Елена Благинина: детские стихи и муж, арестованный за антисоветскую пропаганду

В семь лет Алёна пошла в школу своего деда, училась там грамоте вместе со всеми. Но больше образования получала дома: дед и мать по очереди читали детям русских классиков, бабушка, не особенно до чтения охочая, рассказывала народные сказки, преданья, тетешкала маленьких потешками, отец ни много, ни мало — устраивал домашние спектакли: в настоящий театр детей было везти далековато.

Половичок линючий – речка,
А печка — пышный царский дом...
От страха мрет в груди сердечко,
Пылает голова огнем.
Меня затягивает илом,
Заносит медленно песком.
А ты зовешь таким унылым,
Срывающимся голоском:
— Сестрица моя, Аленушка!

После приходской школы Алёнушку отдали в железнодорожную, потом дед оплатил из специально на то отложенных денег Мариинскую гимназию внучке, тем более, что уже ясно было — в семье растёт таланту. А таланту надо учиться. Алёна в восемь написала уже первое настоящее стихотворение, в десять — сказку, в одиннадцать — маленькую пьесу. Эти детские пробы пера, конечно, не сохранились — но семью впечатлили и радовали.

А между тем, в Алёнушкины одиннадцать лет началась Первая мировая. Сами военные действия шли далеко, но в стране повисла тревожная атмосфера, начались перебои с разными товарами, а порой даже с хлебом. Семья Благининых держалась стойко, жить старались как всегда. «В семье у нас ждали очередного ребенка, так что работы в доме было предостаточно. Я работала, не покладая рук: мыла, стирала, стряпала; когда родился слабенький младенчик, стирала пеленки, ходила за больной матерью и делала еще тысячи всяких дел. Но во мне стояли две радуги, две радости – и все было нипочем».

Гимназию закончить не удалось: после октябрьской революции её совместили с каким-то реальным училищем, но совместная учёба не задалась, и учеников просто распустили со справками. В семье посовещались, и было решено, что Алёна отложит домашние дела и будет учиться в Курском педагогическом институте. Сейчас было главное, чтобы она получила нормальное образование.

Каждый день Алёна вставала, наскоро умывалась и завтракала, надевала не очень удобные, но прочные башмаки, сделанные родными, и шла семь километров — на первую лекцию. В институте учиться Благининой нравилось, но ещё больше нравилась кипучая студенческая жизнь, бесконечные новые идеи, надежда на какую-то совершенно новую жизнь всей России. В институте же она познакомилась с поэзией Серебряного века и испытала огромное потрясение. Как «взрослую» поэтессу, её, конечно, сформировал именно Серебряный век.

Благинина публикует — под псевдонимом — в поэтических журналах первые стихи. Критика встречает их благосклонно. Но как сказать родным, что уже не хочется, как дедушка, учить детей, хочется быть поэтессой, настоящей, не для себя, не между делом, а чтобы главное дело в жизни было — стихи?

А в Москве тем временем открылся литературный институт. Благинина уезжает туда тайком, так и не найдя силы объясниться с родными. Выдерживает собеседование с Валерием Брюсовым и — ура! Она — студентка! Только теперь семья узнаёт, что происходит. А Алёна остаётся в Москве, устраивается на работу в багажное отделение газеты «Известия», к лекциям готовится ночами. И там же, в Москве, в институте, находит свою любовь — поэта Григория Оболдуева.

Сказка закончилась вместе с учёбой в институте. Работать приходилось совсем не поэтессой — так, в разных СМИ перебивалась редакторской работой. Семейная жизнь означала рождение ребёнка, бесконечные пелёнки в условиях, когда что-то, кроме пелёнок, ещё достань: страна только что вышла из Первой Мировой и Гражданской, жила буквально в почти всеобщей нищете.

Но именно маленькая дочка раскрыла в Благининой особый талант: писать стихи для детей. При всей незамысловатости таких стихов, это очень сложный жанр. Недаром и Барто, и Михалков подолгу шлифовали свои строчки. В них не должно быть натяжки, в них не должно быть натуги, они должны быть лёгкими, как дыхание: дети — очень придирчивые слушатели. В тридцатых годах Благинину начинают, наконец, много публиковать. Она встречается со своими маленькими читателями, улыбается их улыбкам навстречу.

А мужа тем временем арестовывают с обвинением — «антисоветская пропаганда». Он действительно советскую власть поругивал, но до пропаганды было далеко. Год предварительного заключения, три года ссылки в Карелии, высылка после освобождения за сто первый километр... По тем временам, и он, и его семья отделались лёгким испугом. Основной кормилицей становится Елена. Её сборники публикуют, она берётся переводить детям произведения украинских и польских авторов.

За сто первым километром семья Благининой и Оболдуева встретила Великую Отечественную. В сорок третьем Григорий ушёл на фронт, до самой победы прошёл фронтовым разведчиком. В сорок пятом ему разрешили вернуться в Москву. Всё наконец-то наладилось.

Нельзя сказать, что с этого момента жизнь их была безоблачна. Оболдуева не печатали, как ни старалась пробить его стихи. У Благининой не хотели брать обычных стихов — а она была не худшая поэтесса своего времени. Недоумевали: «Вы же детская писательница? Детишкам и пишите». С таким сталкивались многие детские поэты в СССР.

Что может быть грустней предмета,
Который вовсе ни к чему?
Вот лестница большая эта
В моём разрушенном дому.
Она не тронута разрывом
И даже не повреждена –
Движеньем лёгким и красивым
Вперёд и вверх устремлена.
Один, и два, и три пролёта,
И я стою, стою без сил,
Как будто очень страшный кто-то
Мой быстрый бег остановил.

Григорий умер в 1954 году. Елена его пережила надолго — успела увидеть Перестройку, в которую, наконец, удалось напечатать стихи мужа. Получала ордена, медали. Встретила смерть в 1989. До самой её смерти — и, конечно, после неё — не переставали читать в семьях по всей стране её стихи:
Мама спит, она устала...
Ну и я играть не стала!
Я волчка не завожу,
А уселась и сижу...