Я не верю в идеальные браки. Любое «дыхание в унисон» имеет свою цену

Однажды с нами случился... арбуз.

Это было в самом начале отношений. Когда еще страсть, помноженная на молодость, добавляет хмель даже в утренний кофе. Прожить друг без друга целый день — немыслимо. Страсть такая, что ломаются кровати и застревают лифты.

Молодость — это бурлеск чувств и фейерверк эмоций. Я болезненна ревнива, беспричинно обидчива и совершенно невыносима. Одним словом, я молода и объективно хороша. Миша тогда руководил подмосковной молодежной организацией. У него был плотный график мероприятий. Вокруг постоянно вились какие-то школьницы-выпускницы, трогали его за локти, спрашивали глупости. Я устраивала сцены. Просто так. Метила территорию.

Это был ультиматум: или вместе или всё. Миша пьянел от меня, я подавляла его волю. Я физически ощущала свою власть над ним. Мы сели в автобус и поехали на море. Там было много молодости, много смеха, много драйва, много счастья. Однажды вечером организаторы лагеря позвали молодежь на костёр прямо на берегу моря. Нас было человек 40. На пляж принесли три арбуза. На 40 человек это очень мало. Кому-то точно не достанется. Вокруг арбузов образовалась толпа. Я не пошла в нее. У меня был Миша, он все решит. Миша достал два больших, улыбчивых, красных и сочных куска арбуза, и, довольный, протянул мне один. Мы хотели сесть на песок, и съесть сладкую добычу в обнимку. Мы сели.

И тут я увидела девочку. Она тоже была в этом лагере, приехала из другого города. Она была маленькой и хрупкой, совершенно беззащитной. Она даже не пошла в толпу за арбузом. Видимо, побоялась, что затопчут. Она просто стояла в стороне, кутаясь в курточку, и изображая безучастность.

У меня защемило сердце. У меня было все: парень, любовь, солнце, море, счастье. У нее — одиночество. Я решительно встала, подошла к девочке и отдала ей свой ненадкусанный кусок арбуза.

— Держи!

— Ой, — смутилась она. Взяла арбуз двумя ладошками. — Спасибо большое.

Я вернулась к Мише. Села рядом. Откусила от его куска арбуза... Вот и всё. Это отличный образ. Он раскрывает меня полностью, как облупленную.

Муж постоянно говорит мне, что «ты где-то там», «ты для всех», «ты не рядом». Там я нарядная, летящая, на каблуках. А дома — уставшая, в тапках. Муж как бы спрашивает: зачем мне доставать тебе арбуз, если он не тебе? Если я захочу заняться благотворительностью, я займусь сам. Мне не нужно промежуточное звено.

— Ну как не мне? — удивляюсь я. — Мне.

Просто это подарок, а с подарком я вправе сделать все, что хочу. Но Миша возмущен. Пришло время собирать камни. Он как бы просит назад все свои арбузы. А я их раздала. Нет их.

Я все годы жила в латентном чувстве вины. За то, что я — такая. И не могу иначе. Ну, прости. Мне сегодня надо уйти. Но я же вернусь вечером домой. Переобуюсь в тапки, это да. Но я же обниму тебя. Сварю борщ. Уложу детей. Лягу с тобой в постель. Разве этого мало? Но Мише — мало.

Я очень люблю свою семью. Правда. Это все, что у меня есть. И ей я отдаю максимум того, что есть. И даже если я ухожу на работу, то это тоже для семьи. Муж говорит: всё, что ты делаешь, ты делаешь для себя. Не надо врать себе, что для семьи. Я думаю, он прав.

Я все делаю для себя. МЫ ВСЕ ВСЁ делаем для себя. Мы все эгоисты. Ты добываешь нам арбуз для себя. Так ты чувствуешь себя мужиком. Ради любимой женщины хочется добывать арбузы, разве нет? А я — отдаю. Я такая. Я не хочу за это оправдываться. Я хочу, чтобы ты понял: если я так не сделаю, это буду не я. Ты можешь съесть свой арбуз сам. Но это будешь не ты.

У детских психологов есть тест для определения ребенка, который подвергается домашнему насилию. Предположим, есть подозрение, что дядя Боря — сволочь. Ребенку рассказывают сказку, в которой есть добрая принцесса и добрый принц, и злая баба Яга и Кощей. После сказки у ребенка спрашивают:

— Вот мама — она добрая, как принцесса? — Дя, — говорит малыш. — А папа — добрый как принц? — Дя. — А дядя Боря? Добрый? — Неть, — машет головой малыш. — Он злой, как Кощей...

Все ясно, подозрения подтвердились.

