«Он сочиняет». Что делать, если вы подозреваете сексуальное насилие над ребёнком

Всегда, с любыми случаями нужно разбираться, никакие слова ребенка нельзя пропускать мимо ушей. Никакие жалобы на то, что что-то болит в «тех» местах, тоже нельзя пропускать. При этом нужно вести себя очень спокойно: не таращить глаза, не начинать орать, не изображать ужас на лице. Лучше отреагировать так: «Да, всякое бывает... А расскажи, пожалуйста, поподробнее, что произошло, почему вдруг заболело?» При этом нужно очень внимательно выслушать все, что ребенок говорит, очень включённо. Показывайте сочувствие: «Да, это неприятно, это нехорошо». И завершите общение фразой: «Конечно, с детьми так обращаться нельзя».

Вот это последнее — обязательно, нам нужно вопросы ценностей сразу расставить в правильном порядке для ребенка, а то они все время путаются — можно так с детьми, нельзя так с детьми. Фантазирует ребенок или нет — это становится понятно по степени подробностей: никакой ребенок не знает столько подробностей, сколько знают те дети, у которых был такой опыт.

Если ребенок вдруг с вами об этом заговорил — выслушайте обязательно. Даже если вам в первую очередь хочется сказать «да, понятно, это было что-то неприятное, я тебя свожу к человеку, который умеет такое слушать и правильно с этим обращаться». Это плохой вариант, потому что ребенок должен знать, что родитель его принимает любым, со всякими неприятными историями, это очень важно.

одителю нужно все выслушать от начала до конца, не очень «хлопать крылами», быть спокойным, с теплым участием, с проявлением эмоций. И только после этого имеет смысл отвести ребенка к психологу, который умеет с этими темами работать (а с этим действительно не каждый умеет работать) и дальше уже решать, что с этим делать.

Хороший вопрос. Например, иногда вам кажется, что что-то нехорошее происходит не с вашим ребенком, а с чужим. Говорить ли его родителям о своем подозрении? Здесь помогает правило, что если есть вещи, связанные с угрозой жизни и здоровью ребенка, мы должны предпринимать какие-то действия, которые ребенка защитят. Если вы, например, психолог и к вам привели ребенка на прием по другому вопросу, а у вас возникли подозрения, что его сексуально использовали, попробуйте сначала приглядеться, что происходит.

Если с ребенком пришла мама и мама, скажем так, нормальная — расспросите маму подробнее, какие отношения внутри семьи, какие отношения между братьями и сестрами, отношения с отцом или отчимом. Если понимаете, что мама более-менее критична, имеет смысл про свои подозрения сказать маме. Если не очень критична — опять-таки нужно говорить маме, но потом, видимо, связываться со службами, которые отвечают за благополучие детей.

Конечно, с бухты-барахты идти в правоохранительные органы или органы опеки не стоит. В любом случае сначала нужно говорить с родителями — возможно, они про это знают, может быть, у них есть объяснение этому, может, родители обратят на это внимание — и будут уже сами разбираться.

Возвращаясь к истории с детьми-сиротами. Если вы, например, подозреваете, что что-то плохое происходит с детьми в детском доме, то имеет смысл сразу обращаться в какой-то благотворительный фонд, потому что там есть юристы, которые помогут правильно с этим обойтись, правильно бумаги составить. Самостоятельно сделать это будет тяжеловато: система сопротивляется полученной информации, у нее есть склонность все прикрыть, ничего не выносить наружу, защищать себя. Поэтому стоит сразу быть вместе с какой-то организацией, которая будет тылом.

Да, есть достаточно явные признаки, которые могут указывать на это. Например, если ребенок проявляет сексуализированное поведение — то есть вы наблюдаете попытки вовлечь в сексуальные действия других детей или взрослых. Если собственный ребенок жалуется, что друг сделал с ним что-то похожее или предложил сделать — это повод задуматься, что у этого друга происходит в окружении. Иногда видно, что ребенок что-то отыгрывает на игрушках.

Конечно, это не всегда прямое указание на сексуальный опыт, важно следить, как это проявляется. Увы, многие дети в сиротских учреждениях имели такой тяжелый опыт. Как правило, это становится явным, когда уже усыновленных детей приводят на прием к психологу. Если говорить очень приблизительно, на 15 детей, которые обращаются к нам, один случай точно есть. И это еще не все к нам доходят. И если в больших городах, где детские дома более-менее открыты для посещения волонтеров, сексуальное насилие немного прекратилось, то что касается ПНИ (психоневрологических интернатов) и детских домов других видов, этого до сих пор очень много.

