущественный вопрос. Более того, насильникам часто нравится видеть, что они поступают против воли другого человека, потому что они хотят ощутить над этим человеком власть – именно этого они и ищут таким образом. Пока общество не перестроится с одной концепции на другую, виктимблейминг продолжить существовать.

Людям проще думать, что есть какие-то способы избежать насилия: контролировать ситуацию через собственное поведение. В действительности же контроль над этим есть только у тех, кто принимает решение насиловать, и работу по профилактике этого вида преступлений возможно вести только с потенциальными насильниками (в 99% случаев это мужчины). Нужно учить мальчиков «культуре согласия», разговаривать с сыновьями о том, как им не стать насильниками даже случайно (когда они сами об этом даже не подозревают, потому что общество не научило их распознавать признаки того, что женщина их действительно хочет, не научило в принципе обращать на это внимания). Только такая работа в рамках всеобщего секс-просвета и параллельная реформа правоохранительных органов (сделать так, чтобы полиция и суды были бережны с жертвами и выступали на их стороне) может привести к снижению уровня насилия.

Чувство вины за произошедшее насаждают женщинам и в полиции – это одна из причин, по которым большинство женщин, переживших изнасилование, не обращаются в правоохранительные органы. В России отсутствуют протоколы работы с жертвами насилия и специальное обучение полиции и судмедэкспертов, они делают это так, как у них получается – в соответствии с общепринятыми представлениями о том, чего заслуживает жертва насилия (осуждения, насмешек, перенесения фокуса с действий насильника на действия жертвы). Зная, что их ждёт в полиции (по сути дела, ещё одно надругательство), женщины предпочитают туда не идти, чтобы сберечь силы. Лишь немногим хватает жизнестойкости заявить в полицию и довести дело до суда (в котором жертву тоже ничего хорошего не ждёт).

Юлия: «В первый раз мне было 18 лет. Я возвращалась из ночного клуба, службы такси по вызову тогда не было, как и мобильных телефонов, поэтом ловили частников, и вот такой частник завез меня в глухое место и изнасиловал. Я обратилась в милицию, но там стали подозревать, что я оговариваю невиновного или хочу таким образом скрыть своё распутство. В общем, первыми, кто мне не верил, обвинял и стыдил, были мужчины в участке. Потом присоединилась мама с текстом "что с тобой не так, с хорошими девочками такого не происходит, зачем ночью шляешься?" Поскольку поддержки не было, я просто утопала в стыде и вине. Тогда об этом нигде не говорили, не писали, я осталась одна, у меня развилось посттравматическое стрессовое расстройство с паническими атаками, и затем депрессия. Через полтора года, когда добавилось еще пара стрессовых ситуаций, я уже не справлялась, у меня произошла попытка суицида. Вспоминаю об этом с ужасом. Женская гендерная социализация, отсутствие поддержки и психологической помощи, а также то, что, к кому бы я не обратилась, все стыдили меня, обвиняли или говорили, что лучше об этом молчать... В какой-то момент я приняла мысль, что я неудачница и ничего у меня не получается.

Когда это произошло второй раз, мне было 37, я познакомилась с мужчиной, он мне понравился, и я пригласила его домой, это было date-rape (изнасилование на свидании), он хотел без презерватива, я нет, мы боролись, он победил. Во второй раз чувства вины и стыда тоже были, но не такие сильные, как в первый. Я уже была три года в психотерапии к тому времени, тем не менее у меня был период, когда я осталась без поддержки и без терапии, примерно два месяца. И мне было тяжело, я себя обвиняла, что надо было обсудить все заранее, что я сама его пригласила, что в какой-то момент испугалась, что он мне руку вот-вот сломает, что надо было дома сориентироваться лучше и найти чем отбиться, и так далее.

Моя психолог в тот момент, когда я ей написала, а потом позвонила, сказала мне: «Зато как сильно он тебя хотел!» Типа в утешение. Это было отвратительно, я испытала ужас, как будто я в такой ситуации еще ДОЛЖНА радоваться. Я больше к ней не обращалась, и нашла другую терапевтку, но на это понадобилось время.

