Людмила Петрановская: «Новое поколение получилось отличным, и это сделали мы»

Когда работаешь с сиротами, очень ярко видишь, что происходит с ребенком, когда он теряет близких, когда с ним плохо обращаются, когда он испытывает отвержение, когда он растет с мыслью, что он никому не нужен. Ты видишь, как бы через лупу, как это устроено, а потом начинаешь распознавать те же чувства и состояния и в более обычных ситуациях: как дети это переживают и как к этому адаптируются. Сколько на самом деле потерь, обид, отвержения содержит и самое обычное, «благополучное» детство. Хотя никто не хочет ничего плохого – просто так принято, так получается.

Сейчас переживания ребенка находятся в бóльшем фокусе, чем еще 10–15 лет назад. Это связано, конечно, с тем, что жизнь стала легче. Когда жизнь тяжелая, то все внимание на том, чтобы ребенок выжил, был здоров, накормлен и цел. И тогда хороший родитель – это тот, у которого ребенок выглядит не худым, не грязным, не больным. И на это направлены все усилия – на уход и заботу. Отсюда, кстати, и возникают эти претензии к детям: мы так вас любили, так старались, чтобы у вас была нормальная еда, нормальная одежда, теплый дом. Это все давалось непросто, на внимание к чувствам не хватало.

Не просто детей обуть, но еще и обучить. Напихать в ребенка побольше, оснастить, как Терминатора, для будущих боев. Родители, которые прорвались через 90-е, сами чего-то добились через свое упорство, через преодоление трудностей, через бесконечное обучение всему с нуля – они и ребенка своего хотят снабдить как можно большим количеством опций, чтобы из него выстреливали в разные стороны знания, умения, навыки, таланты, способности, чтобы он мог плавать даже в серной кислоте. Дефицитарная картина мира сменилась конкурентной: всё уже есть, но недостаточно иметь базовые блага, а самого лучшего на всех не хватит. И твой ребенок должен не просто выжить, а занять повыше место в пирамиде.

И вот наступает новый этап, когда мы начинаем потихоньку оглядываться и себе говорить: зачем это постоянное достигательство, а жить когда? Радость, творчество, отношения – это когда? Конечно, такие размышления мы себе можем позволить, когда у нас не стоит вопрос, будет ли завтра чем накормить детей. И когда не нужно лезть по головам наверх, чтобы не быть лохом и неудачником. Помните фильмы американские 80-х, с типичным сюжетом: герой – неудачник, лузер, но все-таки неплохой человек? Сейчас на Западе это уже никому не интересно, так не мыслят. И у нас уже тоже чувствуется другая волна. Родители все больше думают о том, чтобы ребенку было хорошо прямо сейчас. Не когда-нибудь, а чтобы прямо сейчас получать удовольствие от общения с ним, чтобы прямо сейчас ему было интересно, не обидно, не больно. У этого, конечно, тоже есть свои крайности.

Иногда мы начинаем удовлетворять не потребности ребенка, а его желания (а это разные вещи). Мы чувствуем сильную тревогу в ситуациях, когда ребенку что-то не нравится, когда он расстроен – для нас это непереносимо. Эти моменты мы воспринимаем через призму своего детского опыта, когда взрослым часто было плевать на наше недовольство: мало ли что ты не хочешь, чего боишься, чем ты расстроен. Мы не хотим так с детьми и поэтому часто очень трепетно относимся к любому расстройству ребенка, как к проблеме, которую ни в коем случае нельзя допускать. Мне кажется, это неизбежный этап.

Я видела много текстов, где с пренебрежением говорят, мол, вырастили «поколение снежинок», которые от любой неприятности падают в обморок. И правда, уязвимость сейчас нередко подчеркивается, поднимается как флаг. Но как по-другому? Понятно, что если ты всю жизнь ходил в латах (мы говорим в целом о социуме) и потом ты их снял, тебе будет сначала очень чувствительно. Все будет чувствоваться, каждое прикосновение, каждый ветерок.

Можно ли жить в латах? Можно. Но это сковывает движения, ограничивает свободу. Обниматься, например, в латах не очень удобно. В море плавать не очень хорошо. Огромное количество возможностей недоступно, пока на тебе сверху «латы» нечувствительности. Мне кажется, повышенная уязвимость – это некий период. Когда меняются привычные стратегии, всем дискомфортно, и задача не в том, чтобы перепугаться и вернуться к прежней жизни. А задача в том, чтобы рефлексировать, осознавать, что изменилось и куда мы хотим прийти, чтобы и силы, и нежности было в самый раз.

Вы меня просили рассказать о сегодняшних детях, о том, чем они лучше нас – если лучше. Для начала скажу: детей отдельно от родителей не бывает, по крайней мере до какого-то возраста. Ребенок естественно адаптируется к родителю, к его способу общения и воспитания. Потом постепенно уже начинает получать какой-то другой опыт, сопоставлять с родительским, свой так процесс становления и идет. Поэтому, конечно, многое из того, что мы наблюдаем в детях, связано с тем, что делали или не делали их родители.

