«Инцест никогда не выглядит как схватил и изнасиловал, это всегда медленный процесс»: психолог о насилии в семье

Армина, давайте уточним: что мы называем инцестом в отношении ребенка?

Инцестом можно считать любое сексуализированное насилие над ребенком, которое совершает близкий человек: родственник или тот, кто состоит в отношениях опеки и привязанности. Человек — существо, способное к символизации. Это значит, что ребенок может воспринимать как родительскую фигуру не обязательно своего кровного родителя. Он наделяет другого человека символической ролью родителя, и тогда инцестом мы называем насилие не только со стороны кровного родственника, но и любого значимого взрослого для ребёнка, с которым сформировалась привязанность.

Любая авторитетная старшая фигура, с которой у ребенка сложились теплые, близкие отношения. Приемные родители, воспитатели в детском доме, не кровные братья и сестры в приемной семье – если эти люди совершают сексуализированные действия по отношению к ребенку, это тоже инцест, хотя они не биологические родственники.

Чем отличается инцест от насилия в отношении ребенка со стороны незнакомого человека?

Инцест — это когда тот, кто должен выполнять роль взрослого, помогающего, поддерживающего, защищающего, обучающего, совершает насилие. Это когда полученное от ребенка доверие используется взрослым для удовлетворения своих сексуальных потребностей. Как и в любом насилии, здесь есть иерархичность, но в инцесте добавляется ещё и эффект интимности, этого супердоверия, и использование ребенка как того, кто не может критически оценить происходящее с ним. У ребенка просто нет сексуального опыта, не с чем соотнести пережитое. При этом, казалось бы, близкий человек ему рассказывает, что его действия и есть любовь, дружба, отношения наставника и ученика, родителя и ребенка.

Сначала период, когда автор насилия приближается к ребенку и «обрабатывает» его, готовит, обхаживает, чтобы войти в доверие, чтобы ребенок не испугался, чтобы он верил, что то, что он делает, это хорошо.

Кажется, что о сексуализированном насилии в отношении детей со стороны родственников говорят сильно меньше по сравнению, например, с проблемой домашнего насилия в отношении женщин. Я правильно понимаю, что инцест – это невидимая в обществе проблема?

Да, это именно так. Потому что инцест — это такой ужас, что взрослым очень страшно принять, что он произошел в их семье. Когда взрослые узнают о сексуализированном насилии в своей семье или в близком кругу, первая реакция — «не может быть, да ну не может быть!» Потому что если поверить, что это действительно произошло, то придется совершать очень решительные действия. Придется изменить семейную систему, привычный уклад жизни и отношений. Фактически нужно будет разрушить семью своими собственными руками, чтобы защитить ребенка, — и это очень болезненный процесс. Именно поэтому — что это несет серьезные последствия и нужно брать большую ответственность, — взрослые, которые узнают о произошедшем инцесте, чаще всего делают вид, что не поняли или не поверили.

Дети, которые попадают в ситуацию инцеста и пытаются подать взрослым сигнал об этом, быстро получают опыт, что этого делать не стоит, потому что бессмысленно, потому что тебе никто не поверит и никто не станет ничего делать. Ребенку не верят, и ему надо доказать, что это произошло. Но доказать он никак не может, этого никто не видел. Ребенок чувствует себя очень бессильным и одиноким: никто не знает, что с ним произошло, и никто не воспринимает его слова всерьез. Почему никто не поверит? Потому что для взрослых это то, чего не может быть!

Давайте рассмотрим гипотетическую ситуацию. Например, я узнаю, что мою дочь 10-12 лет насиловал мой муж, а мы живем в маленьком городе. Если я верю ребенку, то я должна донести на своего мужа в полицию, его посадят в тюрьму, весь город об этом узнает, будет обсуждать, наша семья будет опозорена, детей будут унижать в школе одноклассники. А я останусь с детьми одна, без помощи и поддержки, буду чувствовать себя униженной, и чтобы исцелиться от этой истории, надо будет переезжать. Понимаете, как это страшно и тяжело для женщины? Ее психика может не справиться с таким вызовом, поэтому она отвечает дочери: «Ты все это придумала! Больше не говори мне такого» или «Ты сама к отцу полезла!» — и девочка поймет, что мама ей не поверит и не защитит. Девочка остается в одиночестве и насилие со стороны отца продолжается.

Именно этим инцест отличается от насилия со стороны незнакомого человека. Если моего ребенка изнасиловал где-то кто-то, то я пойду всех порву за него. Но если это случилось у меня в доме, то весь мой дом будет разрушен, и разрушить свою семью должна я сама. Взрослые сознательно или бессознательно выбирают отрицание этой реальности. Травмирующая история — это то, что выходит за рамки обычного человеческого опыта. Поэтому самое подходящее описание: «Этого не может быть!»

