Женский родственный долг: почему мы обязаны ухаживать за больными и пожилыми

А я навыносилась! Бабка двадцать лет у нас лежала! Отец из-за неё ушёл! Потом мать легла, хорошо, хоть ненадолго, на год всего, хоть и грех так говорить. Мне ту бабку и деда на горб сгрузят и тащи — мама и папа по мужу-то. Бросай работу, выноси судно! Славка мой до материных или отцовских памперсов не дотронется. Ну хорошо, заставишь его: мол, помогай. А он нормально сделает? Нарочно ведь всё напутает, тяп-ляп, как попало. Будет, как в доме престарелых: пролежни, вонища.

И обычно холодновато-властный голос, при звуках которого половина отдела кадров родной конторы трепещет просто на всякий случай, заходится горестным бабьим рёвом, разве что без причитаний про горе и лишения.

Что тут скажешь? Ведь правда всё: никуда она, воспитанная в «женственности» жизни «не для радости, а для совести», не денется, если жизнь повернёт на пугающий её сценарий. Мужчины отморозятся, молодёжь разбежится с воплями «я работаю, а занят, я в домике», даже деньгами родня скидываться будет недолго, ставлю на полгода-год. Идею с сиделкой или не поддержат изначально, или саботируют в процессе. А что? У Ритки, вон, и опыт есть: за бабушкой ходила, за матерью. Может, и помогут когда. Но это уж как повезёт.

Да и других примеров полно. Родная тётка моя, младшая дочь пятидетных родителей, сестра четверых братьев, ухаживала сначала за много лет болевшей, вечно недовольной матерью, потом за пережившим свой разум отцом. По ночам полуголый дед ходил по квартире — высоченный, сивогривый, беззвучный. И вдруг начинал утробно рычать, ломать мебель, бить стёкла в окнах и шкафах. В его комнате ближе к концу было совершенно пусто. Только рваные обои, заколоченное окно и матрас на полу. Всё переломал, а сломанное пытался применить против дочери и внуков, в которых видел что-то своё, непонятное и опасное.

Одной особо страшной ночью тётка проснулась от возни и грохота. Дед стоял над её младшим сыном, Мишаней. Огромный, тощий старик навалился упырём, оскалился крепкими, почти нетронутыми возрастом зубами и душил, душил собственного перепуганного, ничего со сна не понимающего внука. Благо, достаточно большого и сильного, чтобы вырваться.

Другая родственница несколько лет назад присматривала за тихо тронувшейся свекровью. Когда старушка слегла и окончательно перестала узнавать родных, её младший сын, всю жизнь проживший с матерью в одной квартире, дематериализовался: он так не может, он боится, ну не заставлять же её, она не хочет, я не знаю, что делать. Когда всё кончилось и все отмучились, вернулся. Теперь это его квартира, а что, имеет право.
Теперь на родственнице старшая сестра с такими же, только застарелыми проблемами: не ходит, не выходит, частично себя не обслуживает, всё забывает, не всех и не всегда узнаёт. Газ в квартире перекрыли от греха.

У знакомой из далёкого юного прошлого имеется брат с серьёзной ментальной инвалидностью. Тридцатилетний крупный мужчина с разумом четырёх-пятилетнего ребёнка. Агрессивный, в том числе сексуально. Обслуживать себя совершенно не способен, всю жизнь на попечении матери. В последнее время она сильно сдала и ищет для него... жену. Тихую, скромную, можно из деревни, можно детдомовскую, можно не русскую, можно нездешнюю, можно с другим гражданством. Бесплатную сиделку, связанную родственными обязательствами. Как они собираются устраивать брак с недееспособным, я не знаю. Возможно, о ЗАГСе речи просто не идёт.

Грязная, неблагодарная, тяжёлая работа, процесс без результата, завтра всё по новой: кормить, ворочать, убирать, стискивать зубы, преодолевая брезгливость. «Как ты можешь морщить нос? Ты же дочь, мать, сестра, жена!» Женская рука, женская забота, женский долг. Моя мать несколько месяцев ухаживала в больнице даже не за роднёй, за подругой. Та лежала на растяжке после операции на костях таза. Нет, не одинокая. Муж, сыновья. Ну... не могут они. Позвонили, попросили помочь. Нашли женщину с долгом, молодцы.

Чем беднее больница, чем тяжелее и безнадёжнее пациент и труднее-грязнее уход за ним, тем вероятнее, что дежурят там родственницы-женщины. Мужчина не может. Мужчина занят, у него работа, семья, новая семья, маленький ребёнок, сдача проекта, кредит и устал после работы. Его тошнит, он не справится, ну не родную же мать подмывать, прекратите такое предлагать. Мужчина может разве что дать денег, если они есть (обычно нет). Нанять сиделку (обычно не на что). Но лучше найти женщину, желательно бесплатную, чтобы передать этот долг ей.

Она же женщина. Они по пресловутой природе умеют ухаживать, убирать, у них сердце специальное, приспособленное, жалостливое. И проекты с работами, браками и детьми не такие важные. В конце концов, она же не мужчина.

Да, в последнее время услуги ухода за лежачими больными востребованы и предложений немало. Но они совершенно недоступны для рядовых россиян с зарплатами, едва покрывающими базовые потребности. А значит, когда утратит подвижность очередная жертва болезни или аварии, сляжет ещё чей-то старенький дедушка или родится ещё один ребёнок с инвалидностью, у какой-то женщины образуется долг. Просто потому что она не только родственница, но и женщина.

Страх болезни, беспомощной неподвижности, утраты разума, страх однажды слечь и не подняться, стать обузой для семьи и «долгом» для кого-то, страх дома престарелых, бесправия, страх оказаться зависимым от чужой воли и доброты в российских головах очень силён. И именно он отчасти формирует этот «долг»: «не посмей, не сдай, не перепоручи "чужому", что ты за женщина, ладно бы мужчина, а ты даже думать не моги».

Поэтому в мой телефон по вечерам рычит и рыдает Ритка, с детства хлебнувшая жизни бесплатной сиделки с «долгом» без права на его списание. И перспективой пройти этот путь ещё раз. Или не раз.

Источник