«Запасная женщина»: 6 историй мучительной любви к знаменитым мужчинам

У Галины и правда была яркая южная внешность — наследство матери-грузинки. Необычная для Санкт-Петербурга, где родилась Галя Карьер. Это не блатное прозвище, это фамилия отца — из русских французов. Во взрослую жизнь она вышла с фамилией приёмного отца: её воспитали тётя и тётин муж, люди добрые и прогрессивные. И сама Галя такой была: открытой, дружелюбной, устремлённой в будущее. Её юность прошла как приключенческий роман. Даже в ЧК она успела послужить — туда привлекали многих грамотных юношей и девушек, заниматься документацией.

Попав после всех революционных приключений в Петроград, Галина страстно увлеклась новой поэзией, ходила на вечера слушать стихи. И в 1920 году, на вечере имажинистов, познакомилась с Есениным — ещё ярким, ясноглазым, брызжущим обаянием. Сначала как с поэтом — молча слушая из зала. Потом — как с мужчиной.

Она называла его Солнцем, так он умел озарить всё вокруг. Любила беззаветно. Они быстро стали жить вместе, и она заботилась о нём с той страстью, с какой обычно матери заботятся о первенце — не ожидая ответной заботы. И радости его достаточно... Весь презренный быт, все скучные материи — редактирование, переговоры с издательствами, организация контрактов — всё было на Галине, всё готова была тянуть для него.

А он однажды просто собрал чемоданчик и ушёл — пошёл жениться на Дункан. Никаких прощаний, оправданий, объяснений. Галина вернулась к пустому дому. Бениславская знала, что Солнце её флиртует прилюдно с американкой, но до предрассудков, мещанской ревности не опускалась. Ведь возвращается он всегда к ней...

Она собрала себя из осколков. Начала новую карьеру — журналистки. Приняла любовь другого мужчины, коллеги по фамилии Покровский. Строила жизнь из того, что нашлось, и создавала новое. Пока на пороге вдруг с чемоданом не объявился Есенин. Разошёлся с Дункан, не болтаться же — есть Галя! И она... приняла. Ведь вернулся — к ней...

Покровский прибежал зарезать Есенина. Не дала. Ушёл домой — убил вместо Есенина себя. А Галина безропотно являлась за Сергеем на пьянки, вынимала его из канав, вытаскивала из кабаков: Есенин теперь пил много больше прежнего. Его друзья её презирали, даже ненавидели: пошлая мещаночка, всегда оборвёт веселье. Лишь бы мужик дома на перинке храпел!

Снова нервный срыв, вновь она собирала жизнь из обломков. А он ушёл жить к Софье Толстой-младшей, внучке Льва Толстого. От пьянства он не только был груб с Софьей — начал видеть галлюцинации. Его положили в больницу. Сбежал оттуда — и, конечно, позвонил Галине: мол, прими! От ухода его до звонка прошло несколько месяцев.

Галя, верная, милая, безропотная всегда Галя, отказалась наотрез. Не железное ведь сердце, столько ему не выдержать. Больше пойти Есенин никуда не придумал. Он снял номер в ленинградской гостинице — и в этой гостинице нашли его труп.

На похоронах были все — его женщины, дети, родственники, друзья. Все, кроме Бениславской. Она пришла потом отдельно, через год. Села на могилу и застрелилась. Её похоронили рядом, и, пока не выправили приличное надгробие, стоял над ней простой крест. С надписью: «Верная Галя».

Стоило Татьяне Иваненко, молодой, яркой, появиться в театре на Таганке — и Высоцкий глаз от неё отвести не мог. Красивую новую актрису в коллективе многие встретили прохладно. Все знали, что её засыпает подарками муж-циркач, и поговаривали, что из-за этих-то дорогих, часто импортных подарков она с ним сошлась. А теперь на постороннего мужика поглядывает.

Она поглядывала. Высоцкий умел нравиться женщинам, обаять их с наскоку. Её разрыв с мужем, брак с которым вызывал такую неприязнь, однако, породил ещё больше пересудов. Он как раз получил травму в цирке, у него упало зрение, и успешную карьеру акробата он продолжать уже не мог. И как раз тут-то Татьяна уходит к актёру и певцу со взлетающей популярностью. Можно себе представить, какими глазами на неё смотрели Другие говорят — потерявший профпригодность муж стал ревновать Татьяну к карьере, ревновать некрасиво и невыносимо. Оттого и случился разрыв.

