Людмила Петрановская о девочке С., запертой в больнице с рождения: «Это вопиющий пример социального неравенства»
Портрет, нарисованный активисткой Ксенией Сорокиной для иллюстрации постов о ребенке в соцсетях.
В декабре 2019 года на портале Meduza вышло расследование журналистки Катерины Гордеевой, в котором рассказывалась история девочки С. Она родилась в перинатальном центре недоношенной, была помещена в реанимацию, после чего семья сначала забрала ее домой, а несклько дней спустя вернула, уверяя, что ребенок неизлечимо болен и нуждается в круглосуточном наблюдении врачей. На содержание девочки, которую поселили в отдельную, специально выделенную в клинике палату, родители ежемесячно перечисляли около 1 миллиона рублей. При этом девочку почти не навещали, она общалась только с персоналом больницы и нанятыми нянями, других детей не видела, за пределы клиники ни разу не выходила. Бабушкам и дедушкам родители забрать ребенка не разрешали.
Руководство клиники стремилось разорвать отношения с семьей, обращалось в органы опеки, а весной 2019 года ее решили наконец выписать как совершенно здоровую, но родители врачам не поверили и домой ребенка так и не забрали.
Только после публикации «Медузы» и резонанса в других СМИ в отношении родителей был начат процесс ограничения в правах. Сегодня Мосгорсуд признал законным передачу девочки органам опеки.
Елена Альшанская, президент благотворительного фонда «Волонтёры в помощь детям-сиротам»
«Шесть лет несчастный человек абсолютно без всяких к этому показаний был в изоляции, в карантине. Мы сейчас находимся в нем всего неделю, и у людей уже едет крыша, они ругаются, что не могут никуда пойти с детьми, ничего не могут, – вот пожалуйста, здесь у нас пример того, как маленький ребенок провел в этой истории шесть лет просто так, потому что так захотелось ее родителям, потому что ее родители неадекватно воспринимают состояние ее здоровья. И никто не смог за все эти шесть лет защитить права этого ребенка на обычную жизнь.
Я надеюсь, что сейчас, несмотря на карантин, девочка не останется жить в больнице, а действительно начнет жить в семье. Будет ли это семья родственников или семья приемная, я не знаю, это будут решать органы опеки. Насколько мне известно, до сегодняшнего дня никто из родственников не писал заявления на опеку, хотя опека к ним много раз обращалась. Но, может, сейчас изменится их позиция, посмотрим. Хотя за шесть лет они не решились защитить свою внучку, видимо, тоже не случайно. Решатся ли они сейчас, не знаю. И, главное, не будут ли потакать желанию родителей запереть ее в другое медицинское учреждение навсегда. Но приоритет законодательно у них.
Конечно, в этой ситуации приемной семье должны обеспечить безопасность. С учетом того, что пишут СМИ о папе, с учетом того, что все эти годы родственники тоже не просто так не проявляли активности в отношении девочки и защиты ее прав, мне кажется, государство просто обязано обеспечить ей и приватность, и безопасность. Будет ли оно на самом деле это делать, я не знаю».
Людмила Петрановская, психолог, основатель ИРСУ (Институт развития семейного устройства)
«Это совершенно ненормально, когда человек находится в заточении, она жила там как Рапунцель какая-то, и безусловно это надо было прекращать, и надо было возвращать ее в нормальную жизнь, в семейную обстановку. Прогнозы по реабилитации и восстановлению девочки сейчас никто не даст, но все-таки она же была не ребенок-"маугли", она жила среди людей, у нее были няни в больнице, она общалась. Ей будет, конечно, сложно во всех социальных ситуациях, и может быть, это к лучшему, что все это происходит во время карантина, и у нее будет время сначала к новой семье привыкнуть, а потом уже выходить в более широкое поле.
Обычная ситуация, когда ребенку что-то придется осваивать вдогонку. Кто-то начинает позже ходить, кто-то – позже учиться, кто-то позже говорить, мало ли у кого какие бывают обстоятельства. Поэтому я не вижу основания для опасений серьезных, ну да, будет период, когда ей будет тревожно. Зато с другой стороны – куча плюсов, новые впечатления, новые отношения.
Каких-то определенных требований к ее будущим приемным родителям нет. Ей подойдет любая семья, которая понимает специфику ситуации и готова будет взять воспитание на себя. Другое дело, что сама публичность истории и все, что связано с таким не вполне адекватным поведением родителей, она многих пугает. Но если семью это не остановит, если она будет готова обращаться к специалистам в случае чего, это будет хорошим вариантом.
Вряд ли кровная семья будет сейчас бороться за общение с девочкой. Если люди практически не посещали ребенка в больнице, то с чего они сейчас вдруг будут этого добиваться. Я думаю, это не будет актуально в ближайшие несколько лет, а может, и опека будет возражать, после всего, что было. Другой разговор, что, когда девочка станет постарше и ей захочется разобраться во всем, что произошло, то, конечно же, ей понадобится какая-то информация. Но захочет ли она видеться или не захочет, это будет уже отдельный вопрос.
Я думаю, столь неадекватное поведение по отношению к одному из детей – это основание для того, чтобы беспокоиться, что же происходит с другими. У меня нет никакой информации, и, может, там все нормально, но если в отношении к другим детям тоже есть какие-то выдуманные болезни и социальная изоляция, то, безусловно, опеке имеет смысл навести резкость и вникнуть.
Да, и это один из самых вопиющих примеров социального неравенства у нас в стране, когда перед законами люди не равны. Состоятельность семей не должна являться защитой от этих законов.
То есть тут, с одной стороны, стереотипы, когда считается, что все неблагополучное и плохое может происходить только в семьях необразованных, неимущих, живущих в плохих грязных жилищах и так далее. А там, где все прекрасно на вид, там не может быть ничего плохого. Но это предрассудки, с которыми нужно работать. Как плохие условия жизни не являются признаком того, что ребенку там непременно плохо, так и хорошие условия жизни не являются признаком того, что ребенку там непременно хорошо. Для ребенка бытовые условия и уровень благосостояния на десятом месте после гораздо более важных вещей – таких, как контакт с родителем, состояние родителя и так далее.
А другая сторона связана со структурой нашего общества, когда сегодня у нас есть фактически сословия, неприкасаемые для контроля, для закона. Когда есть коррумпированность сферы защиты детей, подчиненность ее начальническим бзикам, мы видим, что опеки используются и для разборок бывшие супруги, и для давления на политических оппонентов. И мы не можем сказать, что сфера прав детей занимается только защитой прав детей и она свободна от воздействий со стороны.
Поэтому да, с одной стороны мы здесь видим пример стереотипов, с другой — позвоночное право, давление, угрозы, все то, с чем столкнулись все те люди, которые попытались помочь девочке, вся эта правозащитная история постоянно проходила под знаком того, что страшно идти против таких людей, против приблатненного отца, против каких-то структур. Так что это про наше общество в целом история».