Добровольный выбор или насилие? О проституции, секс-работе и её легализации

«Мне было 17 лет. У меня был день рождения, ко мне приехала подруга, она была при деньгах, я и спросила, откуда они. Сначала подруга приврала, мол работает мамочкой в "фирме", но потом во всем призналась. И я попросила ее, чтобы и меня взяли в "фирму"» — так историей о начале карьеры поделилась Екатерина. Рынок секс-работы тяжел для анализа, по открытым данным месячная зарплата может от 15 тысяч в месяц до нескольких миллионов, все зависит от уровня и специфики работника (большинство из них в возрасте от 18 до 25 лет, самым молодым 14). Мы проводили интервью только с трудящимися на себя персонами, каждая четко знает своего клиента.

Так Ангелина Робингуд рассказала, что почти весь заработок приносят постоянные клиенты, с которыми никаких проблем не возникает. Из неприятных ситуаций она может вспомнить только пару случаев, когда один настойчиво просил скидку, а другой напился и отказался уходить из рабочей квартиры. Пришлось вызывать полицию и охрану, но никто не помог Ангелине — пришлось самой выпроваживать мужчину. Женщина уточняет, что чаще всего проблемные клиенты отсекаются еще на этапе переписки, грубые и агрессивные люди сразу себя показывают. По словам Олеси, ещё одной девушки, занятой в бизнесе, хорошим фейсконтролем является предоплата, она отсекает неблагонадежных. Девушка объяснила, что введение предоплаты на банковскую карту — это новшество, раньше присылали «гонорар» на счет телефона. Сейчас мало кто ждет «на точках», теперь клиенты выбирают понравившихся им людей на специальных сайтах, устраивающих соревнования за звание самого честного. Для этого они проводят верификацию: проверяют фото на «фотошоп» и на соответствие внешности. Важная часть — отзывы клиентов, подтверждающих или опровергающих статус работника.

По словам Олеси, есть и минусы: «Секс-работа стала более доступна, любая дурочка может создать анкету. Эскортницы открыто пиарятся в соцсетях и на телевидении, романтизируют свою профессию». За кадром остаются травмы и истории других людей, находящихся в сексуальном рабстве, или оказывающих услуги за небольшие деньги на трассах, в саунах, салонах и дешевых барах.

Так ещё одна девушка, Екатерина, рассказала, что ее знакомая поехала работать в Бахрейн, у нее отняли паспорт и вместе с другими девушками заперли в отеле. Из рабства ей удалось сбежать. «Вторая девочка ездила на Кипр, они работали на вилле с менеджером, ей понравилось, там ночная работа и надо спать с сутенером. Она также ездила работать в Чехию, ей очень понравилось, работала в клубе тоже на выносливость, невысокий доход на самом деле, он не отличался от российского». Сами девушки признаются, что сложно сказать, в каком состоянии находится индустрия — с ним же согласны исследователи «Радио Свобода» (признано в РФ иностранным агентом), потому трудно обрисовать рамки секс-индустрии. В нее могут входить и веб-камщики, эскортницы, содержанки, продающие девственность девушки и так далее — у каждого человека будет свой уникальный опыт, который невозможно систематизировать.

Идея легализации секс-работы/проституции — одна из сложнейших, о ней спорят интеллектуалы всего мира. Главные дискуссии идут в феминистском сообществе: так либеральные феминистки считают, что человек по своей воле может предоставлять сексуальные услуги, радикальные же видят проституцию очередной формой подавления женщин патриархатом, они употребляют термин «проституированная женщина». Феминистка Лиза Лазерсон считает, что легализация секс-работы — это очень вредная практика, потому что посылает четкий месседж: «Женщины — это товар, с которыми можно делать все за деньги. Если можно владеть проституткой, то значит можно владеть и женой. Причём этот посыл вреден как для мужчин, так и для женщин». В спорах о легализации секс-работы камнем преткновения всегда встает гендерный дисбаланс внутри индустрии: по статистике около 10% мужчин в мире покупали секс-услуги, именно мужчинами являются подавляющее большинство клиентов.