Высоцкий привозил ей дорогие подарки из-за границы. Они вместе ездили на море, просили, чтобы вместе их ставили на гастроли. Всё это время Владимир был женат на Людмиле Абрамовой, но и с Абрамовой он когда-то закрутил, будучи женат на другой. Казалось, дело идёт к очередным его разводу и немедленной свадьбе. Ну, в общем-то, так и вышло. Только женился Высоцкий на французской кинодиве, Марине Влади.

Его это смущало мало. Влади не было рядом — тут же он везде показывался с Татьяной. Их нередкие, прилюдные ссоры поминают как семейные. Из загулов Владимир вываливался в объятья Татьяны, и она приводила его в чувство и человеческий вид.

Кузина Высоцкого Ирэна вспоминала: Татьяну в семье очень жалели. Мучает, мол, наш хорошую девку. И отзывались о ней всегда комплиментарно: умница, красавица, скромница. Другие вспоминают, что теперь Владимир стал привозить подарки и таниной дочке. Мол, от признания ребёнка его отделяла только боязнь быть загнобленным за некоммунистический моральный облик. Кто знает, что отделяло на самом деле...

Вечно быть запасной Татьяна не захотела. Под конец жизни у Высоцкого появилась другая спасительница, помоложе, понаивнее. Она и стала его последней женщиной. И после смерти Высоцкого Иваненко нет, не застрелилась. Спросила у родителей Владимира дать дочке его фамилию. Те отказали. По крайней мере, так рассказывают.

Дочь преуспевающего книгоиздателя Кэтрин Хогарт выходила за молодого талантливого писателя по любви. И в его любовь верила — к ней самой, а не к деньгам и бизнесу её отца. Вероятно, она была, эта любовь. Кэтрин была в юности очень хорошенькой, и характер у неё был мягкий, добрый — как Диккенсу нравилось. Только любви его хватило ненадолго...

После свадьбы в положенный срок родился первенец. Роды были тяжёлыми. На помощь Кэтрин пришла младшая сестра, Мэри; она поселилась в доме Диккенсов. Она была фактически ещё подростком, и тем страннее выглядело поведение Диккенса с ней. Забыв о Кэтрин, он разговаривал теперь почти только с Мэри, любовался ею с утра до вечера, всем рассказывал о необыкновенном родстве душ. Поскольку опасных действий для Мэри он не совершал, Кэтрин отнеслась, как говорится, с пониманием к этому странному то ли роману, то ли нет.

Кэтрин рожала ребёнка за ребёнком своему гению и творцу, занималась хозяйством и здоровьем домашних. Мэри ей помогала по мере сил. Однажды, когда все втроём они вернулись из театра, Мэри потеряла сознание. С этого мгновения Чарльз не выпускал её из объятий. Она умерла в них, и Диккенс, рыдая, просил потом похоронить его в одной с ней могиле. Горе его было так велико, что он не замечал скорби жены... по только что умершему их общему ребёнку.

Кстати, о детях. Одна из причин разочарования Диккенса в жене была её несносная привычка рожать детей. Диккенс полагал, что это у неё от глупости... Малышей он, правда, находил довольно милыми, но дети от семи лет и старше не вызывали в нём никаких чувств — только создавали проблемы. В общем, и в детях, и в женщинах он любил крайнюю юность.

После шестого ребёнка он стал, не скрываясь, флиртовать с другими женщинами. В том числе с другой младшей сестрой Кэтрин, переехавшей помогать Диккенсам — Джорджиной. Джорджине внимание Чарльза льстило, а в его отношении к собственной жене она винила, конечно, жену. Ведь такого великого человека надо уметь понять и очаровать! Теперь она уже охотно приняла на себя роль запасной женщины, той, к которой приходят отогреваться после любовных коллизий. А Кэтрин едва позволяла себе жаловаться, безропотно заботилась о нуждах мужа, и утешалась тем, что он возвращался ночами в её постель — кем бы ни восторгался, с кем бы теперь не практиковал особую духовную близость.

В сорок пять лет Диккенс нашёл себе очередную любовь, восемнадцатилетнюю актрису Эллен Тернан. Он не скрывал, что обожает её безумно. И, однажды войдя в спальню, Кэтрин увидела, что там, по приказу мужа, возводят стенку — делят комнату на две.

