Обычный родитель, обычный ребёнок: как живётся сегодня школьникам и родителям
В моей жизни есть две основные роли – мама восьмилетнего мальчика и главный редактор издания об образовании и воспитании детей, то есть «Мела». Понятно, что, когда мы говорим про роли, все очень условно, в жизни ничего не делится. Но на практике я постоянно получаю просто-таки невероятный опыт наблюдения за окружающей средой и прямого участия в самых разных событиях, связанных с пресловутыми образованием и воспитанием.
В школе, где учится мой ребенок, никто не знает, кто я. Я живу обычной жизнью обычного человека, сдайте еще 5000 на тетради, записывайтесь все на внеурочку, срочно все на олимпиаду, завтра родительское собрание, я настраивала всю дистанционку зум, а потом боролась с МЭШ. Еще я один раз приехала в школу общаться с педагогом, который в наказание поставил моего сына постоять у шкафа.
Не сказать, что происходящее меня вдохновляет, но самое поразительное, что оно постоянно входит в противоречие с тем, что я делаю по работе. На работе лучшие эксперты рассказывают нам, а через нас – родителям и педагогам, что такое мотивация и как ее не погубить в школе.
Мы пишем о мире без домашних заданий и репродуктивной педагогики, а на практике я в семь вечера помогаю разобраться ребенку с хитросплетениями Плешакова, и домашка сжирает такую большую часть нашей вечерней жизни, что хочется ее уже просто
запретить.
Да что уж там, мы пишем о том, что совсем недалеко есть новый прекрасный мир, нам нужно только немного собраться, чтобы до него дойти, у нас есть прекрасные педагоги, мы двигаемся вперед, это совершенно точно, иногда вопреки всему. Я выхожу совершенно воодушевленной с интервью, мы час говорили о том, как можно работать с самыми разными детьми в классе, успешно побеждая вечное «вас 30, а я одна».
Иду по набережной. Звонит телефон. В трубке – директор одной прогрессивной школы, ученики стоят в очереди на поступление. Он недоволен интервью одного своего педагога – интервью педагоги могут давать только с согласия директора, каждое слово заверяется директором, ничего за пределами этого не имеет права на существование. Он кричит и кричит на меня так, что я убавляю звук в наушниках, требует, матерится, угрожает департаментом, да и вообще миллионом кар, одна страшнее другой. «Интересно, – думаю я, – это истинная сторона прогрессивности?»
Я каждый день вижу миллионы примеров, как можно сделать лучше – детям и нам самим. Я восхищаюсь людьми, о которых мы рассказываем на «Меле». Самых разных, которые малыми шагами двигают все это вперед, меняя систему так, чтобы она была за человека, а не против него. А потом я сажусь разбирать письма читателей, у нас их сотни с тех пор, как мы открыли рубрику «Вопрос-Ответ». И вижу ту самую обратную сторону – бессмысленную принудиловку, бесцельное обучение, именно обучение, а не образование детей, потерявших мотивацию, родителей, не понимающих, что делать со школой, панику накануне ЕГЭ, словом, вот это всё.
Каждый талантлив. Надо только увидеть и помочь раскрыться. Потом я спрашиваю сына своей подруги, ему 12, как там у него в школе. Он говорит: «Ну, я не на лучшем счету». На лучшем оказываются те, у кого простые и понятные школе достижения. Олимпиады, победы на музыкальных конкурсах, в спортивных соревнованиях, даже ГТО, бессмысленное и беспощадное, просачивается в ранг высоких достижений.
Мы говорим про качество и доступность, а потом видим, как накануне ЕГЭ качество и доступность превращаются в относительность, в соревнование возможностей, а мои ребята из проекта «Подростки» говорят после записи подкаста: «Да мы в школу уже не ходим, так, пару раз, у нас же ЕГЭ, репетиторы занимают весь день». Система откликается ответом, что все это образовательный невроз родителей, а по факту мы видим, что высокий балл и бюджет – слишком высокая ставка.
С весны и примерно до августа я получаю десятки сообщений от друзей: «Надь, а эта школа как? А ты что-то про этого знаешь? А может, ты там скажешь пару слов, мы хотим только в эту школу, а прописки нет?» Я не вижу в этих просьбах ничего плохого – только искреннее желание сделать так, чтобы ребенку было хорошо в школе. Помочь я не могу, могу только посочувствовать и рассказать, что программа «Эффективная начальная школа» не так уж хороша на практике, как звучит в теории.
Я вижу людей, которые видят за образованием ребенка, даже не ребенка (когда мы прекратим эту бессмысленную возрастную сегрегацию) – человека. Человека, который готов учиться, хочет, может. Я вижу этих людей, а не систему с ее требованиями, поэтому я продолжаю верить, без веры не имело бы смысла всё это продолжать.
