Как советский педагог создал школу как будто из лучших стран будущего

Он стал писать статьи о сельской жизни в газету, руководил и местной кооперацией, и, потом, местным колхозом, завёл при колхозе лабораторию для экспериментов с селекцией, помогал строить школу-семилетку и вёл там труды — давал мальчикам плотницкие и столярные навыки, которые по тем временам лишними быть не могли.

Троим сыновьям и дочери говорил: вы, мол, будете новую жизнь строить. А начинается новое общество — со школы. И сыновья с дочерью выучились, чтобы стать сельскими учителями и учить других детей. Сельских учителей нехватка была страшная! Так что выбор такой профессии был шагом большой гражданской сознательности.

Василь — теперь уже, по должности, Василь Олександрович — в семнадцать лет уже начал вести уроки, параллельно доучиваясь заочно в Полтавском педагогическом. Том самом, откуда вышел другой знаменитый педагог — Макаренко. По специальности Сухомлинский, большой почитатель родной культуры, стал учителем украинского языка и литературы. В 1938 году. Что значило — в двадцать лет, а ещё это значило — за три года до Великой Отечественной.

В 1941 году молодой учитель, поцеловав на прощанье беременную жену Верусю, пошёл в военкомат, не дожидаясь повестки. Должность получил — политрука. Звучит безопасно: следи себе за речами солдат да сдавай паникующих под трибунал. Но политрук тогда просто так отсидеться не мог; очень часто именно политруку приходилось возглавлять атаку, когда застрелен был командир и солдаты падали духом. По крайней мере, Сухомлинский был из тех, кто возглавлял.

В сорок втором году, под Москвой, Сухомлинского тяжело ранили. В уральском госпитале, куда смогли его переправить живым, хирург из эвакуированных совершил настоящее чудо, вытаскивая с того света молодого политрука. На вопрос раненого, можно ли признать его хотя бы ограниченно годным — с таким вердиктом можно было идти в обслуживающие армию структуры — хирург удивился: сказал бы спасибо, что не ограниченно годен для жизни...

После госпиталя Сухомлинский немедленно нашёл лямку себе по плечу: пошёл работать директором в посёлок Ува в Удмуртии. И как только стало возможно, навёл справки о жене. Увы, она стала одной из десятков тысяч жителей Херсонской области, убитых немцами. Он узнал только, что родился у них — сын. И его тоже убили с матерью.

После Победы вдовцы и вдовицы в новый брак часто вступали быстро. Было ощущение, что надо торопиться начать новую жизнь. Сухомлинский женился на симпатичной ему женщине, русской, тоже учительнице, с которой познакомился ещё в Уве. Она приезжала с проверкой в его школу. Вместе они поехали поднимать школу в посёлок Павлыш в самом центре Украины. Посёлок этот, как и многие другие, был страшно перепахан военными годами.

Цель Сухомлинский перед собой и соратницей-женой Анной Девятовой поставил ни много, ни мало — воспитание идеального коммуниста. Нормально для политрука. Но что насчёт детей? Чему их учили и на что была похожа сама учёба? Неужели они часами зубрили Маркса и учились стрелять в контру?

Школа, которую возглавил Сухомлинский, работала принципиально по-новому. Во-первых, она была инклюзивна. Слов таких не знали, но таков был принцип Василя Олександровича: не исключать никаких детей ни при каких обстоятельствах, и если ребёнок не может осваивать что-то в общем темпе — не торопить, давать осваивать в своём.

Вы можете такое представить в сорок восьмом году? А именно такие правила ввёл Сухомлинский и придерживался их до смерти в семидесятом. Благо сразу после Великой Отечественной проверками сельские школы не особо мучили, а когда начали — Сухомлинский был уже вооружён первыми результатами эксперимента. Школа — это место, где начинается общество. В обществе должен пригодиться каждый. Значит, и в школе должен найти своё место каждый ученик. Вот принцип номер один.

Как коммунист, Сухомлинский, конечно, говорил о труде как о деле облагораживающем. По его представлениям, ребёнок должен был в течение всего школьного обучения делать руками много и разного: это помогало ребёнку учиться, развивало его мозг. Кроме того, детей приучали выражать любовь к близким, уважение к другим людям через труд, через созданное самостоятельно. Звучит странно? Чем тут можно восхищаться и какая тут связь с современными передовыми школами? Требуется перевод на современный язык.

Дети гораздо лучше познают мир не через абстракции, а через манипуляции с предметами и веществами. И даже абстрактные понятия они так осваивают быстрее и легче. Работа над поделками — это и развитие мелкой моторики, и постижение основ геометрии и физики. Работа в саду, в живом уголке — это база по ботанике и зоологии.

Случалось так, что ученика, не способного освоить программу со сверстниками, чуть не полностью переключали на поделки — и через три года работы руками с глиной, деревом, соломой, тканью он вдруг начинал осваивать то, что, казалось, никогда ему не поддастся в классе.