Надо сказать, разводы были проблемой в Англии. Но многие супруги договаривались о свободе друг для друга, и один из них уезжал на материк или в имение в деревне. При этом подразумевалось, что муж содержит жену — заработать женщине было трудно, да и считалось неприличным. Вот и Диккенс дозрел до того, чтобы предложить это жене вместо того, чтобы дальше делать ей новых детей. Но Кэтрин, всегда безропотная обслуживавшая его желания Кэтрин, вдруг встала на дыбы. Тем более, что он предложил ей поехать во Францию на условии оставить с ним детей и сестру.

Диккенс стал обходить врачей, требуя объявить жену сумасшедшей. Врачи отказывались. Он бесился. Помог ему, так сказать, случай. Заказанный им дорогой браслет для юной возлюбленной пришёл домой при жене. Кэтрин сорвалась в истерику и уехала со старшим сыном. Казалось бы, не этого ему бы хотелось? Но Диккенс не удовлетворился разрывом. Видеться с матерью он детям запретил. И — опубликовал в популярном издании своё письмо, посвящённое тому, какая отвратительная Кэтрин мать и жена. Много места в письме занимало прославление Джорджины и её невинности, которая, похоже, очень волновала сердце Диккенса. Также он упомянул, не стесняясь, что любит одну женщину — не назвав Эллен, впрочем, по имени.

Любовь с Эллен у него счастливо не сложилась. С Джорджиной тоже — она быстро перестала вызывать её восхищение. Кэтрин прожила остаток жизни среди унизительных сплетен и слухов.

Многие знаменитые мужчины держали запасных женщин, расточая им авансы, чтобы иметь возможность всегда вернуться из романа к кому-то надёжному, и не давая свободы.

Иван Бунин, классик русской прозы, напропалую изменял жене. А когда они оба жили в эмиграции, вообще объявил, что встретил любовь своей жизни, и привёл в дом женщину вдвое моложе себя. Бунина решила, что запасной женщиной быть устала, а появление Гали — так звали «любовь всей жизни» — расценила как объявление брака открытым. И... привела в дом писателя помладше.

Вот тут-то и оказалось, что Бунин считает жену всё ещё принадлежащей ему. Среди некрасивых сцен ревности Галина в нём разочаровалась — и сочла себя свободной для других романов. Свой другой роман она немедленно привела жить в дом Буниных, и он превратился в нечто вроде шоу «Дом-2».

Вообще открытые браки там, где развод затруднителен, в Европе (включая Россию) были вариантом нормы. И многие мужчины убеждали в этом своих жён. Но только... брак, по их мнению, должен быть открыт с одной стороны, мужской. А то так вернёшься домой за утешением после очередной любви и за горячим супом, а жена ушла на свидание, а не на скамейке запасных сидит и ждёт.

Например, так было со знаменитым психоаналитиком Карлом Юнгом и его супругой Эммой. Романы Юнга были продолжительны и порой параллельны. В какой-то момент он фактически завёл вторую жену: ездил к ней по средам и брал с собой в деловые поездки. А по выходным она приходила пообедать приготовленным Эммой. Увы, но, в отличие от Богуславской или Буниной, Эмме Юнг не удалось найти в себе сил выйти из роли запасной женщины — той, у которой пережидают между бурями личной жизни.

Пикассо вряд ли какую-либо женщину рассматривал, как единственную запасную, но постоянно заводил параллельные отношения. Одна из причин, по которой он так делал — желание столкнуть двух женщин и посмотреть на их мучения от осознания предательства. Каждую однажды возведённую им в ранг возлюбленной он при этом считал навеки своей и делал всё, чтобы уничтожить, если женщина с ним рвала — он и сам в этом сознавался.

Олег Ефремов годами поддерживал интерес к себе Нины Дорошиной, рассказывая, как однажды пригласит её на свидание и даже сыграет с ней свадьбу. Интерес этот ему был выгоден: Дорошина прибегала к Олегу на помощь по первому зову. В конце концов, после очередного разрыва с другой, Ефремов всё же стал её любовником — но рассматривал эту связь как параллельную основной жизни, где он женился, разводился и заводил детей. При любом конфликте он искал утешения в объятьях запасной — и покидал её, чтобы жить с «основными» женщинами дальше.