Три странных, но, пожалуй, неплохих старых способа лечить женщин
Женский организм очень долго рассматривали как заведомо неправильный. Из этого в совсем дремучие времена истекало то, что лечить женщину надо было чем-то «нечеловеческим», например, класть на живот ослиный навоз. А в более поздние времена привело к тому, что вполне себе научная медицина стала подробно изучать только мужской организм, а такие вещи, как особенности протекания женского инфаркта или строения женского таза, проходили скоренько и в разделе исключений. Словно быть женщиной – невероятная редкость.
Но иногда медицина подходила к женщинам с самой приятной стороны. В разных смыслах этой фразы. Например, в девятнадцатом веке в Европе – к замужним состоятельным дамам.
Разрядка от истерии
Врачи были одержимы идеей истерии как основной болезнью женщины. Истерии, то есть неправильному поведению матки, приписывали буквально всё: хронические мигрени, боли в разных частях тела, судороги, скудные месячные, обильные месячные, потеря аппетита и любые яркие эмоциональные проявления. К последним относили не только склонность часто рыдать или кричать без видимой причины, а плохо сдерживаемую раздражительность по причине физических болей или склонность упрекать мужа за растрату семейных денег, превосходящую возможности бюджета. Обвиняли в истерии и девочку, застуканную за недвусмысленными движениями рукой в паху у себя в спальне.
Чаще всего истерию лечили совершенно зверскими способами. Связывания, обливания холодной водой, прижигания, стерилизация (да-да, удаление матки и ячников), вырезание головки клитора (клитэктомия), электрошок, терапия страхом, насильное кормление сверхкалорийной пищей – это только самые распространённые практики. Был и поприятнее, но повторять которые не стоит, да и незаконно это в Российской Федерации – употребление опиума в качестве успокоительного и средства от головной боли. Опиум британские дети и женщины из семей среднего и высокого достатка в конце девятнадцатого века употребляли годами и очень широко.
Но самым приятным способом бороться с истерией, на который дамы охотно несли докторам денежки, было достижение пароксизма (использовались и другие эвфемизмы) путём массажа гениталий. Ну да, всё верно, опытный врач уверенной рукой доставлял женщине «грешное удовольствие» и получал за это денежки.
Надо понимать, что супружеская жизнь в те времена была и опасна, и трудна. Пособия для женщин и тётушки с кумушками советовали женщине избегать близости с мужем при первых признаках беременности, а также когда первые два-три ребёнка уже появились на свет – дальше между ними был уже желателен больший промежуток. У этих советов была практическая основа.
Во-первых, несмотря на серьёзный естественный отбор в детстве, благодаря чему до замужества доживали преимущественно выносливые, крепкие девушки, беременность и роды всё же часто несли осложнения, вплоть до смертельных. Реже беременеешь – реже рискуешь жизнью и здоровьем.
Во-вторых, почти что не было аскетов, не посещающих с ранних лет публичные дома. Впервые мальчика туда приводил ещё отец. Естественно, через проституированных женщин мужчины активно обменивались половыми инфекциями, вплоть до страшного по последствиям сифилиса – а потом спокойно несли всё это домой. Хотя доктора, обнаружив у беременной целый букет венерических заболеваний, старались выдать их за другие болезни, женщины в целом всё понимали. Реже спишь с мужем – больше шансов прожить жизнь без твёрдых шанкров и симптомов гонореи.
В-третьих, приученные к плотской близости с проституткой мужчина часто понятия не имел, как не навредить молодой жене, так что секс мало у кого ассоциировался с чем-либо, кроме боли и страха. Неприятная обязанность, которую нужно отбыть. Наконец, в-четвёртых, тем не менее, эротические позывы были у многих женщин, да и при проблемах с сосудами оргазм в девятнадцатом веке так же облегчал головную боль, как и в двадцать первом – но при этом девочки самыми строгими мерами были отучены трогать свои гениталии для чего-либо иного, кроме как для соблюдения гигиены. Так что многие без шуток думали, что получить свою разрядку могут только у умелого доктора, и не понимали, что это всё то же «рукоблудие», только чужими руками.
Не стоит представлять, как бы это происходило в советском медицинском кабинете, и вздрагивать от ужаса. Европейские доктора девятнадцатого века старались как следует. Разогревали руки перед прикосновением, применяли масла, вырабатывали для себя технику и последовательность движений. Многие доходили от простых поглаживаний с нажимом к вершинам хэндджоб.
Впрочем, некоторые остерегались вызывать пароксизмы, задействуя клитор и ближайшее пространство вокруг – мол, так истерия будет чаще возвращаться, ведь этот странный участок тела буквально кнопка истерии, не зря его даже удаляют! Мы таких докторов порицаем. Самые грамотные эскулапы нежно массировали и головку клитора, и его луковицы в преддверии влагалища, и к ним клиентки возвращались снова и снова.
Странно, но при этом в эротической литературе девятнадцатого века визиты к доктору за массажем гениталий никогда не составляли фривольных сюжетов. Видимо, авторы-мужчины просто ничего о нём не знали – и ограничивались фантазиями о женской груди под руками и взглядами доктора, приехавшего полечить простуду.