Такие слова взрослых накладываются на внутреннее ощущение ребенка, что происходит что-то не то, но ребенок не понимает, что это, потому что он не знает ничего о сексуальной жизни, произошедшее не укладывается в его представления о жизни. А насильник говорит, что это игра такая, все хорошо. Ребенок оказывается запутан, дезориентирован, совершенно одинок в своем ужасе. Ребенок получает то, чего не должно быть в его жизни: эксплуатацию, сексуализированность отношений. И не получает необходимого: защиты, веры, поддержки и понимания. Вот это и есть травма для ребенка.

Если ребенок младшего возраста не сообщает прямо о насилии, по каким признакам родитель может заподозрить, что происходит что-то нехорошее, и начать бить тревогу?

Ребенок обязательно неосознанно показывает, что с ним что-то не так. Например, начинает учиться хуже, чем обычно, потому что психика перегружена: ей нужно перерабатывать травму, и на учебу ресурсов уже не хватает. Также ребенок может, как будто бы без причины, начать отказываться куда-то ходить, куда раньше он с радостью бежал. Или отказывается посещать родственников, или меняет свое поведение в присутствии какого-то человека — возможно эти родственники или этот человек несут опасность.

Еще один симптом произошедшего насилия — это сексуализированное поведение ребенка. Когда ребенок играет в сексуальное взаимодействие с другими детьми, изображает секс между игрушками или прилюдно мастурбирует, слишком часто касается своих половых органов, изображает секс.

Также признаком сексуализированного насилия может быть отказ ребенка мыться, подмываться, недопущение маминых прикосновений к интимным органам (когда мама моет маленького ребенка). Признаками могут быть соматические проявления, болезни без причины, странные боли в животе. Дети очень соматизированы, и тело ребенка проявляет то, что с ним происходит.

Как пережитый в детстве инцест отражается на психике уже взрослого человека? Насилие, которое произошло в детстве, навсегда меняет человека?

Травма влияет на мозг. Взрослый человек, который в детстве пережил травму сексуализированного насилия, может «забыть» о том, что с ним произошло. В травмирующей ситуации так работает память: гиппокамп, отдел мозга, который отвечает за то, чтобы перекладывать воспоминания из кратковременной памяти в долговременную и там раскладывать в хронологическом порядке, делать из этого часть опыта, — он с этой задачей не справляется. Нейронауки говорят, что гиппокамп меньше у людей, переживших травму, то есть травму можно увидеть на функциональном МРТ. У человека, которого насиловали в детстве, может по-настоящему меняться память: она становится фрагментированной, целые отрывки детства могут быть забыты, некоторые эпизоды перепутаны и хаотичны. Такой человек может говорить: «Я половину своего детства вообще не помню, как не было этих лет».

Психика человека очень гибкая и может справиться со многим. Но так как инцест происходит в детстве, когда психика только формируется, то травма вплетается в психику, в представление о себе и мире. Инцестуозная травма делает так, что любовь и насилие становятся для человека человека переплетены, слеплены. Человек на старте жизни получает очень искаженную картину о том, как устроены отношения.

Какие трудности в отношениях испытывает взрослый человек, переживший в детстве инцест?

Опыт детской травматизации, особенно сексуализированной, скорее всего перерастет в комплексный ПТСР, и тогда вся личность затронута пережитой травмой. Взрослый или даже юный человек, переживший инцест, может говорить про себя: «Я ничтожество, я плохой, испорченный, грязный, я слабый», у него негативное восприятие себя. Во взрослом возрасте такой человек может или не доверять вообще никому, или, наоборот, быть слишком доверчивым и воспринимать каждого как близкого. То есть человек испытывает сложности с разграничением: свой-чужой.

Человек может быть сексуально неразборчив и очень быстро попадать в сексуальные отношения, но чувствовать себя одиноко, потому что секс станет единственным способом получить близкие отношения. У женщин последствиями пережитого насилия часто являются аноргазмия и вагинизм, и даже невозможность вступать в интимные отношения.

Человек, который пережил инцест, он пережил не только сам акт насилия, когда испытал беспомощность и было невозможно контролировать то, что с тобой кто-то делает, но еще и последствия: когда невозможно что-то с этим делать дальше. Человек может всю жизнь жить с тем, что опыт насилия невозможно назвать словами, а значит, его невозможно пережить. Невозможно разделить с кем-то и быть принятым в своем ужасе, стыде и боли.

И еще невозможно ни на кого, кроме самого себя, эту ответственность возложить, и невозможно быть выслушанным. Человек живет с тем, что ты сам виноват в произошедшем насилии, ты никак не можешь это переработать и оно заперто в тебе. И человек находит свои способы справляться: он может попасть в алкогольную или наркотическую зависимость, или только вступая в сексуальные связи чувствовать контроль над своей жизнью и чувствовать себя живым.

