Хирург Жауме Масиа: пластическая хирургия и рак груди – что нужно знать?

Например, при врожденных дефектах и ожогах или в тех случаях, когда нужна реконструкция после онкологических операций. А еще мы занимаемся тканями и их пересадкой – интереснейшая область для открытий. Недаром первая в мире трансплантация – трансплантация почки – была выполнена пластическим хирургом.

Во-первых, это ОНА. Во-вторых, это, как правило, женщина с очень высоким уровнем образования. И еще – почти всегда в ее ближайшем окружении есть врачи. Именно при таких исходных данных женщина, у которой обнаруживают рак молочной железы, предпочитает сразу сделать реконструктивную операцию груди и лимфатической системы. Тогда она избегает не только эстетической проблемы (остаться без груди или с деформированной грудью), но и проблемы функциональной и очень распространенной при удалении молочной железы – лимфостаза. Вторая категория пациентов – это женщины, которым уже была удалена грудь или у которых уже развился лимфостаз. И это необходимо исправить.

Люди прилетают либо по рекомендации коллег по всему миру, либо находят информацию о нас в социальных сетях, где читают отзывы. Думаю, у меня есть пациенты практически из каждой страны мира. Многие прилетают из Европы и Латинской Америки, из Российской Федерации или Украины.

Рак сейчас встречается практически в любом возрасте. Думаю, что самой молодой пациенткой на восстановление груди методикой DIEP была 18-летняя девушка в 2000 году. Для меня она особенная: я видел ее, когда она столкнулась с раком совсем девочкой, а сейчас, 19 лет спустя, она приходит ко мне просто поприветствовать каждые два года... И меня всегда наполняет гордость, когда я вижу эту уже взрослую, уверенную в себе женщину. А самой пожилой моей пациентке на момент операции было 89 лет. У нее была не просто ампутирована грудь, у нее был еще и страшный остеомиелит на грудной стенке. Все врачи, с которыми она консультировалась, отказались ее оперировать. Мы смогли и создать ей грудь, и решить проблему остеомиелита, хотя для этого нам пришлось удалить ей часть ребер и полностью восстановить грудную клетку и грудь.

По данным ВОЗ, с ним столкнется одна из восьми женщин. Чем раньше выявляется рак, тем больше вероятность того, что грудь удастся сохранить. Сегодня цифры в западном мире таковы: примерно 40% женщин рекомендуется мастэктомия, а в 60% можно ограничиться консервативной хирургией. Поскольку в развивающихся странах скрининг населения менее развит, там рак обнаруживается позже. Поэтому зачастую пропорция обратная: 60% нужно делать мастэктомию.

Если мы говорим о Европе, то на сегодняшний день всё зависит от страны. От 22 до 60% женщин идут на операцию по реконструкции.

Часто элементарно из-за отсутствия информации. В большинстве онкологических отделений нет пластических хирургов, поэтому об этой возможности часто и не упоминается. Плюс существует легенда, что после удаления груди нужно ждать два года, чтобы сделать реконструкцию. Сейчас ситуация меняется – во многом благодаря интернету. Думаю, что скоро в западных странах процент реконструктивной хирургии будет порядка 70–80% всех случаев.

Потому что для некоторых женщин всё, связанное с их диагнозом и особенно с хирургией, – это такой шок, что они не готовы подвергнуться еще одной операции. Но если врач правильно подает информацию и у пациентки есть возможность поговорить с другими женщинами, то многие решают восстановить грудь. И дело не только в ощущении своей женственности. Жить с ампутированной грудью – это еще и физическая декомпенсация и определенные неудобства в обществе. Женщина с удаленной грудью часто не хочет ходить на фитнес, потому что боится, что ее увидят в раздевалке, в бассейн, потому что в любой момент может выскользнуть протез. И вот эти маленькие детали в конце концов приводят к другому качеству жизни. Получается, что все маркеры в порядке, а психологически женщина всё еще остается больной.

Мы располагаем двумя методами: либо мы создаем объем при помощи «чужого» материала (имплантата), либо при помощи своего собственного. Иногда возможна их комбинация. Дело в том, что имплантат статичен, а наше тело динамично. Если просто установить имплантат в одну грудь, а другая останется естественной, со временем груди могут потерять симметрию: одна может увеличиться или уменьшиться в размере, потому что вы пополнели или похудели, а вторая останется неизменной.

Безусловно. Мы часто рекомендуем восстановление с имплантатами молодым и худеньким пациенткам, у которых нет «лишних» тканей. В особенности, если они не будут подвергаться интенсивному облучению. В этих случаях лучше делать установку протезов в обе груди: тогда результат будет максимально гармоничным. Другое дело, что в этих случаях мы должны быть честными и сразу предупреждать, что даже современные протезы обычно лет через 15–20 всё-таки изнашиваются, поэтому скорее всего, если вам только 30 лет, придется снова в будущем пройти через операцию.

Во-первых, когда можно использовать кожу и подкожный жир из области живота, ягодиц... Результат получается максимально естественный. И когда впоследствии пациентка полнеет, худеет, когда грудь начинает меняться, всё это будет одинаковым для обеих сторон. И это навсегда. То есть этой пациентке уже не нужно возвращаться ко мне никогда. Это оптимальное решение, когда оно возможно.