Они совершенно точно хорошие, они какие-то другие, они интересные, у них свой способ мыслить. Они гораздо меньше подвержены неконтролируемым эмоциям, у них ниже уровень реактивности, спонтанной реакции на все, к которому привыкли мы, и это прямо замечательно. Они скорее напишут в блог большую простыню о своих эмоциях и о том, как не хочется жить, чем реально пойдут в окошко скакать, потому что у них есть этот зазор между чувствами и их реализацией. И еще они учитывают других людей. Они понимают, что другой может видеть по-другому, воспринимать иначе. Это на самом деле очень круто.

Сейчас удивительно много детей с хорошим пониманием того, что с ними происходит. Появляется привычка к рефлексии, внимание к своим чувствам, состояниям. Понятно, что в каких-то ситуациях эта рефлексия делает тебя более уязвимым, там, где нет этого отработанного «а че такого?», к которому были приучены мы. Но при этом дети сейчас очень хорошо понимают, чего они хотят. Не глобально, а прямо сейчас. И это совсем не плохо, особенно если знать, что ты не всегда получаешь, чего хочешь. Зная свои желания, ты можешь с собой договориться, пообещать себе, что получишь это позже, позволить себе погрустить и подумать, чем ты можешь это заменить.

Лет 20 назад на групповых тренингах часто давали такое задание: в течение дня несколько раз спрашивать себя, чего ты хочешь. Просто спросить, чего я хочу сейчас: чаю, в душ, или оказаться на море, или чтобы кто-то обнял. И это простое задание большие сложности вызывало у людей, настолько сильна в нас привычка не быть в контакте со своими потребностями. В этом смысле дети точно дальше продвинулись. Теперь следующая задача – учиться справляться с разочарованием, когда ты не получаешь чего хочешь. Учиться добиваться, а не просто хотеть.

Когда мама говорит «а чего ты ревела?», ребенок может ответить: «я хотела, чтобы ты взяла меня на руки и пожалела». Это же удобно, когда ребенок словами озвучивает, что именно ему бы помогло, а не просто орет. Для того чтобы такое было возможно, ребенок должен быть уверен, что это как минимум не страшно – сказать, а как максимум – тебя услышат и постараются откликнуться. Это продуктивнее, чем оказываться во власти неконтролируемых эмоций – гнева, обиды, тревоги. Человек понимает, что с ним происходит, замечает, когда ему чего-то не хватает, когда ему что-то не понравилось, и может это сказать, а не хлопать дверью или обиженно молчать. Это круто, и мне кажется, это огромное достижение родителей.

С одной стороны, современные дети чувствуют их лучше, потому что эта тема звучит, они знают это слово. И родители уже догадываются, что ребенок – отдельный человек, и есть представления о том, что не надо лазить по карманам или заходить в комнату подростка без стука.

Это детям труднее отбить, потому что легче огрызнуться, когда кто-то явно беспардонно что-то делает, но сложнее, когда любящая мама тревожным взглядом бесконечно всматривается: как ты себя чувствуешь, какое у тебя настроение... Тут сложнее дать негативный отклик или границы отстоять. Уже не потому, что ты боишься, что на тебя наорут, а потому, что не хочешь обидеть. Сейчас дети часто видят родителей уязвимыми. Берегут их нервы. И это создает свои проблемы, которые придется решать.

Иногда говорят, что ребенок ничего не хочет, а он хочет – просто не того, чего хотят родители. Если его оставить в покое, он будет очень активным и будет много работать, просто не над тем, что нас устроит. Иногда под «ничего не хочет» понимается, что он не готов каждую минуту занимать себя полезной – с точки зрения родителей – деятельностью, а хочет иметь выходной, хочет иметь два часа свободного времени в день. С точки зрения многих родителей, которые как раз Терминаторов готовят, это недопустимая роскошь, транжирство. Можно же английский за это время прокачать, а ты в TikTok сидишь, теряешь драгоценное время, теряешь преимущества перед остальными, заранее проигрываешь в конкурентной гонке. Эта картинка совершенно нерелевантна современному миру, где важно в том числе умение «просто жить».

Другой случай, когда он «ничего не хочет» – депрессия. От нее достаточно часто страдают подростки, а иногда и дети более младшего возраста. Причин может быть много: перегрузки, высокие ожидания и страх неудачи, большое напряжение в семье, в отношениях со сверстниками, наследственная предрасположенность, дефицит некоторых витаминов и микроэлементов. Часто проходит год, два или больше, прежде чем депрессию диагностируют, все это время ребенка как-то стыдят, пинают, развлекают, возят отдыхать, еще что-то. Но депрессию надо просто лечить, а для этого диагностировать.

