Откуда взялся сати – обычай сожжения вдов – и как индийцы против него боролись

По одной из легенд, обычай сати положен богиней Парвати в одном из своих воплощений. Её муж и отец вошли в конфликт, и она сожгла себя, чтобы оставаться женой одному и больше не быть дочерью другому, когда перевоплотится. Таким образом, она избежала дочерней непочтительности, но при этом однозначно продемонстрировала готовность всегда быть с мужем, как лучшая из жён.

Обычай сати традиционно считался добровольным. При этом на деле очень часто вся добровольность выбора в пользу самосожжения для жён была ограничена тем, что альтернативой была мучительная смерть от рук недовольных родственников, медленная смерть от голода после изгнания или запирания в комнате (чтобы наказать за то, как она опозорила семью и предала мужа) и тому подобными вариантами.

Притом женщине с детства внушалось, что только жена, совершившая сати после смерти мужа и тем самым показавшая готовность служить ему и после смерти, достойна прославления, и что с собой она сжигает его грехи и грехи его семьи, улучшая их судьбу в будущих жизнях. Жена, убившая себя вслед за мужем, драгоценна и почитаема в веках. Жена, отказавшаяся это делать — грязь, и не больше того.

Несмотря на такую идеологическую обработку, на многих обрядах сати вдов привязывали, чтобы те не выпрыгнули из костра. Бывало так, что вдова сама всходила на груду поленьев и стояла там над телом мужа, но от боли и страха всё же выпрыгивала. Тогда её ударяли дубиной по голове и заталкивали бамбуковыми шестами обратно в костёр. Иногда она не прыгала, а просто металась, уже пылающая, и теми же шестами мужчины возле костра мешали ей выпасть из огня. В общем, красивого и величественного на деле в обряде было не так много.

Нечто похожее на сати практиковалось ещё в Индии настолько древней, что там, возможно, ели коров. Ну или просто древней. На севере Индии был обряд верности, когда по желанию в погребальный костёр могли броситься жёны, любимые ученики, верные старые слуги и побратимы покойного. Каждый такой поступок расценивался как редкий, требующий огромного мужества и демонстрирующий верность, подобной которой мало есть на земле. На него решались, по сути, немногие.

Уже во времена походов Александра Македонского самосожжение и именно вдов стало более распространённым обычаем. Чем дальше, тем более обязательным становилось якобы добровольное принятие страшной смерти в огне. Как всегда вокруг системной жестокости, вокруг культа смерти вдов нагромождалось много мистических и моральных рационализаций.

Ещё греки предположили одну из рациональных причин вхождения сати в обычай — устрашение жён, чтобы те не травили своих мужей. Казалось бы, с чего жёнам так массово желать травить своих мужей, чтобы понадобилось такое устрашение? Но в те времена в Индии, Греции и многих других местах земли женщин часто выдавали замуж против их воли, за мужчин много старше, и то, что потом происходило между женой и мужем, напоминало больше насилие, чем любовь. А кто же не захочет отравить своего насильника, если выдастся возможность?

Другой причиной называют экономическую. Наряду с убийством новорождённых девочек обряд сати позволял уменьшать количество способных к рождению детей женщин в обществе. Это помогало регулировать численность популяции, её рост в целом, избегая нехватки воды и продовольствия, а ещё — превратить женщин в настолько драгоценный ресурс, что с его помощью можно было манипулировать большим количеством молодых мужчин. Жестоко? Ещё как.

Другой экономической причиной мог быть вопрос наследования. Но как только общество привыкло к тому, что сати — особо ценный обряд, возвышающий касты и семьи, где он практикуется, появилась новая причина. Сожжение вдов превратилось в социальный капитал. Каста, которая хотела повысить своё положение и уважение к себе, могла сделать это, принуждая своих вдов к сати — и такие касты находились. Так обычай элиты начал спускаться вниз по социальной иерархии.

Наконец, некоторые соображения могут показаться откро венно дикими. Если где-то есть молодая женщина без хозяина, значит, кто-то её изнасилует. Например, мужчина той же семьи. А это оскорбит умершего и наложит позор на семью, в которой живёт женщина... Так что пусть она лучше умрёт.