Хочет выжить – пусть умрёт
Хотя сейчас популярна мантра «наш прабабки депрессий не знали», это говорит больше об эрудиции повторяющих её, чем о прабабках. От тяжёлых ли событий или от бесконечного тяжёлого труда, но время от времени «прабабки» – обитательницы русских деревень, начинали «сохнуть», то есть выказывать признаки буквально классической депрессии. Переставали разговаривать, хуже ели, медленнее двигались, страдали бессоницей или, наоборот, впадали в странную сонливость. Порой меньше умывались. В общем, рано или поздно семья догадывалась, что на бабу навели порчу.
Кому-то и дела не было – порченую бабу поднимали на работу просто тумаками и пинками. А кто-то пытался по очереди пробовать разные средства – и в церковь водили отмаливать, и заговорённой воды давали, и солью вокруг дома сыпали... Если средства всё не помогали, а к бабе жалости в семье хватало, звали знахарку. И она, среди прочих средств, могла предложить бабе умереть, чтобы порча отстала.
«Умершую» бабу клали в одной сорочке (зимой – под полушубок) на лавку у выхода, и она должна была лежать там, не шевелясь, весь день. На поминки приглашали родных. Сама баба должна была в первый же день, помирая, завещать свою собственность (приданое и самолично натканое и напряденное в замужестве) бабам и девкам семьи: «отпоют меня, Матрёна, возьми себе мой платок новый, в павлиний хвост...»
Последующие шесть дней с бабой прощались, причитая над ней, как водится – и на кого покинула, и какая хорошая была, и как теперь жить-то без бабы. Кормили всё это время бабу кутьёй, блинами и другой поминальной пищей, а то и одними просвирками (просфорами), размачивая их кагором. Бегала «умершая» до ветру или ночью, или по команде большухи – когда та заставляла всех отвернуться и на мёртвую не глядеть.
Всю неделю всех соседей, которых могли подозревать в наведении порчи, семья бабы кормила под разными предлогами солёным и сладким – чтобы силу у порчи отнять. Наконец, после недели почти неподвижного лежания баба вставала, кланялась всем, извинялась, что смерть откладывается, и шла париться в бане. После бани она могла сесть за общий стол, и потом уже жила как обычно. Если верить семейным легендам, способ был верный.
Нетрудно догадаться, почему женщинам (реже такому подвергали мужчин) помогало на недельку вот так умереть. Появлялась возможность отдохнуть – и устать от отдыха (ведь приходилось лежать, почти не шевелясь). Появлялась возможность послушать добрые слова – живым в лицо им редко говорили, чтобы не сглазить. Приободряла и резкая смена обычной рутины на мистическую обстановку поминок. Увы, но из-за того, что женщина на неделю лечения выпадала из трудового процесса, далеко не каждая семья соглашалась её «хоронить».
Кстати, завещание, сделанное на лавке, оставалось в силе. Если баба потом по какой-то причине умирала, её сундуки делили ровно так, как она во время лечения указала.
Молиться, поститься, каяться
В монастырях Европы долго существовал свой особый протокол на случай болезней монахинь, сопровождавшихся невыносимыми болями. Слёгшую монахиню переводили на постное питание, её саму причащали несколько раз в день, над ней хором читали молитвы и курили ладаном. Это кажется варварством – человек и без того умирает от какой-то страшной болезни, так ему ещё напоследок нормально поесть не дают и полежать в покое. На самом же деле, такое обращение было куда более гуманным чем условия, в которых те же больные оказались бы в миру.
Во-первых, очень часто женщина и так почти не могла есть – если боли были желудочными, головными или такой силы, что от них тошнило. Кроме того, в качестве постного молока местами использовалось маковое молочко – как известно, это наркотик с болеутоляющими свойствами. Перевод на постное питание в таком случае означал и переход на частый приём болеутоляющего.
Во-вторых, причастие, которое начинали проводить несколько раз в день, включало в себя и принятие небольшого количества вина. Напиться, даже ради борьбы с болевыми ощущениями, монахине было грешно – а вот несколько раз в день причаститься на практически пустой желудок было нормально.
В-третьих, ладан – слабый наркотик, также с болеутоляющими и успокаивающими свойствами. В том количестве, в котором его получает обычный верующий, он воздействует на человека меньше, чем привычка курить или пропускать вечером стаканчик в пятьдесят грамм. Но вот если им постоянно окуривают в маленьком помещении, он может действовать очень сильно. У человека, особенно ослабленного постом и болезнью, начинает сильно кружиться голова, происходит «отделение» от тела (боль чувствуется, но не воспринимается, словно существует сама по себе). Напеваемые хором в одном медленном ритме молитвы и псалмы могут усиливать это трансовое ощущение. Так что большинству монахинь умирать было легче, чем мирским женщинам.
Кстати, необязательно такое лечение применяли при смертельных болезнях. Иногда строгая диета, покой и ладан совершали чудо, и организм женщины справлялся с болезнью. Зависит и от больной, и от причин её печалей.