Они много знают, но не в том смысле, в котором мы привыкли. У них прокачан навык узнавания в действии. Если чего-то не знаешь, то надо начинать делать, а там разберешься. Если что – спросишь, в «Гугле» посмотришь. Нет представления, что надо сначала выучить весь набор знаний... Одна мама, давно еще, мне рассказывала историю. Купили сыну первый компьютер, поставили торжественно, и он тут же его включил, тут же стал что-то тыркать, а она, инженер с высшим образованием, бегала вокруг и кричала: «Ты что, сначала надо прочитать инструкцию!» Он со вздохом достал кирпич с инструкцией из коробки и сказал: «Читай».

И раньше не все читали. А если и читали вынужденно, то не понимали, не любили. Зато сейчас дети знают что-то другое. Учительницы, которые наизусть цитируют «Онегина», не могли перестроиться недавно на дистанционку, в панике сидели перед «Зумом», а дети – мгновенно все освоили. И при этом не высказали миллион замечаний о том, какие взрослые тупые, помогали, подсказывали. Дети все-таки бесконечно терпеливее и снисходительнее взрослых. Я сама десять раз спрашивала, как с «Зумом» управляться, и ни разу мне ребенок не сделал козью морду, какую, подозреваю, когда-то ему делала я, когда он чего-то не понимал с лёту.

Сейчас вот что непонятно: быть хорошим родителем – это значит что? В какой момент ты можешь выдохнуть? Ну, сыт ребенок, одет – понятно. В школу ходит – тоже не обсуждается. Вот если он без троек учится – это достаточно или нет? А если на пятерки, но не олимпиады. А если олимпиады, то почему не все? А если он ходит на все олимпиады, то почему при этом не выглядит счастливым? Родителям сейчас сложно поставить себе «зачет». И детям сложно, они не понимают, что должны сделать, чтобы мы были, наконец, довольны и расслабились. Дети, конечно, отбивались как-то всегда и на этот раз отобьются. Приспособятся. Вырастали при розгах, вырастут и при гиперопеке. Это не значит, что в процессе будет просто. Главное – двигаться, стараться, барахтаться куда-то вместе. Где-то поняли, что фигня получилась, откатили, переделали. Жизнь продолжается, отношения можно перенастроить. А дети – хорошие получились, это правда.

Есть люди, которым повезло расти у спокойных, отзывчивых, любящих родителей. Расти в надежной привязанности, где на потребности откликались, где помогали справляться со стрессом, где мама и папа были предсказуемы, доступны, и радовались тебе, и в целом хорошо справлялись с жизнью. Эти люди выросли, и теперь им легче быть родителями своим детям. Но много ли таких?

Коллеги, проводившие исследование на российской выборке, насчитали не более 6%. Остальным приходится строить свое родительство из того приданого, которое досталось. У одного, говоря образно, это уже пригодный для жизни крепкий дом, теплый, всем укомплектованный. А кому-то досталась лачуга с дырами в полу или странный, неудобный дом. У кого-то получается своими силами отстроить новое «жилье», освоить новые практики родительства и жизни в целом. А кому-то не справиться без помощи. Как сделать, чтобы родители, которым тяжело, не навредили своим детям? Как сделать, чтобы дети не потеряли кровную семью? А если это все же случилось, как не оставить ребенка в детском доме, в одиночестве, в отрыве от реальной жизни, с перспективой не справиться с жизнью, которой ты не знаешь, в мире, где ты одинок?

Восемь лет назад мы с коллегами, профессиональными психологами с опытом работы в сфере сиротства, создали Институт развития семейного устройства (ИРСУ) – чтобы помогать системе меняться. Чтобы специалисты во всех опеках страны понимали, что происходит с семьей на каждом этапе, и не разрушали ее необдуманными действиями, а помогали. Чтобы сотрудники детских домов знали, что происходит с ребенком, изъятым из семьи, и не препятствовали общению с кровными родственниками. Чтобы семья, решившая взять приемного ребенка, получала поддержку, а не мелочный контроль.

Наше второе крыло – работа с приемными родителями, подготовка и последующее сопровождение семьи, когда в ней уже появляется приемный ребенок.

Все это сложно организованная работа, которая требует затрат. Ее нужно выстраивать системно, планируя на несколько лет вперед. И мы очень благодарны нашим жертвователям, которые подписываются на пусть небольшие, но регулярные платежи. Помощь сиротам часто видится как задача «зажечь радость в детских глазенках» с помощью подарков и развлечений. Но детям, оставшимся без семьи, нужны не подарки и не клоуны. Им нужны родители рядом. Именно от работы профессионалов зависит, смогут ли дети расти в семье, в своей родной или в приемной. Мы повышаем качество работы специалистов и поддерживаем приемных родителей. И с благодарностью принимаем вашу поддержку.

Узнать больше и подписаться на пожертвования можно на сайте ИРСУ.