Если взрослый человек подозревает, что в детстве с ним могло произойти насилие, но не очень помнит или сомневается в этом, он может попробовать прийти к психологу. Как выбрать психолога для работы с травмой насилия?

Я думаю, что с травмой насилия нужно идти работать к терапевту, который умеет работать с травмой. У него может быть образование травматерапевта или специализация по травме. По моему опыту, клиенты почти никогда не приходят с запросом работать со своим опытом инцеста. Человек приходит с другим запросом, а эта тема может возникнуть позже, причем как через пять сессий, так и через пять лет терапии. Возможно, клиенты не склонны рассказывать об этом, потому что у них есть опыт ретравматизации.

Если терапевт скажет клиенту «ну и сколько лет ты еще собираешься обвинять мать с отцом, сколько можно про это говорить?!», то клиент снова окажется в стыде, ощущении себя неуместным, плохим, неудачливым. Или вопрос, который используется в ориентированной на решение краткосрочных задач терапии: «Что можно было сделать по-другому?"Он тоже может быть ретравматизирующим для человека, пережившего насилие. Я бы советовала насторожиться, если терапевт заставляет рассказывать то, что вы не готовы рассказывать, и говорит что это обязательно сейчас. Если вы чувствуете стыд и неловкость в отношении с этим терапевтом, но не чувствуете возможность обсудить с ним это, — это тоже что-то иерархическое и про власть. Стоит попробовать сказать об этом и посмотреть, что будет. Безопасность – это первое, что должно быть выстроено в контакте специалиста и клиента.

Как будет работать хороший психолог? Чего стоит ждать во время терапии?

Психолог, который умеет работать с травмой, не будет из вас вытягивать травмирующую историю, пока вы не будете готовы. Он будет работать с тем, как вы живете и чувствуете себя сейчас. Будет работать на укрепление вашей зоны безопасности, на возвращение ресурсов, на то, чтобы усилить вас сейчас. Он будет помогать вернуть представление о том, что вы можете, что у вас есть, вспомнить и присвоить то, что вам принадлежит. Например, что у вас есть работа, что есть ваша способность справляться.

Хороший терапевт терапевт будет исследовать, как устроена ваша жизнь сейчас в связи с этой травмой. Будет исследовать симптомы. У ПТСР и КПТСР (комплексного посттравматического расстройства) есть конкретные симптомы. Например, избегание чего-то: клиент почему-то не ходит в какие-то места, не ездит в лифте, не носит определенную одежду, не разговаривает с людьми с усами, никогда не остается один. Терапевт может предположить, что за этим стоит травмирующая история, но он точно не будет об этом заявлять на первых сессиях и требовать с этим срочно работать.

Терапевт должен верить правде клиента. Если клиент говорит, что с ним произошло насилие, – верить. И если говорит, что это событие не стало для меня травмой, то этому тоже верить: возможно сейчас клиенту нужно говорить про другое. Терапевт не должен повторять историю насилия и решать для клиента, что ему лучше.

Насилие лечится бережным отношением. Отношения с терапевтом очень важны, это могут быть первые отношения, где человек чувствует себя достаточно безопасно, чтобы сказать «когда вы так говорите, мне больно», и терапевт будет к этому внимателен.

Что изменится после хорошей терапии, направленной на исцеление травмы насилия?

Вы не забудете эту историю, она не перестанет быть историей, которая принесла боль. Но вы сможете о ней думать и вспоминать тогда, когда захотите, она не будет приходить к вам сама во снах и флешбеках, вернется контроль — в том числе над собственными воспоминаниями. Ответственность будет передана по адресу или разделена: на глубоком уровне вы почувствуете, что, будучи ребенком, не могли ничего сделать, и на вас нет вины. Бремя ответственности будет как бы возвращено насильнику и распределено между людьми, которые должны были помочь, но не помогли. Вы будете знать, как это называется, сможете этот опыт как-то назвать, потому что раньше для этого скорее всего не находилось подходящей лексики. Теперь жуткой истории насилия будет дано имя.

И еще будет работа с беспомощностью и клиент сможет найти то место, где даже в самый страшные моменты он был не беспомощен и сопротивлялся: отводил взгляд, избегал встречи с опасным человеком, — то есть будет возвращена сила.

Терапевтические практики позволяют с терапевтом или с группой поддержки вернуться в то время, когда произошло насилие, и что-то в этой картине переделать, «навалять» насильнику, забрать оттуда себя маленькую и спрятать, защитить — это то, что мы можем делать не по настоящему, но мозг запомнит этот опыт и возьмет в картину представления о себе. После хорошей длительной терапии и работы с травмой насилия появляется больше ощущения силы, устойчивости, а еще чувства завершенности, высказанности, принятия, выплаканности, «выкричанности», возвращение себе права быть самим собой — с этим тяжелым опытом, но с новым знанием о себе.