«Можно ли не любить своих детей?» Когда здоровый эгоизм перестает быть здоровым
Полина Волошина журналистка
Любой, долгое время угнетаемый класс, получив послабление, словно слетает с катушек и переходит в радикальное состояние. Не буду упоминать здесь о каких-либо меньшинствах, чернокожих или феминистках, ограничусь своей темой материнства. Как? И тут? Да, и тут. И тут тоже происходят изменения, которые мне совсем не нравятся.
Довольно продолжительное время женщина-мать существовала в абсолютно закрытом мире, где о ее проблемах знала только она сама и жаловаться было не принято, практически запрещено. Сказать, что тебе сложно, — это стыд и срам, признание себя профнепрегодной — и как женщина, и как мать. И они молчали, потому что другие молчали, потому что это не обсуждалось, об этом не писали газеты, не говорило радио, не предупреждали врачи, и матери этим молчанием подписывали себе приговор: если все справляются, а я не справляюсь, значит, со мной что-то не так? Если все бабы в поле рожали — и ничего, а я в больнице — и мне так трудно, значит, я слабая? Если все успевают и детей воспитывать, и хозяйство на себе тянуть, а я не могу, значит, я плохая хозяйка?
В каждый период времени были свои причины молчать. Странно представить себе ноющую бабу (ту, что рожала в поле), потому что семеро по лавкам, восьмого родила, а девятым уже беременна — и кому на это жаловаться? Богу? Или комсомолку, которой вообще-то еще коммунизм строить, и паровоз вперед летит, а туда слабых не берут — да она сдохнет, а в слабости не признается! Потом вроде паровоз сломался, но выросло поколение детей, чьи матери все еще помнили, что жаловаться нельзя, и вбили это знание кому ремнем, а кому воспитанием.
Поколения сменялись, старики уходили, на их место приходили молодые, но воз с места не сдвигался. Тут тебе церковь говорит: «Терпи и не ной». Тут партия приказывает. А вот уже красивые мамы на страницах глянца демонстрируют идеально плоские животы через две недели после родов и лучезарную улыбку «с четырьмя детьми». И снова несчастные женщины с недоумением сравнивали себя с ними и думали: «Да что же со мной не так?»
И вдруг в мире что-то произошло: один за другим начали появляться издания, которые говорили: «Женщины, миленькие, все с вами нормально! Рожать матери — ужасно больно и страшно! Послеродовая депрессия — это серьезное расстройство и нельзя его игнорировать. Брак на грани развода в первый год жизни ребенка у 9 из 10 даже самых идеальных пар. Срываться и рыдать — естественно. Не хотеть секса — абсолютно естественно и учеными доказано...» Фуууух, выдохнули. Миллионы женщин на всей Земле со слезами благодарности наконец-то смогли расслабиться, сесть на свою неидеальную после родов большую попу, с нежностью посмотреть на свои растяжки, с любовью принять свои испорченные сиськи, смогли прореветься, обняться, объясниться с мужьями: «Ты прости, ничего личного, вот и учеными доказано...» И было бы здорово на этом остановиться, но наконец-то распрямившаяся пружина по инерции помчалась дальше.
А дальше под флагом «это нормально» (и это не про любимый всеми популярный родительский ресурс) начинают появляться признания о том, как дети надоели, кто как сорвался на ребенка, кто как пропесочил мужа. Признания матерей о том, что они так и не смогли полюбить собственных детей, о том, что они жалеют о принятом решении, что без детей было бы лучше. Появляется новое прочтение в принципе справедливого выражения «счастливая мама — счастливый малыш», но теперь молодые мамы словно бы хвастаются друг перед другом, кто как бросил своих невыносимых малолеток на няню, родственников или даже одних (и с ними ничего не случилось!). То, что еще недавно обсуждалось неуверенно, иногда анонимно и в закрытых группах, теперь преподносится как достижение и громкий окрепший голос получившей свободу женщины. И сотни комментариев поддержки.
Не скрою, мне очень не нравилось, когда здоровый адекватный феминизм был подавлен агрессивным и радикальным. Когда борьба за права женщин переросла в борьбу с мужчинами вообще, и эта новая «свободная мать» пугает меня не меньше.
«Я не должна бояться, никто не заставит меня молчать, я свободна, я не должна жертвовать своей жизнью, интересами и карьерой ради детей!» — конечно, да, но... Но не сразу и не так категорично. «Это нормально — не любить своих детей» — вообще-то нет. Это нормально в состоянии послеродовой депрессии (что само по себе ненормально и требует лечения). «Это нормально — жалеть о сделанном выборе» — да, нормально, но если ты уже сделала этот выбор, остановись, не беги, не убегай и прими свою жизнь такой, какой она стала с детьми.
Но разве же влезешь каждому в голову? Разве объяснишь что-то тем, кто не собирается тебя слушать? Потому что призвать людей любить себя и забивать на всех — легко, а вернуть их обратно в (без преувеличения) адски сложный период раннего материнства — очень сложно. Соблазн воспользоваться громкими лозунгами свободы слишком велик. А самая неприятная вещь, которую я уже говорила и скажу еще: никакого материнского инстинкта нет, если вы не находитесь в постоянном контакте с ребенком.
Материнский инстинкт не появляется по щелчку просто из того, что вы явили кого-то на свет. Вы не начнете любить ребенка просто потому, что вы его мама. Нужно пройти через все эти круги ада — родов, первой недели, первого года, тоддлерства, кризиса трехлеток, детского сада и школы, не спать, рыдать, ненавидеть, жалеть, несколько раз поседеть от ужаса и мысленно похоронить — и вот тогда у вас эта любовь проснется и окрепнет (то есть да — это тоже работа!).
И выбирая между усталой, иногда срывающейся и ошибающейся мамой, которая временами ненавидит и детей, и себя, и мужа, и мамой, которая вдруг принимает решение, что все слишком сложно, она не готова и ее жизнь важнее, которая отдаляется, откупаясь финансово, мне по-человечески ближе и понятней первая. Потому что, на мой взгляд, нет худшей травмы, чем тихая умиротворенная нелюбовь родителей, которые разочаровались, пожалели, но сделали все, чтобы ребенок ни в чем не нуждался. Потому что, вырастая, мы все осознаем, что единственное, в чем мы по-настоящему нуждаемся в этой жизни, — это любовь. И потому что главная любовь, без которой любая другая перестает иметь смысл, — это любовь материнская.