Слово на букву «Н»: как научить ребёнка говорить «нет»

Приведу несколько примеров, чтобы было понятно, о чем речь.

Ребёнку c СДВГ сложно – в силу особенностей функционирования
мозга – не поддаться на зажигательное предложение сверстников. Его легко захватывают стимулы, а затормозить и просчитать последствия поведения, несмотря на нормальный интеллект и регулярные разговоры взрослых, в момент переполненности эмоциями почти невозможно. Способность его к саморегуляции нарушена, и потребуется больше усилий и специальные методы, чтобы ребенок научился сдерживать импульсы, оценивал контекст ситуации, замечал свои чувства и желания и только потом решал, сказать «да» или «нет».

Ситуация травли в классе. В ней сложно сказать: «Нет, так поступать неправильно, я не буду никого травить и вам не позволю». Здесь нужна системная работа взрослых со всем классом. В одиночку ребенок ничего не изменит, максимум перейдет из разряда свидетелей в разряд жертв.

Дети, которым приходится часто подавлять свои чувства, испытывают сложности с тем, чтобы отказывать другим людям. У них уже есть привычка, что другие сильнее, твое мнение не особенно важно, и тебя дожмут так или иначе. Такому ребенку сложно сказать «нет», даже если он понимает, что то, что ему предлагают, неправильно. Он просто не верит, что его «нет» хоть что-то значит.

То есть необходимость учить ребенка говорить «нет» возникает, когда естественная способность к саморегуляции почему-то затруднена или нарушена, в остальном мы не столько учим ребенка говорить «нет», сколько развиваем и так имеющуюся у него способность.

Замечать и утолять жажду и голод, свободно дышать, иметь возможность двигаться, носить удобную одежду и обувь, получать различный сенсорный и двигательный опыт. Важно уметь замечать свои ощущения и разделять по принципу приятные/неприятные, а также иметь право на отказ от того, что не подходит. Свитер колючий – не буду его носить. Я люблю обниматься, но сейчас не хочу, не надо меня трогать.

Особняком в этом ряду стоят медицинские манипуляции. Понятно, что ни один родитель не перестанет лечить ребенка, потому что тот сказал, что уколы ему не нравятся. Для ребенка важно признание, что это, и правда, неприятно и страшно, а также любые способы передачи контроля: «Скажи, когда будешь готов». Потерпеть что-то, когда ты сам решился, проще, чем когда тебя хватают и удерживают.

Отвращение – сигнал о том, что мне предлагают что-то омерзительное, злость – что-то неподходящее сейчас или вообще. Страх позволяет заметить, что происходит что-то опасное и, может, тогда не стоит этого делать или стоит, но с чьей-то помощью. Наши вопросы про чувства, активное слушание, признание того, что неправильных чувств не бывает, бывают неудачные формы их выражения, – эти практики помогают ребенку пользоваться эмоциями как компасом, показывающим, а что для меня значит вот эта конкретная ситуация.

«Не придумывай, не было такого», «Нечего тут обижаться», «И ничего не жмет», «Это совсем не страшно», «Со мной всё хорошо» (Когда на самом деле родитель с трудом сдерживает слезы, но не хочет расстраивать ребенка.) – эти слова подают сигнал: «Твоё восприятие реальности неверно, ты не можешь доверять себе». Если такая ситуация повторяется регулярно, то итог может быть как в известном анекдоте:
– Изя, немедленно домой!
– Мамочка, я замёрз?
– Нет, ты хочешь кушать.
Ребенка, который не доверяет себе, своему восприятию мира, легко убедить в чем угодно. Кстати, газлайтинг (это когда человека заставляют сомневаться в адекватности его восприятия) определяется как одна из форм психологического насилия.

Когда мы говорим «нет» чему-то одному, это одновременно подразумевает «да» чему-то другому. «Нет, я не поеду с ночевкой на озеро, соврав родителям» подразумевает «да» тому, что в семье не обманывают. «Нет» абьюзивным отношениям, значит, «да» своей свободе, взаимоуважению и любви. Семейные ценности ребенок узнает из наших объяснений, из обсуждения книг и фильмов, но больше всего, наблюдая за нашим поведением.

Свои интересы и способности ребенок узнает в разнообразной деятельности. Очень важно, чтобы в детстве была возможность много попробовать и понять, что нравится, а что нет; вот это я уже умею хорошо, а вот сюда лучше не лезть или лезть только тогда, когда меня подстрахуют.

Если в нашей голове существует идиллическая картинка, как ребенок говорит «нет» всему, что мы считаем неправильным, а то, что мы считаем правильным, неизменно принимает на ура, боюсь, мы довольно быстро обнаружим, что так не бывает. «Всем занятия в музее нравятся, а тебе нет, не глупи» и «А если завтра все начнут с крыши прыгать, ты тоже?!» плохо монтируются между собой. Если мы хотим, чтобы ребенок умел сказать «нет», нам придется принять то, что периодически его «нет» будет адресовано нам.