Умение же выразить свою любовь в сделанном руками как нельзя кстати в послевоенном СССР, где предметы быта не купишь быстро и без особых усилий, как можно сделать в двадцать первом веке, даже не выходя из дома. Наряду с культивацией подарка, сделанного своими руками, Сухомлинский культивировал уважение к матери — к той женщине, которая после Великой Отечественной поднимала на себе и детей, и государство, часто без какой-либо помощи мужчины. Не вернулись мужчины домой...

Труд в том виде, в котором его познавали дети в школе Сухомлинского, больше всего напоминал проектное изучение в финских школах наших дней и экологические занятия в школах многих других стран. Помимо обязательной программы, не такой уж обширной, как можно подумать, в школе действовало восемьдесят кружков — и больше половины из них предполагали ручной труд. Каждый мог выбрать именно то, что ему интересно.

Велись кружки так, что незаинтересованных детей — не было! То же и с уроками. На уроках действовало правило — если ребёнок утомился сидеть в классе со всеми, он мог выйти. Просто посидеть в тихом месте или пробежаться по двору — как захочется. Послушать у дверей чужого класса, что рассказывают там — не проблема!

Такое сейчас практикуется и во многих европейских передовых школах. Но требует умения педагога вести за собой класс, чтобы возвращаться было — интересно, и требует от педагога невероятное количество сил. Где они брались?

Сухомлинский в специальных классах для родителей разъяснял, что детям очень важно пять-семь часов в день иметь время, которое они будут тратить только на себя, только по своему усмотрению, и, главное, это время не должно быть структурировано взрослыми. Он считал это важным фактором развития ребёнка. То же касалось учителей.

Интенсивная, не формальная работа с детьми требовала огромной отдачи от взрослого. Как директор, Сухомлинский придерживался мнения, что требовать внеурочной работы от учителя чаще раза в неделю — недопустимо, а бумажная волокита должна быть настолько уменьшена, насколько вообще возможно. И, конечно, в выходные учитель неприкосновенен! Только так возможно предотвратить выгорание педагога и сохранить высокий уровень его работы.

Легко догадаться о том, что воспитание идеального коммуниста Сухомлинский не видел без коллектива. Ребёнок лучше всего работает в коллективе, коллектив его облагораживает и зажигает, коллектив его поддерживает, коллективом легче решать многие задачи — такова была его позиция.

Легко представить ассоциации современного читателя (или даже читателя, заставшего советскую школу). Все ходят строем, в ногу, и за отрыв от коллектива немедленно прилетает... Так понимали воспитательную роль коллектива во многих советских школах.

На деле, в школе Сухомлинского ребёнок, которому хотелось уединения, легко мог сесть в одном из специально устроенных тихих уголков школы (в зимнем саде, комнате мысли, просто уголке коридора), просто так или с книжкой. Книги, как классические, так и детские, принципиально разложены были в школе во всех помещениях на видных местах. Понятно, что книги предлагались на двух языках — на украинском и на русском.

Кто хотел деятельности и не хотел шумихи — мог зайти в рисовальную комнату и устроиться с альбомом и красками. Была в школе и музыкальная комната, отдельная от музыкального класса, и комната сказок — где можно было прочесть чужие и написать свою, и зооуголок, где молча можно было возиться с животными, пока никого нет. Сухомлинский полагал, что у детей разные темпы вхождения в коллектив, и разные потребности в нахождении в коллективе.

Пятым принципом Сухомлинского была забота о здоровье ребёнка как первичная, стоящая надо всеми иными заботами, кроме, разве что, развития у ребёнка чувства совести. Он справедливо замечал (и это не раз подтверждено было исследованиями позже), что во многих случаях неуспеваемость ребёнка связана именно с неправильным режимом и плохим самочувствием.

На специальных занятиях для родителей, куда они приглашались ещё за два года до школы, педагоги объясняли, что нельзя детям сидеть над учебниками в душной комнате, перед сном и тем более вместо сна; что неумение освоить тему может быть головной болью, болью в спине или шее, нехваткой микроэлементов в пище, которые ребёнок и взрослые возле него не распознают.

Лучшей летней подготовкой к школе считались гимнастика и прогулки, в ходе которых дети, бегая босиком, закалялись и предотвращали развитие плоскостопия, укрепляли спину и шею, улучшали тонус сосудов головы. А ещё — получали как можно больше опыта взаимодействия с миром, к которому потом можно было привязать изучение школьных дисциплин.

Мало того! И в самой школе в тёплые месяцы, в холодную, но хорошую погоду детей «держали» на улице — проводили уроки под открытым небом (даже порой на ходу), поощряли бегать во дворе на переменках, возиться в саду, изучать живую природу вокруг посёлка в лесах и полях.

Серьёзно отстающих («второгодников») среди детей без особенностей развития не было вообще; дети с особенностями тоже не буксовали, постоянно двигаясь вперёд. Кстати, прогулкам на свежем воздухе в наше время уделяется особое внимание в школьном и домашнем воспитании детей стран Скандинавского полуострова.

