Алина Фаркаш: Сколько можно страдать по прошлому?
Самое жуткое в этой истории было то, что муж и отец в той семье умер, когда его сыну не исполнилось и года, то есть пятнадцать лет назад. А вместе с ним фактически умерли, заморозились во времени и воспоминаниях его старенькая мама, молодая — и вмиг постаревшая — жена и сын, который в общем даже и не пытался жить. Мы смотрели на эту ситуацию будто с разных сторон одного и того же зеркала. Им — виделся ушедший и недоживший муж, сын и отец. Мне — нерожденные этой женщиной новые дети, ее неслучившийся новый муж, другая жизнь, сладкие внуки, маленький сын, забирающийся на колени к неродному, но все-таки папе.
Меня до сих пор поражают всевозможные американские драмы, где часто говорят вдове или вдовцу, что прошел уже год со смерти любимого — пора уже ходить на свидания и начинать новую жизнь. Но я ни разу не слышала такого в российских фильмах.
Более того, считается, что даже после банального расставания неприлично слишком быстро начинать думать о новых отношениях. Я помню, как мы расстались с моим первым мальчиком — как только за ним закрылась дверь, я, обливаясь слезами, немедленно завела анкету на сайте знакомств. Не то чтобы я хотела немедленных отношений. Но решила, что ходить на свидания и знакомиться с новыми людьми будет как-то веселее и эффективнее, чем плакать в одиночестве. Тогда меня осудили все-все подруги. По их мнению, я должна была надеяться, что он вернется. Пытаться «отвоевать» его у соперницы... Ну или просто ждать. Неприлично идти на свидание на следующий день после расставания! Я спрашивала, какой срок было бы прилично выдержать?
Еще хуже обернулась ситуация в тот момент, когда я после развода пришла к гинекологу с просьбой подобрать мне контрацептивы. Мы развелись, когда сыну был месяц. К доктору я пришла, когда ему было четыре. Мне казалось, что три месяца — это огромный, ну, по крайней мере, достаточный срок для оплакивания неудавшегося брака и для начала новых отношений. Но доктор так не считала. Как же она кричала! Как же она ругалась! Молодая красивая доктор кричала, что я теперь мать, что я не имею права ходить по свиданиям, что я должна сначала вырастить ребенка и думать о ребенке — а не об этом вот самом. О том, что я уже выполнила свое женское предназначение — родила ребенка — и как мне после этого вообще не стыдно-то?!
Я вышла от нее с грустными мыслями о том, что «вот это самое» — самое что ни на есть правильное думанье о ребенке.
Я знаю женщину, мать десятилетней дочери, которую она родила от единственного и случайного секса со своим боссом, которая все десять лет уже судится с ним за алименты, за время, проведенное с ребенком (он не хочет встречаться, но она пытается заставить), за то, чтобы он брал ее дочь вместе с остальными детьми в поездки и на семейные праздники. Она смертельно горюет и обижается на то, что ей не удалось подружиться с тремя его бывшими женами, и что семеро его старших детей от тех браков не хотят дружить с ее девочкой. «Они же братья и сестры! Родная кровь!, — говорит моя знакомая. — Они все относятся к Кате как к подкидышу, как к помехе! Мне так ее жалко...»
Мне тоже смертельно жалко Катю. Я думаю про себя, что ее мама тратит удивительное, нелогичное количество усилий на то, чтобы каким-то образом проникнуть в ту семью. Проводит годы на обочине их жизни, страдая от того, что их туда не принимают, ее дочку, ее чудесную золотоволосую девочку — не принимают. Мне страшно спросить, зачем ей это? Зачем ей эти чужие жены и чужие дети? И чужой в общем-то, уже давно ненавистный мужчина. Ведь можно было растить Катю не восьмым никому ненужным колесом в чужой телеге, а единственной девочкой у своей мамы, самой ценной, самой любимой. А биологический папа — ну, возможно бы, появился. Или нет. Мне кажется, что любой вариант был бы лучше этого бесконечного отвержения. Этих нескончаемых судов, материнских слез о том, «как такой хороший ребенок может быть не нужен и не интересен близким родственникам», этой жизни, положенной на чужих людей.
Что моя подруга, недавно похоронившая мужа, все еще спит в его футболках и пока не решается разобрать его вещи. Но она уже ходит на свидания. Пока предупреждает мужчин, что она не готова ни к чему серьезному и может быть несколько заморожена и пуглива. Мужчины понимают. Мужчины берегут ее невероятно и пытаются немножко ее развлечь и улучшить ее жизнь — катают на мотоциклах и дельтапланах, прибивают полочки в доме, готовят ей ужины и передают игрушки ее маленькой дочери. Недавно она написала, что, кажется, влюбилась. А ведь любовь — всегда лучше смерти, да?