Первые дни я не могла дома есть, спать и вообще находиться, мне помогли две подруги, спасибо им. Я до сих пор, хотя прошло уже два года, время от времени работаю с этим в психотерапии, всплывает ужас, или стыд, или плач, гнев, разное, как только рядом оказываются теплые, поддерживающие люди, прорываются чувства.

Я себя во второй раз ругала, что яжпсихолог и должна была разглядеть мерзавца. Поменялось это с большим количеством психотерапии. Постепенно восстанавливается достоинство и мысль, что я в этом не виновата, что насилия много, что это не делает меня хуже, что я всё равно остаюсь у себя, что я достойна доброго отношения. Большую опору дают женские группы в фейсбуке (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации) и общение с женщинами (подругами, коллегами, терапевтками и супервизоркой), они меня понимают, поддерживают и не стыдят за мои чувства, за мой опыт, за мою боль. За 4 месяца до #янебоюсьсказати я написала пост о первом случае – большой, подробный, с описанием чувств. Мне важно было говорить об этом, быть увиденной со своей историей, и очень много людей меня поддержали тогда, сочувствовали. А потом был флешмоб, и мне захотелось устроить поддерживающую встречу для женщин, переживших насилие. Мне помогает действовать: работать с пострадавшими, разъяснять, останавливать виктимблейминг, учиться бережности в обращении с этой сложной темой».

Когда это случается, получить поддержку хоть от кого-то – большое везение. В большинстве случаев после изнасилования ты будто получаешь чёрную метку, подвергаешься общественному остракизму и внутренне присоединяешься к всеобщему порицанию себя. Но, как бы ни вела себя пострадавшая сторона, решение совершить насилие принимает только один человек – насильник. Поэтому и ответственность за произошедшее – только на нём.

Надежда: «Сразу после изнасилования я не испытывала никаких чувств. Было ощущение чужого липкого пота на моем теле, отвратительного запаха, который слился с моим, поэтому единственное, чего мне хотелось — помыться и избавиться от этой грязи. Мне было двадцать два года, я только окончила институт и готовилась к собеседованию на работу мечты. Ему — человеку с ангельской репутацией, преподавателю — за пятьдесят. Я доверяла ему как отцу, он не единожды выручал меня в трудных ситуациях. И он меня изнасиловал.

Сколько раз меня спрашивали, почему я не сопротивлялась? Сложно это делать, когда ты сначала цепенеешь от страха, не можешь пошевелиться, позвать на помощь — а потом и вовсе теряешь сознание. Я отключалась дважды. На второй раз попробовала вырваться — куда там, он стал бить меня головой о мебель, за которую я пыталась спрятаться. Когда все закончилось, я хотела сбежать и не смогла: тело стало ватным, а ноги как будто свинцом залили. Я плелась в гору в равном платье, а рядом шел он и отпускал сальные шутки. Он посадил меня в такси и выдал тысячу рублей — я все деньги отдала водителю, когда он не нашел сдачи. Помню, как я сказала, мол, хоть у кого-то сегодня удачный день.

Все оставшиеся силы я потратила на то, чтобы уберечь маму от этой новости. Она ничего не заметила. Я пыталась рассказать о том, что со мной произошло, друзьям, но меня никто не услышал. Отвернулись все. Я стала прокаженной, распутной, грязной, я провалилась в вакуум на годы. Тогда и появились мысли, что я ничего не стою, что мое тело ничего не стоит, что это должно было произойти именно со мной, ведь я недостойна нормального отношения. Психологи и психиатры только ретравмировали, заставляли переживать это снова и снова. Я набрала вес, заболела булимией и возненавидела себя еще больше — чувство вины переросло в аутоагрессию. Я не смогла себя отстоять, защитить, спасти. Мне потребовалось время, фемоптика и новые друзья, чтобы понять: виноват только один человек, и это не я. Сейчас я все еще собираю себя по кусочкам, но верю, что однажды это закончится, станет легче. Без этой веры было бы намного страшнее»