Так происходит, когда имеет место спутанность границ. «Мой сын/дочь не разрешает мне встречаться с мужчинами после развода, он/она боится, что ему/ей будет плохо. Я решила, что подожду до совершеннолетия, не хочу наносить ребенку травму, хватит того, что я не смогла сохранить брак», – такие слова я иногда слышу на консультации.

Конечно, ребенок может тяжело переживать развод родителей (кстати, так бывает далеко не всегда, иногда ребенок испытывает облегчение, что взрослые перестали постоянно ссориться), и ему требуется помощь, но это не значит, что родитель должен отказаться от своей жизни. Одно дело – не привести домой мужчину, который будет плохо обращаться с моим ребенком, другое – отказаться от личной жизни, чтобы ребенку было более комфортно.

Если ребенок регулярно проламывает чужие границы, надеяться на то, что он скажет «нет» чему-то дурному и опасному, не стоит, он, в принципе, изрядно дезориентирован и плохо понимает где чьё, поэтому, в какую сторону его понесет, чьему влиянию он окажется подвержен, вопрос случая.

Ясные границы родителя и требования к их соблюдению, а также уважение границ ребенка – еще одно из условий того, что у ребенка будет возможность сделать правильный выбор.

Если опасность далеко, то активируется реакция бегства; если она рядом и есть шанс отбиться, то животное готовится к бою, и, наконец, если сопротивление бесполезно, то активируется замирание, в этом состоянии даже идет активная выработка гормонов, которые помогают снизить чувствительность к боли – организм всеми силами борется за выживание.

У людей всё то же самое, но есть два нюанса. Первый связан с тем, что для нас реакция замирания может стать привычной, воспоминание о травмирующем опыте в прошлом может «обездвижить» нас в настоящем. Ребенок, растущий рядом с родителем-алкоголиком, постоянно ожидающий неприятностей и привыкший, что сопротивление бесполезно, даже незначительное эмоциональное давление или просто повышение тона говорящего может считывать как угрозу. А реакция на угрозу – замереть, заморозиться, не сопротивляться, не чувствовать.

Второй нюанс – у нас есть и четвертая реакция на стресс. Ее примерный перевод с английского звучит как «подчиняйся и угождай», ее еще часто называют стокгольмским синдромом. Как и замирание, она возникает в ситуации, когда сопротивление бесполезно и надо любой ценой выжить.

Реакция замирания и реакция «подчиняйся и угождай» – не обязательно следствие пережитого насилия. Ребенок может так реагировать на депрессию, тяжелую соматическую болезнь взрослого, затянувшееся горевание: «Маму надо беречь», «Что бы я ни сделал, она все равно не заметит». Взрослые, безусловно, заболевают и горюют не для того, чтобы навредить детям, просто необходимо понимать, что в этом случае ребенку важна опора на других близких взрослых или помощь психолога.

Убеждение «если я не соглашусь, со мной не будут дружить» может расти из семьи. Так бывает, если взрослые прибегают к молчанию или иным способом отвержения, когда поведение или переживания ребенка их не устраивают. Страх потери отношений может стать следствием неуверенности в том, что проблемы в отношениях можно решать, что тот, кто любит, не будет манипулировать, что манипуляции никакого отношения к любви и дружбе не имеют.

В каждый возрастной период родители и ребенок раз за разом решают задачу баланса между автономией и близостью. Если автономии слишком много, ребенку придется слишком рано решать слишком сложные для него задачи. Слишком много близости мешает ребенку ощутить свою отдельность, попробовать свои силы, поверить, что он может справляться с жизнью. Сильное смещение баланса в любую сторону препятствует здоровой саморегуляции, делает ребенка ведомым и внушаемым.

Ребенок, «задыхающийся от любви», может говорить «нет» безопасности, просто чтобы ощутить себя живым, способным что-то менять. Ребенок, на которого сваливаются непосильные задачи, не соответствующие возрасту, может отказываться что-то решать, перекладывая ответственность на того, кто поманит его ощущением безопасности и защиты.

При этом как бы нам ни хотелось верить, что мы можем вооружить своего ребенка на все случаи жизни, увы, это не так. Ни знания о правилах безопасности, ни тотальный контроль, ни даже доверительные отношения не являются 100%-ной гарантией того, что с ребенком не случится ничего плохого. Отвечать за кого-то, кто обладает собственными желаниями и волей и на кого влияют и другие люди, – интересное, но непредсказуемое занятие, в этой задаче много неконтролируемых переменных.

Однако наша взаимная привязанность с ребенком, наш опыт проживания каких-то трудностей, поиска помощи и опоры, наши друзья и близкие, если они готовы поддерживать и удостоверять нашу родительскую компетентность, – неплохой ресурс для того, чтобы быть родителем.

Все дети ошибаются, почти все творят что-то такое, от чего у родителей дергается глаз, и всем им, чтобы не попасть в беду или выбраться из нее, надо знать: «Я – твой родитель. Мне может не понравиться твой поступок, но ты не перестанешь быть моим ребенком. Я не всегда могу сразу справиться с чувствами, я могу ошибаться. Но одно неизменно – мы вместе и я на твоей стороне».