Олеся Деснянская: Мы помогаем мамам преодолеть круг неблагополучия и остаться с ребенком

Поддерживали и говорили: «Как ты решишь, так и будет». Даже одиночное путешествие в Перу и Боливию на полтора месяца поддержали – папа тогда схватился за сердце: «Там же убивают и грабят!» А мама сказала: «Езжай, там так красиво». Через три дня папа пришел и сказал: «Ну хорошо, да, и вот тебе денег еще, но я буду очень переживать, но ты поезжай». Семья была основной поддержкой и во время болезни в 2016 году, с момента, когда я сама себе поставила диагноз «острый лейкоз», а фонд AdVita искал мне – и в рекордные сроки нашел – донора костного мозга. ...

В школе мне было сложно со сверстниками, как и многим «домашним» детям, которые растут среди взрослых. Потом появилась компания, друзья, я вдруг почувствовала, что могу легко общаться не только со взрослыми, и стало понятно, что выбор был правильный. Еще во время учебы я попала на работу в службу безопасности аэропорта Домодедово. Физически было не очень просто, после суток работы иногда ехала еще на весь день на учебу, в метро пыталась стоя заснуть... Зато был очень интересный опыт. Там я научилась еще лучше общаться и ничего не бояться. Ты стоишь, на тебя идет поток людей, и ты должна из этого потока выбрать человека, задать ему неприятные вопросы, принять решение. А потом была служба безопасности израильской авиакомпании, уже совсем другой уровень и гораздо интереснее.

Это очень меня уравновесило. Я была такая нежная, мягкая, очень деликатная, а тут все серьезно, важны рамки и разные качества.

Это позже помогло и во время лечения: я четко знала, что и в какой момент мне нужно делать. Позволяла себе быть слабой – но тоже определенным образом: вот тут место, где у меня есть эмоции, остальное время я занята другими вопросами. Это было сложно, занимало много сил – но это был единственный способ выздороветь, другого я не видела. Понимала, что либо я распадусь на части, либо буду двигаться, не давая себе слабины. ...

В 2010 году погиб мой близкий друг, по мне это очень ударило, и какое-то время я с трудом справлялась с повседневной жизнью, не лежала и не жалела себя – но по сравнению с обычной активностью была огромная разница. После путешествия в Перу произошла «перезагрузка», и я стала искать фонд, с которым могла бы сотрудничать как психолог. До этого я уже три года была волонтером фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам», общалась с его руководителем Леной Альшанской, мне предложили работу координатором координатором программы «Профилактика социального сиротства», в рамках которой оказывается помощь семьям в сложной жизненной ситуации, где есть риск попадания ребенка в сиротское учреждение.

До этого я мало знала про фонды, про благотворительность, но я хотела помогать людям и делать что-то важное. Это вообще идея, с которой я живу, и работа в службе безопасности аэропорта тоже была про помощь людям, только там я их защищала. Никаких сомнений у меня не было: как только я начала работать – поняла, что наконец-то нашла свое место, и все, что я умела, все мои ненужные раньше навыки (въедливость, умение работать с документами, делать презентации) тут оказались востребованы, я как будто все это собирала ровно для того, чтобы прийти на эту работу.

Многие клиенты хотят больше, чем есть возможностей, и пока работа не выстроена, пока нет четких понятных договоренностей – это сложно. А они очень хорошо чувствуют, начинают больше хотеть и требовать, обижаться. Конечно, я прошла все классические ошибки человека, работающего в благотворительной сфере: и когда слишком увлекаешься, и когда не можешь построить границы, и когда пытаешься всех спасти. Но мне повезло с тем, что я не пришла сюда с ощущением, что я тут самая умная, а с желанием слушать и учиться.

Были ситуации, про которые я сейчас знаю: надо было сделать по-другому. Иногда не хватало опыта и ресурсов, порой мы не умели правильно построить границы, разделить личное и профессиональное. Был случай, после которого мы пересмотрели правила «Теплого дома»: ввели более жесткую систему контроля, если раньше, скажем, мы выносили предупреждения устно, то теперь человек подписывает документ, правила стали более прозрачными и простыми, мы предусмотрели ситуации, где можем мгновенно попрощаться.

Ты знаешь каждую девушку, ее историю, ее боль, потери, и бывает сложно не злиться, что человек поступает не так, как тебе кажется правильным – не работает по плану, не соблюдает договоренностей, скрывает какую-то информацию, агрессивно себя ведет по отношению к тебе или другим подопечным, считает, что ему помогают не так или недостаточно. Но выплескивать свои чувства на клиента абсолютно непрофессионально. Конечно, чувства могут возникать, но они должны находиться во вполне конкретном месте – на супервизии, на интервизии с коллегами, а не во взаимодействии с клиентом.

