«8 женщин». Что будет, если говорить в лицо то, что думаешь
У газеты, в которой я работала, весной был юбилей. По такому случаю весь наш коллектив, восемь девушек, отвезли в лес. Предполагалось, что там будет тимбилдинг, но вместо этого пошел дождь стеной. Настоящий ливень, как в джунглях из фильма «Форрест Гамп». Мы с коллегами сидели в каком-то сарае, окруженные реквизитом — веревками, баскетбольными сетками, накомарниками, мячами и мечами — и думали, из чего бы построить команду.
— Я придумала игру! Давайте честно расскажем, что нас раздражает в работе и поведении каждого сотрудника. Только без обид! — с энтузиазмом сказала Валя, секретарь, самая активная, и опрокинула ведро с теннисными мячиками. — Жалко, конечно, что мы не будем сегодня прыгать с сосны и падать друг другу в руки, как предполагалось, но можно ведь и без этого коллектив выстроить. Правда, девочки?
— Да ну-у-у, — загудели «девочки». — Как-то непразднично получается, без сосны-то. — Зато полезно! — Валя убедительно встала на ведро. — У всех наверняка наболело, и вот, можно высказаться. Мало ли, может, кто-то ненавидит запах моих духов, а я и не в курсе. Все-таки мы работаем в опенфейсе и... — В опенспейсе, — поправила я. — Вот! — торжествующе закивала на меня Валя. — Антонина вечно всех поправляет. А я ведь просто оговорилась. Да, в школе я учила немецкий, но знаю, что по-английски «фейс» — лицо, а «спейс» — космос.
Я хотела возразить, что «спейс» — это все-таки еще и пространство, но осеклась. Ладно, пусть Валя думает, что мы работаем в открытом космосе.
— Кстати, о запахах, — подала голос Лиза из угла. — Я бы не возражала, если бы ты, Валя, пореже грела на офисной кухне рыбу. Особенно с тушеной капустой.
Все встрепенулись и стали активно соглашаться. Валя тихо покинула ведро и затерялась в толпе. А ободренная успехом Лиза продолжала: — Ну правда, лучше уж злоупотреблять парфюмом, чем капустой. Я из-за этих ароматов не могу находиться на кухне и вынуждена обедать в столовой!
— Вот бы ты еще и деньги с собой брала, — процедила сквозь зубы Таня.
— В смысле?! — вскинулась Лиза.
— В прямом. Мы ходим обедать вместе, и ты постоянно забываешь кошелек, а потом просишь меня за себя заплатить! — Танин голос набирал уверенность по мере того, как Лизины уши меняли оттенки малинового.
— Но я же сразу возвращаю все до копейки!
— Да, но вдруг у меня последние. Или лимит на карточке исчерпан. Ты не спрашиваешь, а я, может, не горю желанием делиться со всеми этой информацией.
Бухгалтер Оля хохотнула:
— С чего это вдруг! А чужие деньги посчитать любишь.
Внимание сместилось с Лизы на Таню. — Когда это я считала чьи-то деньги?!
— Да прямо сегодня. Сидела в автобусе и расспрашивала меня, кому какую премию дали к юбилею. По секре-е-ету, конечно.
Грянул гром. Нет, серьезно, грянул. Дождь перешел в грозу, зашумел громче, будто переключился на вторую скорость, и засверкал молниями. Атмосфера внутри сарая тоже накалилась.
— Оля, да тебе секреты вообще доверять нельзя! — кричала уязвленная Таня, интересовавшаяся премиями. — Когда я забеременела, сказала тебе на первом этаже, а пока поднималась к нам на четвертый, весь офис уже знал.
Офис узнал о Таниной беременности от ее отсутствующего на тимбилдинге мужа Валеры, который работал у нас системным администратором, но мы его решили не выдавать. Кому-то из них еще воспитывать ребенка, а из сарая сегодня живыми уйдут не все. И да, Оля действительно любит сплетни.
Но мне, например, это всегда казалось безобидной слабостью. Такой же, как Лизина забывчивость, Танина меркантильность и Валина увлеченность рыбой. Мир попыталась восстановить самая взрослая из нас, корректор Элла Карловна:
— Девушки, мы теряем голову. Игра в команду превращается в «Игру престолов».
— Ой, нет! — живо запротестовала общественность. — Только не «Игра престолов»!
