Как грипп «испанка» напугал всю планету и как его пережили в Советской России

Первыми из европейцев в марте заболели французы. К апрелю грипп докатился до Парижа. Позже выяснилось, что ещё раньше, чем во Франции, болезнь зафиксировали в США на военной базе. Впрочем, неясно, как она туда попала — пациент ноль не был установлен, а это означало, что болезнь могли принести из любой достаточно мало освещаемой прессой географической точки, например, из Азии.

В 1997 году учёные решили разобраться в природе смертоносной болезни, вошедшей в легенды. Они взяли биоматериал из женской могилы, выкопанной на Аляске в вечной мерзлоте... в точности, как в романе Робина Кука, вышедшем за пару лет до исследования. Из тканей женщины им удалось выделить генетический код вируса. Позже этот код уже сравнивали с другими вирусами, и журналисты задавались вопросом, не в родстве ли он с COVID-19. На самом деле, родственник «испанки» действительно недавно вызвал эпидемию... Но «свиного гриппа», H1N1, того самого, что зовут также «мексиканским». Похоже, «испанка» попала в Европу именно с американского континента.

Испанская же пресса первой осветила новый вид гриппа от того, что Испания не участвовала в Первой Мировой, и на её территории не действовала цензура на «панические известия». Вскоре после начала эпидемии был заключен мир, цензуру отменили, и газеты всей Европы, включая большевистскую Россию, тоже заполнились новостями и статьями о новом гриппе. Впрочем, Россия в отношении «испанки» находилась в особой ситуации.

В конце десятых-начале двадцатых годов Россию захлёстывали несколько эпидемий. Оставшиеся ещё с царских времён сифилис и туберкулёз (масштабы их распространения в начале двадцатого века современному человеку даже трудно было представить). Хлынувший в тыл вместе с солдатами брюшной тиф. На Дальнем Востоке — чума, как в бубонной, так и в лёгочной форме. Странная холодоустойчивая форма холеры. И не менее странная, слишком далеко на север ушедшая тропическая малярия.

«Испанка» прокатилась по РСФСР безжалостным катком, но во многих местах она даже не успевала собрать свою страшную жатву: до неё люди успевали умереть от любой другой заразной болезни, от невозможности достать в городе еду, от того, что запасы забрала прошедшая мимо красная или белая армия, наконец, от пуль, сабель или удара вилами в бок. Так, Лариса Рейснер, жестокая революционерка, чью смерть оплакивали нелюбители революции, умерла именно от тифа, хотя была современницей эпидемии гриппа.

Всего в РСФСР около 3 млн человек погибло от испанского гриппа. Это составляло 3,4% от всего населения страны. Среди унесённых эпидемией — Яков Свердлов и партийная деятельница, врач Вера Величкина. Перед смертью она наверняка заразила ещё многих: беспокоясь, что официальные нормы продуктов на бесплатные горячие завтраки в школах за её спиной занизят, уже глубоко больная поехала на совещание. Чудом выжили её дочь и няня дочери, переболевшие вместе с Величкиной.

Население спасалось, как могло. В Одессе евреи сыграли на кладбище чёрную свадьбу, пойдя на поводу поверья, что если женить самых несчастных людей общины друг с другом среди могил, можно остановить большую беду. Свадьба была очень, очень многочисленна. Русский крестьянин лечился баней и водкой. Кто выживал, потом очень рекомендовал такой способ: ведь ему же помогло. В городах в основном прописывали пребывание в постели и свежий воздух (открытое окно), но расцветали и самые шарлатанские методы. Могли втирать в грудь мазь от сифилиса, например, или давать стаканами препараты на основе аспирина — с учётом того, что грипп сам по себе перегружал сердце, такое лечение должно было быть смертельным.

Совсем недавно интернет смеялся над старыми плакатами, которые запрещали рукопожатия, рекомендовали не целоваться с родственниками и тому подобное. Их совсем недавно называли даже «гигиенической истерией». Но стоит вспомнить о количестве эпидемий, захлестнувших страну во время Первой Мировой и после неё, и всё становится на свои места.

Культ «надраивания», охвативший двадцатый век, связан не только с открытиями разного рода бактерий и вирусов на фоне нехватки знаний об иммунитете и не столько с усилиями маркетологов, продвигающих сверхновые моющие средства, сколько именно с эпидемиями тифа и «испанки», а в РСФСР — ещё холеры, сифилиса, чумы. Когда сравнивают спокойное отношение датчан к немытым рукам и овощам и то, как россияне относятся к этому вопросу, забывают о том, что у российского «невроза» есть вполне определённые исторические причины.

Помимо продразвёрстки и плохих погодных условий, потравы полей во время сражений большевиков и их противников, среди причин голода начала двадцатых — эпидемии, уносившие крестьян десятками тысяч. На промышленность разгул эпидемий повлиял ещё хуже — рабочие жили в более скученных условиях, по много семей в одном бараке или квартире, переделанной в коммунальную.

Есть много причин, и только одна связана с действием вируса как такового — или, точнее, с тем, что организм давал на него чрезмерный иммунный ответ, который, собственно, и приводил к лёгочному кровотечению (такому сильному, что, как записала американская медсестра Джози Браун, кровь из носа стреляла по комнате). Именно такую реакцию обнаружили учёные, привив выделенный ими вирус «испанки» молодым здоровым обезьянам.

Заразность же «испанки» связана с тем, что она начала распространяться, прежде всего, в армиях, где люди жили очень скученно и постоянно передвигались, меняя свою локацию. Так, на Урал и к казахам болезнь занесли со стороны Украины белые казаки-дончане. Точно так же переносила её Красная армия. Немцы передвигались по Франции, французы — по Германии, и все возвращались по окончании Первой мировой в родные места, а там их ждали не только семьи, но и сильно скученные районы городской бедноты, общественные бани и помывочные (водопровод был не в каждом доме), кабаки, в которых отмечали возвращение с фронта со старыми друзьями (и порой не один день). В итоге от гриппа умерло больше людей, чем непосредственно на полях сражений или от зверств солдат по отношению к мирному населению.

Кроме того, в то время уровень медицины оставлял желать лучшего. Ей приходилось действовать экспериментально: антибиотиков и противовирусных препаратов не было никаких, для лечения симптомов тоже было не слишком много лекарств. Врачи пытались предлагать полоскать рот солёной водой, опрыскивать горло специальным дезинфицирующим спреем, ходить повсеместно в масках. Маски стали самой популярной и, возможно, самой эффективной мерой. Во многих местах без маски нельзя было зайти даже в общественный транспорт, а люди на улице, видя твоё открытое лицо, выкрикивали оскорбления. Самой же эффективной мерой оказался карантин: закрытие общественных мест вроде церквей, ресторанов и кинотеатров, порой — закрытие всего города на въезд и выезд, перемещение заражённых лиц в специальные медицинские лагеря.

Мало что повлияло на развитие здравоохранения во всём мире, как эта эпидемия. Из-за неё и после неё стали массово строить государственные больницы и госпитали, причём с запасом мест на случай эпидемии — в норме эти места должны были пустовать (что неизменно раздражало бухгалтеров и экономистов). Пропаганда санитарных и гигиенических норм стала такой массовой, что ко Второй Мировой Европа пришла с чистыми руками и указами о том, как часто должен мыться солдат.

Только в последние десятилетия страх сошёл на нет, и государства стали урезать траты на медицину и, в первую очередь, на количество простаивающих пустыми коек, которое возможно в каждой отдельной больнице. Такая оптимизация коснулась и России.