Многие знают исторический анекдот тех времён, когда британцы заправляли в Индии и наконец начали вводить законы против убийства девочек и женщин. Раджа говорит губернатору, мол, но сати — это наш обычай. А тот отвечат, мол, у англичан тоже есть красивые обычаи убийства. Например, вешать тех, кто сжигает живых людей. В разных вариациях этот текст то и дело всплывает в рунете, поддерживая легенду, что только белые люди выступали в Индии в интересах женщин.

Считается, что одними из первых с обычаем стали бороться мусульмане. Как завоеватели-тюрки, так и перешедшие в ислам индийцы. Сати противоречил господствующим в исламе представлениям о том, что должно делать со вдовами: их предлагалось опекать, чтобы за это списывались грехи.

Кроме того, многие вдовы были ещё и матерями. В исламе, по крайней мере в идеале, предполагалось почитание матерей, и сыновья должны были о них заботиться и оберегать. Позволить матери взойти на костёр означало не уберечь её. Ну и, ко всему прочему, тюркскую элиту, при всей жестокости нравов времени, шокировало сожжение живой женщины в мирное время, под наблюдением её родных.

Тем не менее первыми, кто приняли именно законы против сати, были индийцы, а не пришлые завоеватели. Речь идёт о сикхах. В пятнадцатом веке гуру Нанак, просвещённый индиец, знакомый с идеями ислама, объявил новое учение. Как и мусульмане, Нанак призывал поклоняться единому богу; но его вера не была калькой с ислама. Нанака интересовали не столько божественные откровения, сколько гуманизм и прогрессизм.

Ширясь, это движение спасало всё больше женщин от возможной печальной участи. Считается, что в том числе под влиянием сикхизма (но это недостоверно) падишах Акбар Великий попытался законодательно запретить сати среди своих подданных, не важно, какого вероисповедания. Впрочем, он тоже был в целом гуманист. Он отменил специальный налог для немусульман, активно интересовался жизнью, воззрениями и трудами гуманиста шаха Улугбека.

В какой-то момент Акбар даже попытался создать собственную религию, схожую с сикхизмом, но не нашёл понимания у подданных (и это мягко говоря). Что касается его запрета сати, на деле способа контролировать обычай у него не было, да и слишком опасно было ссориться с индийской знатью, на которую он во многом опирался, опасаясь стать жертвой интриг персоязычной мусульманской элиты. Обычай сати, помимо ислама, порицали также буддисты и джайнисты. Однако настоящая борьба уроженцев Индии с сати началась в начале девятнадцатого века.

В 1772 году в знатной семье родился мальчик, который вошёл в историю под именем Рам Мохан Рой (иногда его поминают как Рамахана Рая). Он был не просто знатен, а по праву рождения мог однажды стать раджой — то есть, был принцем. Принц Рам Мохан отличался великим умом. Он изучил арабский, персидский, санскрит, английский, латынь, древнегреческий и иврит; он был знаком с основами таких религий, как кришнаизм, индуизм, ислам и христианство.

То, чему его не учили дома и в мусульманской школе, в которую родители, совсем не мусульмане, отдали его из соображений качества образования, Рам Мохан Рой изучал сам, и с огромным энтузиазмом. И самое главное (вероятно, к ужасу всей семьи), что он вынес изо всех вероучений, а также учений западных мыслителей, были... идеи гуманного отношения к женщине.

Конечно, заинтересовала принца Рама Мохана не только женщины. Он стал активистом сразу многих направлений. Например, в письмах к британским властям убеждал повысить качество образования в школах, доступных для индийских мальчиков, разрешив там — и сделав обязательными — курсы естественных наук. Но его борьба с сати была поистине великой. Он был похож на человека, который в одиночку решил остановить цунами.

Цунами это полностью нацелилось на него, когда в 1818 году в местной англоязычной газете появилась открытая статьи против сати. Хотя подписана она была именем совсем другого человека, представители индийской элиты сразу опознали голос Рама Мохана Роя, и до того выступавшего с обличениями бесчеловечного обычая. С чем бы ни спорил принц Рам Мохан ещё — с многожёнством или какими-то аспектами воспитания детей — это не вызывало такой ярости, как его обличение сати и требования прекратить эту практику.