Лимфедема – страшное зло, на которое еще совсем недавно врачи не хотели обращать внимание. Потому что считалось, что сделать с этим ничего нельзя. Многим пациенткам даже восстанавливали грудь, но при этом не могли восстановить качество жизни. Лимфостаз – тяжелейшее инвалидизирующее последствие хирургии. Женщина не может надеть красивое платье или пальто, потому что рука не проходит в рукав. Не может дотянуться до полки шкафа, потому что поврежденная рука весит на пять килограммов больше, чем другая. Не говоря о том, что это серьезный дефицит иммунной системы...

Именно! В общем, лимфостаз – это такая тяжелейшая вещь, но при этом врачи всю жизнь от него открещивались. Дескать, мы вам жизнь спасли, а это... терпите! Вот и получалось, что по данным метаанализа, опубликованного в Lancet of Oncology в 2013 году, у трети всех пациенток, которые подверглись удалению лимфатических узлов при мастэктомии и лучевой терапии, развился лимфостаз. В результате, когда мы говорим о лимфедеме при раке груди (лимфедема может быть помимо этого еще и первичной (врожденной) или вторичной после хирургии при раке яичников, матки, предстательной железы, меланомы и т. д.) – каждый год только в Европе, США, Канаде и Австралии появляется 300 000 новых пациентов с лимфедемой.

Во-первых, существует методика, позволяющая избежать развития лимфостаза. При удалении лимфатических узлов мы одновременно реконструируем подмышку и уже не отсоединяем руку от тела, чтобы лимфа продолжала функционировать.

Первую из этих методик развили лет 15 назад японские исследователи, вторую – парижская группа. А мы их усовершенствовали: стали пересаживать не просто лимфатические узлы, а всю лимфатическую ткань, что теперь признано более эффективным. Также мы создали терапевтический алгоритм для выбора операционной методики, которым пользуются сегодня все на свете и которую назвали BLAST (Barcelona Linfedema Algoritm for Surgical Treatment).

Трудно сказать. Мы все примерно одного поколения, все ездили по миру и собирали самое новое. И были такие настойчивые, любопытные... Действительно как-то сложилось, что Испания достигла больших успехов в микрохирургии и трансплантации*. Вместе с некоторыми странами Азии, например Японией и Кореей! В Европе, кстати, отличная школа микрохирургии в Париже, Лондоне, Хельсинки. Ну и, безусловно, в Барселоне.

Да, это 8-летняя девочка из Мексики с жуткой формой лимфостаза ноги, из бедной семьи. Для нее собрали деньги и отвезли ее в Хьюстон, но там ей предложили только ампутировать всю ногу, выше бедра. Ей сказали, что никакого другого лечения не существует. Семья не согласилась и продолжала искать. Мы провели ей хирургическое лечение в Барселоне, и через два месяца девочка уехала от нас, наступая на обе ноги!

Во-первых, стоит выяснить, каков опыт хирурга в той процедуре, которая вам предстоит. Опыт – это годы работы и количество проделанных случаев похожей патологии. Если хирург оперировал сложными методами 50 подобных случаев, – этого недостаточно. Человек, который проработал 10–15 лет и прооперировал по меньшей мере 800 сложных случаев, скорее всего, сможет решить сложную проблему.

Второе – личная симпатия и уверенность во враче. Ваш врач должен быть тем человеком, о ком вы можете сказать: я знаю, что он будет бороться за меня до конца и ни за что не сдастся. Если он не вызывает в вас эту уверенность, ищите другого. Думаю, что всегда можно найти специалиста, который технически будет так же хорош, но при этом еще и сможет вызвать в вас настоящее доверие.

Я не доверяю центрам, принадлежащими крупным сетям инвесторов, они часто скатываются в меркантилистскую медицину. Там могут быть, конечно, отличные врачи, но всё-таки лучше выбирать госпитали – государственные или частные, которые управляются врачами. С помощью экономистов, конечно. Но врачами.

Это долгий день. Подъем в 6 утра, далее работа в университетском госпитале, которая складывается из консультаций, операций и академической деятельности. В конце утра летучка по административному управлению. Руководя отделениями пластической хирургии двух университетских госпиталей, нужно организовывать работу еще 40 человек. Один день в неделю посвящен руководству Европейской школой микрохирургии, где у нас обучаются хирурги с пяти континентов. Потом на ходу съедаю салат или сендвич и направляюсь в клинику «Планас», где общение с пациентами и снова операции; совсем поздно обсуждаем с командой случаи, впечатления, предложения. В 10 или 11 ночи захожу домой, сажусь за компьютер, чтобы прочитать новые статьи или написать или исправить свою. Если повезет, часов в 12 засыпаю перед компьютером. Снова подъем в 6 утра.

Всё зависит от их сложности. Может быть только одна операция, которая длится 12 часов, а в другие дни – 4 операции, которые продолжаются часа по 2. Тяжелая неделя – это неделя, в течение которой нужно выполнить три или четыре длинных операций – продолжительностью от 8 до 14 часов каждая.

На человеческие качества. Думаю, что врач, который искренне не любит людей, не интересуется людьми, не умеет их слушать и сочувствовать – не может по определению стать хорошим врачом. Это раз. Плюс важно огромное желание постоянно учиться и преодолевать трудности и самого себя. Мне нравятся люди, которые всегда улыбаются и одинаково разговаривают с «важной» персоной и с парнем, который моет окна в коридоре.

Материал создан при содействии Благотворительного фонда «Система». БФ «Система» как оператор социальной деятельности компаний Группы АФК «Система» инвестирует в образование и просветительские проекты, выступает ответственным участником в пропаганде здорового образа жизни и оператором экспертных знаний для широкой аудитории.

Автор: Ольга Соловьева, директор Barcelona Medical Consulting

Реклама