Другая проблема связана с «добровольным» приходом в индустрию. Большинство секс-работников по всему миру — выходцы из бедных семей 13-25 лет, которым очень тяжело выйти из бизнеса. Екатерина из Москвы рассказала, что пришла в профессию в 17 лет, она была в абьюзивных отношениях с 30-летним мужчиной, у нее практически не было денег, жила с бабушкой. «Перебивалась какими-то доходами, занималось продажей книг. Я брала книги и ходила их предлагать по разным офисам, заводам. Иногда встречалась на живом съеме с мужчинами, в кафе, например. Доход был практически нулевой. Я была настоящей нахлебницей. Не могла устроиться на работу, пробовала устроиться по объявлению в местной газете, но мне везде отказывали» — поэтому Екатерина обманула своего первого сутенера и сказала, что ей 18 лет.

«Так сложилось, что в 2017 году я переехала в Москву, работала в офисе и по собственной глупости-дурости набрала долгов, ведомая подругой-начальницей. Сначала был один кредит, потом другой, потом в дело пошли микрозаймы. Я даже один раз погасила их с помощью родственника, но вскоре снова наступила на те же грабли. Все это было приправлено шантажом и рукоприкладством. О последнем я боялась говорить с кем-либо. Было стыдно и не хотелось выглядеть слабой. Тем более, когда сталкиваешься с абьюзом со стороны не мужчины, а женщины, делиться этим ещё более стрёмно. Нужно было заработать побольше и поскорее, поэтому начала заниматься проституцией. Когда вы берете микрозайм и задерживаете платёж, вас тут же начинают терроризировать звонками, а долг растёт ежедневно. Я переживала, что из-за этого у родителей и младшей сестры будут проблемы. Наверное, мне хотелось себя наказать и отдать все побыстрее, невзирая на то, насколько это будет травмирующий опыт». В один момент Анна рассказала о долгах родителям, но помощи от них не получила — с тех пор они больше не виделись. «Когда расплатилась по счетам, ушла из сферы проституции и поняла, что не стоит держаться за отношения с родителями, которые оставили тебя одну в беде. У меня высшее техническое образование, росла в благополучной семье и чего я уж точно не ожидала, так это того, что однажды начну заниматься сексом за деньги. Сейчас это позади, я прохожу лечение у психиатра и посещаю психотерапевта».

Так феминистка Ольга Карчевская считает, что «добровольность» — «осмысленный информированный выбор из нескольких сопоставимых вариантов», а «секс» — это «интимное взаимодействие по взаимному желанию (именно желанию, а не согласию), в котором все участники взаимодействия получают равноценное удовольствие». Поэтому проституция, где доставление удовольствия обменивается на деньги — «это сексуализированное насилие, отправление власти над другим человеком, в проституции — всегда более уязвимым, покупка несопротивления». Ольга уверена, что если представить женщины сопоставимый по уровню доходов вариант, то она вряд ли выберет без собственного возбуждения взаимодействовать с гениталиями незнакомцев по несколько раз в сутки. «Секс без возбуждения с большой вероятностью травматичен, возможно, кто-то жизнестоек настолько, что это его/её не травмирует, но скорее такие люди — исключение, – говорит Карчевская. – Проституция в высокой степени ассоциирована с ПТСР, депрессией, зависимостями и суицидами».

Так в 2010 году 35% персон чувствовали симптомы депрессии, 19% — тревожное расстройство. Похожая ситуация обстоит с венерическими заболеваниями, опасность заражения у вовлеченных в секс-индустрию людей выше (от 5 до 60%, все зависит от страны), чем у занятых в других сферах. По данным научных журналов, даже в развитых странах мужчины-покупатели услуг не знают о своем ВИЧ-статусе (42% никогда не делали тесты), и миллионы-носителей обращаются в больницы с менее опасными инфекциями (в США у 1,6 миллионов выявили хламидиоз в 2020 году, что только на 1,6% меньше, чем в 2016).