Даже если люди состоят в сексуально-окрашенных отношениях или состояли в них в прошлом, принцип согласия всё равно должен действовать, в противном случае можно легко стать насильником. Главный принцип сексуального согласия: спрашивать о желании партнёра (или нежелании), наблюдать идёт ли отклик с другой стороны (даже если человек не говорит «нет» прямо) и умение слышать «нет» с первого раза. Даже неуверенность не означает «да», она означает только то, что секс как минимум стоит отложить до возникновения отчётливого желания с обеих сторон.

Мужчины склонны считать, что если они уже занимались сексом с этой женщиной, это будто бы выдаёт им лицензию на «дальнейшее использование», именно так и происходит множество неидентифицированных случаев изнасилований, о которых никто не заявляет в полицию, ведь там только повертят пальцем у виска, если нет следов физического насилия на теле. Огромная часть общества, и полиция не исключение, искренне не понимает, как возможно изнасиловать жену или любовницу – ведь они по умолчанию «должны секс».

Евгения: «Это было несколько лет назад, я пришла в гости к своему другу, с которым мы раньше периодически занимались сексом. Я сразу сказала, что не хочу с ним спать, учитывая наш опыт взаимоотношений. Он ответил: "Ок, тогда поиграем в настолки". Весь вечер все было хорошо, мы отдыхали с ним и его друзьями, играли, а потом пошли спать. Я легла с этим другом, он стал ко мне приставать. Я раз 10 сказала, что точно не хочу заниматься сексом, и если ему некомфортно от моего присутствия, могу уйти в другую комнату. Он сначала долго упрашивал и говорил вещи вроде того, что у него иначе член будет болеть. Я предложила ему помастурбировать и уснуть. Все закончилось тем, что я от него отвернулась и заснула. До этого я выпила много алкоголя, поэтому быстро вырубилась. Через какое-то время я проснулась от того, что он засовывает свой член мне в вагину, без презерватива.

На следующее утро и дальше я чувствовала себя отвратительно, потому что после этого он перестал со мной общаться. С утра он просто попрощался со мной и больше никогда не писал. Я винила в этом себя, мне постоянно казалось, что это неправильно, что я ему отказывала. Мне хотелось повернуть время вспять и переспать с ним, чтобы он просто снова общался со мной, как раньше. Я ощущала себя полной идиоткой — от того, что он привык заниматься со мной сексом, значит, и в тот раз все должно было быть так же. К тому же в тот период я активно занималась сексом с разными мужчинами, включая его друга. Мне казалось, что я причинила ему боль тем, что случайно задела его самолюбие, хотя совершенно этого не хотела.

Только спустя годы я поняла, что это было изнасилование: что я не виновата ни в своём сексуальном поведении, ни в формулировках, ни в чем. Я 10 раз сказала «нет», и человек это проигнорировал. С этим пониманием мне стало гораздо лучше, я удалила его из друзей и решила, что никогда этого не прощу. Единственное, за что я до сих пор чувствую вину, за то, что он может дальше причинять боль другим девушкам, а я ничего не могу с этим сделать, потому что никаких эмоциональных ресурсов на разбирательства у меня нет».

По статистике, около 80% изнасилований происходят со стороны близких мужчин жертвы – друзей, родственников, коллег. Чаще всего насилуют интимные партнёры. Такой вид изнасилований обычно остаётся не только безнаказанным, но и неидентифицированным. Особенно сложно признать насилие насилием, если прямо сейчас не можешь расстаться с агрессором – в случаях финансовой или иной зависимости, когда есть маленькие дети (обычно это делает женщину особенно уязвимой).

Катя до сих пор не в состоянии рассказать свою историю от первого лица (что тоже можно рассматривать как симптом ПТСР), только от третьего.