К тому времени британцы уже ввели первые, очень формальные ограничения обычая сати, согласовав их с индуистскими священными текстами. Так, например, обряд сати не могла совершить вдова младше шестнадцати лет (а надо сказать, немало стариков нарочно женились на девочках именно ради особо красочного обряда сожжения вдовы).

По факту, на сати стали присутствовать полицейские, которые очень формально спрашивали, не нарушает ли обычай предписаний, получали заверения, что нет, и дальше стояли у костра, всем своим видом подчёркивая, что законность соблюдается. Женщин это не защищало никак. Те же двенадцатилетние вдовы просто вынуждены были называться шестнадцатилетними.

От подобной показухи Рам Мохан Рой испытывал негодования, и именно показушный закон заставил его сначала написать открытое письмо, потом продолжить наступление на обычай всеми своими силами. Он говорил с британскими властями, он привлекал на свою сторону очень немногочисленных прогрессивных интеллектуалов Индии.

Наконец, он буквально ходил на все сожжения, на которые мог, чтобы на месте вести богословские диспуты с присутствующими браминами, приводя основания из Вед, по которым вдова не могла быть сожжена вообще или не могла быть сожжена именно таким способом, как предполагалось (связанная и окружённая людьми с дубинками).

Он настаивал, чтобы соблюдался древний обычай, по которому костёр поджигался прежде, чем на него взойдёт женщина — чтобы однозначно было ясно, что она совершает добровольный выбор. Он сыпал цитатами, посрамляя браминов на глазах у всех и заставляя их признавать, что Веды важнее обычая.

Брамины в ответ поощряли людей оскорблять Рама Мохана Роя и пытались выставить его «мусульманином», что означало по их представлениям — безбожником и врагом всего истинно индийского. В ответ на письма и статьи принца Рама Мохана они подписали требование к британскому правительству отменить все ограничения на сати как оскорбляющие местную культуру, а самому принцу начали уже недвусмысленно угрожать смертью.

В ответ на петицию Рам Мохан написал свою петицию, но на этом не остановился. К 1828 году, под градом непрерывных угроз и давления со стороны представителей своей касты, он набрал достаточное количество единомышленников, чтобы основать прогрессистское, чисто индийское общество. Ядро его составляли молодые богатые брамины, которые были согласны с необходимостью реформ. Общество было в некотором роде и сектой — индуистские верования тут трактовались в монотеистическом ключе.

Через год Рам Мохан и его общество добились того, чтобы губернатор Индии, лорд Бентинк, запретил сати полностью. К тому времени за отмену сати стояли уже многие сипаи, служившие в британской армии — их беспокоила мысль о судьбе матерей их детей, о том, что будет с детьми, если их отцы погибнут в бою, а мать по принуждению общества взойдёт на костёр. Бентинк, убедившись в этом, позволил себя склонить к полному запрету обычая.

Конечно, введение запрета не прошло гладко. Сторонники обычая пытались протестовать, обходить закон тем или иным способом (например, заставляя вдов самостоятельно и тайно собирать дрова для своего костра и сжигать себя без свидетелей), но постепенно распространённость сати стала сходить к отдельным редким случаям или замещаться символическими совместными похоронами, когда часть обряда жена лежала возле трупа мужа.

Лорд Бентинк, лично познакомившись с принцем Рамом Моханом Роем, был так впечатлён умом, осведомлённостью и энергией этого человека, что уговорил его поехать в Англию и представить доклад о положительных и отрицательных аспектах влияния британцев на индийскую жизнь.

Рам Мохан и поехал, и написал (доклад, впрочем, вряд ли вызвал море восторга), но, увы, там же, на чужбине, вскоре и умер. На фоне непривычного для него климата у принца развился менингит. Всего его лет жизни было шестьдесят один. К тому моменту он был женат третий раз и был бы рад узнать, что его жена жила потом довольно долго. Возможно, даже счастливо.