Анна Фрейд: женский взгляд на насилие. Опередившая время
Не хуже мальчика
Нельзя сказать, что Зигмунд Фрейд не осознавал человеческую природу женщины, но многие предрассудки своего времени у самого себя даже не замечал. Так, он искренне каждый раз, когда жена беременела, ждал сына, точнее, такого уже сына, который будет его понимать и сможет у него обучаться. Зачем? Уже было известно, что женщина способна учиться. В футбол Зигмунд не играл и не собирался начать. С малышами вообще возился неохотно.
Фрейд хорошо относился к очередной своей дочке, но мало ею интересовался до тринадцати лет, когда вдруг обнаружил, что это существо в платьице способно поддерживать с ним осознанный, интеллектуальный разговор. Отец познакомил дочь и со своей теорией, и с принципами психоанализа, и нашёл в ней замечательную ученицу.
С двадцати трёх лет Анна стала принимать участие во всех заседаниях Венского психоаналитического общества. Её приняли в ряды после исследования о фантазиях об избиении во сне и наяву у пятнадцатилетней девочки. Вскоре Анна начала принимать детей как психоаналитик; двери её кабинета и кабинета её отца находились в двух шагах по коридору друг от друга. Дочь делала успехи, отец волновался: у неё плохая осанка, а ведь она — девушка! Интересно, что бы он сказал об этой мелочной тревоге, если бы поработал с ней как психоаналитик?
Спасаясь и спасая: Анна и Вторая мировая
К моменту, когда к власти в Германии пришла партия национал-социалистов, Фрейд был глубоко болен раком. Именно поэтому семья, хотя все вокруг покидали Австрию, не сомневаясь, что германские войска скоро войдут в страну, не трогалась с места. Фрейды жили надеждой, что мировая слава защитит их, или что в Австрии останутся свои законы, несмотря на то, как обращаются с евреями в Германии.
Войска Гитлера вошли в Вену 11 марта 1938 года, и уже 22 марта Анну вызвали в гестапо на допрос. Слухи о гестапо ходили самые жуткие. Анна взяла яд на случай, если пытки будут непереносимыми. Яд не пригодился, но после разговора семья Фрейдов стала собираться и вскоре переехала в Париж, а потом и в Лондон. После разговора с гестаповцами Анна до конца жизни боялась Германии и избегала её посещений.
Фрейд-отец переезда не пережил и вскоре умер. Такова была в те дни плата за жизнь: пожертвовать одним или всей семьёй сразу. Анна же работала с детьми. психологически пострадавшими от постоянных немецких бомбёжек, и вскоре открыла приют для тех, кто осиротел из-за гитлеровских бомб. Как ни цинично звучит, но эта практика дала ей огромный материал по детской психологической травме. Помогая, она изучала каждого пострадавшего малыша с дотошностью исследователя-первопроходца.
Психоаналитики поколения её отца пытались заставить детей разговориться и потерпели неудачу — дети не открывались взрослым до конца. Анна поставила во главу угла наблюдение за ребёнком во время игры, особенно игры с элементом агрессии, и не прогадала. Её работы о роли агрессии в жизни ребёнка и о приоритете наблюдения над расспросами легли в основание современной детской психологии.
Со стороны слабого
Любители порассуждать о законах общественной жизни, бывшие классиками ко времени становления Анны как психоаналитика, всегда рассуждали с позиции хозяина жизни — образованного, обычно небедного мужчины, гражданина или подданного процветающего, часто колониального государства. То, как часто трактовалось поведение женщины, ребёнка, слуги, представителя менее развитой культуры, сейчас любой передовой психолог назовёт «проекциями». Именно под взглядом сильного развилась теория о том, что жертва всегда подсознательно хотела атаки насильника, и тому, кто страдает от чужой агрессии, ситуация на самом деле чем-то выгодна.
Женщина, еврейка, много работающая с детьми — тогда существами практически абсолютно бесправными — Анна могла посмотреть и рассказать, как отношения, построенные на агрессии, выглядят со стороны слабого. Как на них реагирует психика жертвы агрессии сильнейшего и какими защитами она пользуется.
Именно Анна первая описала то, что позже назвали «стокгольмским синдромом» — идентификацию жертвы с агрессором, сживание с ним в единый организм из желания спастись от уничтожения. Никто же не станет уничтожать свою частичку? Есть одно «но», которое полностью исчезает из внимания жертвы агрессии в момент слияния: оно исключительно воображаемое. Агрессор не начинает воспринимать того, над кем издевается, как частичку себя. Слияние существует только в воображении жертвы.
Понимание этого механизма помогает психологам во всём мире сейчас работать с освобождёнными заложниками, жертвами семейного насилия и людьми с отторжением своего «я» из-за сильного давления дискриминации. Анна реабилитировала агрессию как естественное поведение, но жёстко разоблачила своими исследованиями мифы вокруг насилия. Её теории актуальны и в наше время, что особенно впечатляет на фоне опровержения многих гипотез её отца. Он не сумел выйти из прошлого, она смело шагнула в будущее.