«Катя и Кирилл были женаты уже несколько лет, когда это случилось в первый раз. А ещё большее количество лет ей потребовалось, чтобы найти этому название.

В какой-то момент он стал настойчиво предлагать попробовать анальный секс, а у неё даже не было словаря, чтобы об этом говорить. В мозгу была фраза из статьи журнала «Здоровье», вычитанной в подростковом возрасте: «женщина должна доверять своему партнёру» и «все, что приносит удовольствие в постели, нормально и допустимо». Вот он и попробовал. А потом стал требовать этого постоянно. Она просила прекратить – было больно, но он говорил: «Ой, я так тебя люблю, я совсем ничего не соображал и не удержался, прости!» И она верила, угу. Иногда он оставлял в покое эту идею, но весь секс с ним для неё потихоньку свёлся с тому, что она ждала боли, старалась избегать (аккуратно и незаметно, конечно!) позиций, в которых он бы смог это сделать, убирала его руки со своих ягодиц – просто убирала, снова и снова.

А потом беременность, которую он так ждал и просил. Ребёнок родился в обустроенный быт, но помогать, как оказалось, было некому. Маленький первые три месяца спал только у Кати на руках, спал с интервалами в 20 минут, и Катя становилась все больше и больше похожа на зомби. Кирилл, очевидно, раздражался – каждый день все больше. Когда от депривации сна она на несколько часов почти полностью ослепла, он ей сказал: «Я что-то о тебе беспокоюсь», и ушёл на работу.

Секс случался, но у неё текло молоко, ей было больно после родов, ее тело изменилось, и он просто раздвигал ей ноги, вламывался, потом требовал делать минет – она была этому даже рада, только бы не больно.

Первый раз ей пришлось по-настоящему драться с ним однажды жарким южным летом. Сыну на тот момент было два года, она вышла на работу и внезапно вспомнила, что она человек. А у Кирилла случилось что-то вроде кандидоза – весь член и промежность покрылись красными пятнами с белым налетом. Она этого не видела и не знала, ровно до того момента, пока он не содрал с неё шорты и не попытался засунуть в неё член. Ее чуть не стошнило: ты что??? Он взревел и начал раздвигать ей коленом ноги. Она отбивалась. Он удивился: «А что такого-то? Да ничего с тобой не будет! У меня же встал! Я что теперь буду делать?»

А потом случилось много всего, они переехали в Москву и она оказалась совсем вдали от всех. И он просто стал делать то, что хотел и когда хотел. Она пыталась с ним говорить, ей казалось ужасным, что она совсем перестала хотеть с ним секса, она же его любит! Она чувствовала, что, наверное, у неё что-то со здоровьем может быть гормоны виноваты, ну это же ненормально – не хотеть секса с мужем? И она всегда, всегда чувствовала себя ужасно виноватой. Ее глупое тело стало отекать, месячные длились по две недели, боли были почти без перерыва и слабость была такая, что она почти теряла сознание, и из этого почти не было видно никакого выхода. А он, если у него был плохой день, просто разворачивал ее и задирал юбку – чтобы потом облегченно вздохнуть и снова улыбнуться своей всем знакомой улыбкой отличного парня».

Я не знаю, как завершить этот текст так, чтобы не оставалось этого ужасного впечатления, чтобы как-то смягчить для читателя последствия того, что он только прочёл. Но я честно не знаю, как это сделать. Изнасилования – это чудовищное явление, этого никак не смягчить, и оно должно уйти в прошлое вместе с рабством, бубонной чумой и войнами. Человечество пережило много явлений, которые были «всегда» и казались такими естественными. Но люди уже приходят к мысли о том, что некоторые явления представляют собой чистое беспримесное зло, и в человеческих силах от этого зла избавиться, или хотя бы стремиться к этому.

Читайте также: «Муж ходил по дому в белоснежных носочках и, когда находил пыль, избивал». Анна Ривина о том, почему женщины не уходят