Я понимала, почему все стонут. Элла Карловна недавно открыла для себя этот сериал и теперь при каждом удобном случае пыталась обсудить его хоть с кем-нибудь. Удобным она считала любой случай — включая планерку, сдачу номера и поход в туалет. Меня лично спрашивала через дверь кабинки, выжил ли Джон Сноу, хотя я не могла ей оттуда ничего гарантировать.
— Кстати, Элла Карловна, вот вы корректор, — укоризненно произнесла Маша, отвечающая в газете за интервью со знаменитостями. — И «Игру престолов любите». А там так много сложных имен. Дейнерис, Мелиссандра, Тирион, в крайнем случае — Кхал. И все их вы знаете.
Мы затихли, не понимали, к чему это Маша клонит.
— А меня, между тем, зовут Марина, — сказала Маша. — МАРИНА, как Цветаеву. Но это вы запомнить не в состоянии. Упорно зовете Марией или Машенькой. В свете очередной молнии наши физиономии выглядели очень удивленными. — Ну прости, Маш... рин, — извинилась за всех Элла Карловна. — Зато ты частенько подходишь, садишься ко мне на стол и смотришь в мой монитор, а иногда и комментируешь то, что там видишь. Это тоже неприятно.
После ее выступления мы все загалдели, как стая голодных галчат (кстати, еда была заперта в автобусе организаторов, а завтракали мы еще рано утром, и это не повышало градус терпимости).
— А ты постоянно вставляешь английские слова куда попало! То опенспейс у тебя, то воркфлоу, то дей-офф. В столовой обычную сосиску в тесте назвала «снэк», я сама слышала, и...
— Уж лучше английский снэк, чем русская «вкусняшка»! Брр!
— А ты, между прочим, всех и всегда перебиваешь!
— Тебя нельзя не перебивать, ты начинаешь мысль и не можешь ее закончить, пускаешься в ненужные подробности.
— А ты таскаешь у меня ручки.
— Да кому нужны твои ручки, ты их грызешь, как школьница.
— Да, я простая школьница, а ты год училась в Лондоне и пятнадцать лет об этом рассказываешь. Очень интересно!
— Так же интересно, как твоя тысяча фотографий из отпуска. Даже у Айвазовского нет столько одинаковых изображений воды.
— А у Куклачева — столько одинаковых изображений котиков, как у тебя!
— Я хотя бы животных люблю, а ты только своего мужа! Ссылаешься на него, как на энциклопедию: «Валера считает, что отдыхать надо на Чудском озере». Пусть он это тевтонским рыцарям расскажет.
Коллектив строился-строился и выстроился свиньей. Вид у всех был воинственный, доспехи и накомарники сверкали, тонкий лед былого взаимопонимания трещал и ломался.
— А ты, Соня, что молчишь? — спросила я девочку-стажерку.
Она пришла к нам недавно, работала старательно, вела себя тихо, а сегодня и вовсе, кажется, ни слова не произнесла.
Под моим взглядом, как мне казалось, ободряющим, она сжалась до размера теннисного мячика и испуганно пролепетала:
— Меня все устраивает.
— Да не бойся ты! — заверили Соню хором дружные коллеги. — Вспоминай, что тебя бесит! Может, когда Валя начинает худеть и вслух зачитывает калорийность блюд? А может, когда Антонина без конца цитирует Довлатова? Достала уже со своим Довлатовым, честное слово! Или...
— Иногда я пишу вам сообщения в мессенджере, а вы в ответ перезваниваете или даже подходите. А я стесняюсь, — сказала Соня и вдруг заплакала. — Но вы все прекрасные люди, и я у вас столькому учусь...
Ее рыдания заглушили дождь. А может, он просто закончился. Мы уже не думали о погоде, мы утешали Соню. Говорили, что, конечно, она тоже очень хорошая, и мы научим, и пусть не стесняется. Протягивали наперебой бумажные платочки. Кто-то нашел в кармане большую шоколадку и начал всех угощать. Обертка шуршала, сладкие глянцевые квадратики переходили из рук в руки.
Вечером, вызволенные из леса и утомленные, мы ехали в автобусе домой и молчали. Спокойно так молчали, без нервов. Таня спала на плече у Оли, Валя с Эллой Карловной играли в слова. Мне на телефон пришло сообщение. «Простите, если я вас сегодня обидела, я не хотела, честное слово». От Сони.
Я ответила, как меня и просили, письменно: «Ничего страшного, не расстраивайся. Мне ведь тоже на самом деле нравится со всеми вами работать. А то, что случилось в сарае, остается в сарае».
Старый автобус всхрапнул, вздохнул с облегчением и покатился дальше.
Фото: Getty images Russia