Мне понадобилось время и поддержка коллег, чтобы этому научиться. Сейчас я такие вещи воспринимаю спокойно, могу разозлиться или обидеться на клиента, но это то, с чем я справлюсь, обратившись за помощью к коллегам.

Поэтому я всем сотрудникам и себе говорю: забота о себе – это забота о наших клиентах, это важно.

После болезни и выздоровления у меня отношение к работе изменилось – я больше внимания стала уделять отдыху. Гулять, общаться с друзьями, путешествовать. Очень люблю музеи, выставки, театры – это тоже помогает. Иногда это просто тишина – летом я стараюсь уехать в деревню на месяц-полтора, там никого нет и это прекрасно. И если до болезни я работала реально много, и на выходных тоже либо училась, либо работала, то теперь появилось ощущение, что если я хочу продолжать вот так дальше, надо заботиться о себе. Это и сотрудников касается – у нас отличная команда, и мы друг друга стараемся беречь.

Цель нашей работы может быть и в том, чтобы убедиться, что мама научилась с младенцем справляться. Иногда мы помогаем вернуть детей в семью после лишения или ограничения родительских прав, и это хороший результат. Или мама вышла на работу, а ребенок устроен в садик, мы оформили пособие, помогли получить жилье. Или у женщины наладились материнские функции, она стала по-другому относиться к себе и ребенку. Или замуж вышла – и такое бывает, пусть и нечасто. А бывает, что все нормализуется, но через какое-то время опять становится плохо, и опять приходят к нам.

Результаты разные, но ты видишь, как жизнь человека потихоньку меняется к лучшему. У многих наших девушек целые неблагополучные поколения: пьющие мамы, бабушки, нет родителей. Преодолеть этот круг, получить другой какой-то опыт – сложный и длительный процесс, время, силы, шаг вперед – два назад.

Так выгорают рано или поздно государственные специалисты, потому что у них на самом деле очень мало инструментов. Мы хотя бы можем предложить ремонт, продукты, психолога, юриста, приют – разные возможности, и если не получилось, мы точно знаем, что мы сделали какие-то шаги, а дальше – ответственность человека, его выбор.

Представьте, как это тяжело – видеть, что все плохо, по-человечески хотеть помочь и почти не иметь возможности что-то сделать. У людей так психика устроена – в какой-то момент либо приходишь к выводу, что все сволочи, либо руки опускаются. Иногда бывает ощущение бессилия, но ты смотришь на конкретного человека с конкретным ребенком, и понимаешь, что изменить их жизнь – уже довольно много. Я в такие моменты вспоминаю, как в детстве любила кормить кошек.

Папа говорил: «Слушай, ты же не сможешь накормить всех». – «Всех не смогу, – отвечала я, – а эту, голодную, – смогу». С тех пор не сильно поумнела, в общем.

В «теплом доме» всего шесть мест. А мы давно хотим помогать жертвам насилия – таких организаций очень не хватает, а сейчас мы не можем брать женщин, которым кто-то угрожает, потому что у нас нет охраны, и под угрозой окажутся все. У нас есть еще одна категория женщин, которым мы хотим помогать, но не получается – женщины, которые по каким-то причинам не могут самостоятельно проживать с ребенком, но могут при постоянной поддержке (во всем мире такие варианты есть): это ментальные особенности, инвалидность.

У нас была такая семья, много лет мы снимали им жилье, «дорастили» парня до 18 лет, хотим купить комнату – самостоятельно он с маминой болезнью не справится. полезнее было бы иметь приют с отдельным отделением для таких женщин.

Девушка с хронической почечной недостаточностью не может вернуться на родину, родственники отказываются ее принимать, от ребенка она не отказалась, стоял вопрос о сохранении ее жизни – был необходим диализ. Мы смогли ее госпитализировать, ситуация все равно нестабильная, в любой момент все может измениться. Насколько она может говорить по-русски, она говорит, что лучше умрет, чем расстанется с дочкой, и идти ей некуда, а диализ – это пожизненно. выпустилась из «теплого дома» девушка – мама двойняшек, они родились слабенькими, ей предлагали от них отказаться, требовали деньги за операции, но в итоге поменяли больницу, дети окрепли.

У нас была очень юная девушка, которая приехала из Молдовы, еще по дороге у нее украли документы, и лет семь она жила по чужой справке об утере паспорта. И родила по чужой справке, фактически под чужим именем. Мы связывались с ее родственниками для подтверждения личности, связывались с посольством, делали генетическую экспертизу, чтобы доказать, что это ее ребенок, меняли документы ребенку. Была девушка из Грузии – семья приехала в Москву еще во времена СССР, и у детей не было вообще никаких документов, а у родителей – советские паспорта, жили все на неотапливаемом чердаке, папа был со склонностью к домашнему насилию, ничего не позволял делать. К нам обратилась соседка – у младенца было очередное воспаление легких.

Фото: Анна Данилова: из архива героини