Такова особенность любой закрытой системы, это очень хорошо продемонстрировал знаменитый «тюремный эксперимент» американского социолога Филипа Зимбардо. Людей, взятых в эксперимент, случайным образом разделили на «охранников» и «заключенных», и эксперимент прервали раньше срока, потому что «охранники» стали вести себя чудовищно по отношению к «заключенным», хотя изначально это были нормальные люди! Судя по всему, там, где появляется власть — появляется насилие. Есть только один путь прекратить насилие в учреждениях — делать их открытыми, заниматься образовательными программами.

В семьях насилие происходит гораздо реже, но бывают эпизоды, когда приемные дети пытаются повторить свой опыт уже в семье. Просто потому, что эти дети были использованы в сиротских учреждениях, и они не поняли, что это нехорошо, попытались отыграть на близких. И конечно, бывают случаи, когда это происходит и без всякого сиротского опыта, то есть в семье кто-то из взрослых ребенка сексуально использует. Иногда это не очень благополучные семьи, а иногда и вполне приличные с виду, но в которых вдруг оказывается какой-то подозрительный папа, или отчим, или другой родственник.

В любом случае надо обязательно подавать в суд, для благополучия и остальных детей в семье, и этого конкретного ребенка. Ребенок должен знать, что обидчик наказан, ему от этого будет гораздо лучше. Если все-таки рука не поднимается по какой-то причине подать в суд — нужно как минимум расстаться с человеком, показать, что это неприемлемо для семьи. Если все это проигнорировать, списать на случайность и так далее — ребенок окажется очень травмирован.

Пострадавшие от насилия дети часто остаются с чувством вины за случившееся. Иногда его провоцируют сами родители, когда узнают про эти неприятные события. Они транслируют ребенку свой ужас от того, что произошло что-то чудовищное, — и в этот момент он и попадает в чувство вины. Очень важно не давать ребенку понять, что произошло что-то непоправимое. Потому что когда к прочим переживаниям про то, как с тобой нехорошо и нечестно поступили, прибавляется чувство вины, жить с этим гораздо труднее. И психологу работать с этим труднее.

В первую очередь я занимаюсь тем, что объясняю детям: это не их ответственность. Даже с точки зрения юридической, возраст согласия в нашей стране — 16 лет, и за любые действия сексуального характера, которые с ребенком совершил взрослый, мы с ребенка ответственность полностью снимаем. Детям я говорю: это ответственность взрослого, даже если ты была влюблена, даже если ты транслировала свою симпатию — задача взрослого человека сказать «нет».

Если произошло не просто сексуальное использование, а прямое насилие, то нельзя допустить вечной нашей истории, что жертва «сама виновата», и «надо было думать, куда идти, чем думать, во что одеваться». Это очень токсичная и патологичная вещь. Нужно максимально транслировать, что это могло случиться с кем угодно, ты в этом не виноват. Жертва не должна быть ответственна за то, что произошло. Виноват только взрослый, только насильник.

Можно ли компенсировать вред, который нанесли взрослые ребенку сексуальным насилием? Или это будет вечной травмой, тяжким грузом, влияющим на всю последующую жизнь? С этим опытом определенно нужно работать, и если работать хорошо, ребенок не то чтобы забывает — он просто к этому относится спокойно, это не является как таковой травмой, которая потом меняет всю его жизнь. В частности, ребенок тогда не будет проявлять попытки такого поведения по отношению к другим детям, например, и во взрослом возрасте это не будет на него влиять.

Возможно, это будет история не с одним подходом: сначала первичная работа, потом ребенок подрастет, у него в памяти что-то всплывет, он испугается — и нужно будет еще раз сходить к психологу. Если это прорабатывать в подростковом возрасте — это точно будет не одна встреча, но, возможно, хватит одной серии встреч. Иногда родители боятся, что история, которую узнал психолог, где-то сохранится и как-то выплывет потом, ранив ребенка второй раз. Исключить этого совсем нельзя, но вообще-то информация, связанная со здоровьем и психическим состоянием человека, является конфиденциальной.

Если эпизод, связанный с изнасилованием ребенка или другим ранним сексуальным опытом, вдруг становится достоянием общественности — это нарушение прав человека, которое преследуется по закону. В любом случае, теоретическая возможность того, что факт насилия станет кому-то известным, не должна помешать взрослым обратиться к психологу. Это очень нужно ребенку, чтобы выплыть из этой истории без последствий и нормально дальше жить».