Хотя все опрошенные нами персоны зарабатывают благодаря сайтам, у каждой есть неприятная история. Типичные проблемы — это агрессивные личные сообщения от «неадекватов», реже преследования. Так Екатерина рассказала, что ей как-то написал человек с педофилическим расстройством, прислал порнографию и сказал, что хотел бы снять то же самое на видео: «Я связалась со знакомым, который работает в органах и мы пытались выйти на этого человека, мне пришлось переписываться с ним. К сожалению, или к счастью, мы его не нашли, мне тяжело об этом говорить. Я понимаю, что он откуда-то взял это видео с маленькими детьми и женщиной».

Защитой секс-работников могло бы заняться государство, переписав законодательство. Наилучшим примером легализации секс-работы является Швеция, там наказывается только клиент, а не секс-работник. Именно эту модель феминистка Лиза Лазерсон называет наиболее приемлемой, но также соглашается с другими экспертами, что легализация секс-работы — это очень долгий процесс, труд многих поколений по разрушении стигмы вокруг профессии.

С ней согласна её коллега Ольга Карчевская, но добавляет, что государство должно оказать полную защиту: «Проституированным людям нужно предоставлять социальную и психологическую реабилитацию и финансовую поддержку на время выхода из индустрии и становления в предлагаемой соцслужбами профессии. В данный момент это не кажется реальным в России, ближайшие лет сто точно. Если есть желание помочь в дестигматизации и вызволении из рабства, можно донатить организации "Альтернатива", вызволяющей из рабства, заниматься активистским сексуальным образованием, просто озвучивать свою позицию по отношению к людям, вовлеченным в проституцию. Нам предстоит огромная работа по изменению общественного мнения, людям предстоит перестать воспринимать проституцию как "легкие большие деньги" и начать смотреть на это явление как на попадание уязвимых людей в еще большую беду».

«Пока половые органы называются "петушками" и "штучками", пока родители не научат детей обозначать не только личные, но и сексуальные границы, пока между родителями и детьми нет исключительного доверия, тема секса будет закрыта в любом проявлении». По мнению Полины все вышеописанное — только вершина айсберга, главная проблема в государстве, которое вряд ли будет оказывать нужную поддержку: «А теперь давайте представим, что женщина приходит в участок, говорит о групповом изнасиловании и уточняет, что работает в секс-индустрии. Получилось ли у вас представить, что ей будет оказана помощь, а виновные будут наказаны?»

Половина опрошенных нами секс-работников также оказались против легализации по многим причинам: боятся публичности и унижений со стороны государственных органов. Для многих секс-работа — это дополнительный заработок в тайне от семьи и близких, поэтому анонимность так ценится многими. Свои страхи Екатерина описывает так: «Будет ли у меня защита? Например, защита в суде от изнасилования клиентом — думаю, что это зависит от судьи. Боюсь, что после удачного суда каждый будет знать, чем я занимаюсь и сможет ткнуть в меня пальцем осуждения. Ведь дело не в легализации, а в менталитете и интеллекте населения, в его свободном взгляде или же наоборот в предвзятом мышлении».

Ольга Карчевская резюмирует: «Сексуальность неотчуждаема, её невозможно отделить от личности, это не то, что может продаваться. Сексуальность напрямую связана с психическим благополучием, нельзя так рисковать психическим здоровьем на ежедневной основе. Нельзя поддерживать дискурс "тело это товар", после расчеловечивания протитуированной женщины потребитель начинает расчеловечивать женщин в целом. Легализация проституции в Германии показала, что женщины и девочки в районах секс-салонов чаще подвергаются домогательствам и сексуализированному насилию. Лишая одну категорию женщин сексуальной субъектности, мужчины не останавливаются в объективации только на них. Объективация распространяется и на других женщин тоже — того же подчинения часто начинают требовать от партнёрш и жён. Проституция — продукт гендерного и экономического неравенства, и она же ведёт к ещё большему неравенству. Покупать сопротивление людей при изнасиловании — совершенно дикая практика, которая должна уйти в прошлое также как войны и любое насилие».