Что касается совести, то она входила в шестой принцип воспитания по Сухомлинскому — в необходимость работы с чувствами ребёнка. Сейчас бы это назвали развитием эмоционального интеллекта, и такие уроки нередко проводятся в школах развитых стран.

Развивали не только совесть. Учили искать радость, справляться со страхом и злостью, разрешать конфликты, успокаиваться, выстраивать максимально комфортны социальные отношения друг с другом. Педагог никогда не проходил мимо острой ситуации: спокойно разбирал её с детьми, учил, как можно поступить, обращал внимание на аспекты, о которых кипящие гневом дети, например, не подумали.

Никто не волновался, что это время «отъедается» от уроков. Работа с эмоциями учеников была такой же частью школьного процесса, как и любая другая — а значит, лишней при освоении любой дисциплины быть не могла.

Ученикам в школе не ставили оценок, кроме как в качестве особого поощрения — и то в более старших классах, чтобы не развращать детей гонкой за оценками до того, как у них устоится привычка к деятельной любознательности. Ученик или освоил тему, или освоит её позже. Самостоятельно, с другим (младшим) классом, с помощью учителя в те дни, когда тот сверх уроков находится в школе — неважно.

Каждому ученику говорили: «Попробуй ещё раз, а если не готов — что ж, твоё время придёт». И ребёнок знал, что где-то там впереди — его время, оно просто ждёт. Он не чувствовал, что раз и навсегда упускает возможности.

Учителям запрещалось вызывать родителей в школу для того, чтобы ругать ребёнка, тем паче — призывать их давить на ребёнка или говорить о ребёнке неприятное в его присутствии. Родители приходили в школу или узнать, что можно дома сделать полезного для развития ребёнка (например, высадить орехи и яблоки во дворе — да, да!), или услышать об его успехах и о том, какие таланты могут со временем проложить ему дорогу в будущее.

И можно понять! Не хватало вешать дополнительную нагрузку на измотанных женщин, на небольшое количество тяжело работающих (за себя и того парня) мужчин — мало им, что ли? Да и ухудшать отношения в семье — не дело и точно ребёнку в развитии не поможет.

Ещё одна особенность — Сухомлинский, в отличие от большинства педагогов двадцатого века, не высмеивал «бабкины методы» в педагогике, если только речь не шла о недопустимом, с его точки зрения, насилии. Напротив, выросший в деревне, родную культуру он любил горячо и считал опыт сотен поколений матерей — все эти потешки и игры — ценным и прошедшим испытание временем. Только, в духе эпохи, называл его — крестьянской традицией, что, впрочем, тоже было правдой. На крестьянство в СССР считалось опираться более прогрессивно, чем просто на каких-то там мамок и бабок.

Ещё до того, как начать учить азбуку и читать предложенную программой литературу, в специальной «Школе радости» — подготовительном отделении школы — дети узнавали тысячи родных песенок, прибауток, пословиц, поговорок, примет и сказок. Их чувство текста вырастало из устного народного творчества словно само собой, и в школе им легко давались стихи, сочинения, разбор повестей и рассказов.

Кстати, о сочинениях — нигде, кажется, так много не поощряли детей придумывать песенки, стишки и сказки, как у Сухомлинского. Его выпускники в результате изъяснялись свободную на любую знакомую им тему. Сейчас это умение пестуется в школах Европы и США — но отчего-то не в школах бывшего СССР...

Когда в «Учительской газете» стали поглавно выпускать книгу Сухомлинского, где он рассказывал о работе своей школы, его начали шельмовать. Его подход подозревали в религиозности — что это за библейские проповеди, какую-такую духовность он упоминает? И, конечно, в анархии — это же вольница какая-то, а не коллективизм и не учебная программа!

Удивительно, но потопить Василя Олександровича не удалось. На его защиту встало множество других педагогов, встал коллектив «Учительской газеты», и, конечно, колхозники Павлыша, чьи дети учились у Сухомлинского. Тогда начался другой страшный процесс — внедрение. Власти СССР вовсе не чуждалось новшеств и нередко соглашались с экспериментаторами от педагогики, что принципы их верны и работают. А значит, их надо внедрить в общую практику.

Проблема была в том, что внедряли, как правило, на совершенно неподготовленную почву, не отменяя предыдущих указаний, аврально и формально. Так что вскоре каждый педагог в стране выучил мантры про труд, коллектив и совесть, но в школы, куда не допустили отказ от оценок, принятие своего темпа у учеников и другие наработки Сухомлинского, эти мантры ничего хорошего не принесли.

Всю свою недолгую жизнь Сухомлинский пытался объяснить, как именно надо работать с детьми, чтобы не вышло то, что вышло. Он написал сотни статей, десятки книг. Несколько школ смогли повторить его опыт — когда пошли на это осознанно. Его концепции и сейчас изучают в педагогических ВУЗах, в том числе в России. Вот только воплощают где угодно, но не в СССР, для которого он свои принципы разрабатывал. Во-первых, потому что страны такой нет. А во-вторых... Внедрение хромает. Видимо.