У детей все просто: есть хороший — есть плохой. И больше никаких. Мы все — взрослые дети. По сути у нас тоже так: есть кто-то хороший, а есть дядя Боря. Хороший — это я. Плохой — это та, вторая сторона в конфликте.

Когда два близких человека попали в кризис, очень важно помнить, что они остались близкими людьми, просто попали в кризис. Но в том моменте сложно понять, что второй человек — тебе не враг, а если он ведет себя как враг, то просто своим поведением что-то важное хочет тебе сказать. Например, попросить помощи. Ему самому не нравится быть плохим, но разбитая ваза — это элемент привлечения внимания. Чьи же вазы ему бить, как не твои?

Например, во время ссор мой муж кричит. Машет руками. На руках есть кулаки. Они меня пугают. Его глаза наливаются злостью. Я защищаюсь от его крика — своим. В итоге мы метаем (мечем?) друг в друга копьями громогласных обвинений, раним друг друга дротиками обид, и в этой борьбе теряем желание отыскать истину.

Моя функция в диалоге отныне — не вникать, а гасить. Я покорно со всем соглашаюсь. Киваю. Да-да. Да-да. Я киваю, но не слушаю. Да-да. Внутри разливается раздражение и разочарование. Я не хочу, чтобы со мной так обращались. Кричали. Я забываю, что муж — не враг, а друг, которому плохо. Много лет он мой лучший друг. И если вдруг он сильно поменялся, то что-то произошло. И надо понять что. А не да-дакать на «Отвали».

Но сквозь крик — а крик — это психологическое насилие, и никак иначе — невозможно расслышать, что он хочет сказать. Только спокойствие — залог успешного диалога. Повышенный тон — это заведомая одежда врага. От врагов надо защищаться, а не слушать их внимательно, конспектируя мысли и прозрения.

Но у мужа уже нет сил на спокойствие. Точка кипения давно пройдена.

Я не знала, что мужья ломаются. Что они живые и могут устать. Что они без предупреждения могут заболевать, сходить с дистанции и выключаться из розетки. Я раньше с таким не сталкивалась и сейчас очень удивлена. И крик — это все, что у него есть, чтобы попросить помощи. Он как бы раненый и как бы из последних сил тянется и сталкивает с полки мою любимую вазу. А я замечаю разбитую вазу, перебираю осколки и страшно злюсь на него. А его, мужа, разбитого гораздо больше, чем ваза, опять не замечаю. Я просто не умею. Не привыкла. Не учили меня.

А он просто хочет доораться, что ему плохо, и я имею к этому «плохо» самое непосредственное отношение. А я смотрю на его вздувшиеся вены на шее и думаю: «Я же такая умница. Зачем я это терплю?» И от этого я ощущаю себя еще большей умницей: вон какая я, терпеливая. Я даже в ссоре занимаюсь самолюбованием и нравлюсь себе своим самоотверженным служением семье.

Когда буря проходит, я спрашиваю мужа: — Зачем ты кричал?

Я очень великодушная. Я готова его простить.

— С тобой по-другому нельзя, — устало говорит муж. — Ты не понимаешь.

Слушай, я поэтому-то и не понимаю. Я начинаю анализировать разговор по обрывкам фраз, которые впечатались в память, только потом, когда все успокоились. Я перебираю все, что он сказал. Откладываю в сторону те, что обидели. Допустим, он не хотел. Ищу те, которые хранят смысл. И вот только тут случаются прозрения.

Может, он орал, не потому что гнилой подлец, а от отчаяния? Потому что он устал говорить спокойно. Он же говорил-говорил-говорил... А я все ела арбуз. Тот, второй, кусок, который по сути его. А свой я уже отдала. И вот я ем его кусок. А он оставался голодным. Все эти годы. Голодным и злым. И вот эта злость и выплескивается в ссорах.

Я ведь отлично препарирую все, что он говорит. Я понимаю, зачем и почему звучит та или иная фраза. Когда я приносила домой пятерки, мама говорила: «Оля вся в меня». Когда я приносила тройку, мама говорила: «В кого ты такая?» Пока я оправдывала ее ожидания — я была ее дочкой, а любой косяк сразу требовал теста на определение материнства, ибо она не могла воспитать такую дрянь. Я такая же.

Мужчины ломаются чаще всего из-за внутренней неудовлетворенности своими результатами. Из-за сбитых прицелов. Из-за разочарований. Потерянных вдохновений. Оборванных крыльев. Прерванных полетов. Обычный человек в кризисе начинает вести реестр чужих недостатков, которых полно. Ему очень важна эта работа, которая примиряет его с собственной внутренней неудовлетворенностью, он таким образом как бы прощает себя за несовершенство. Это надо перетерпеть. Прожить. Помочь. Спасти. Хороший человек становится плохим не от хорошей жизни. Мужчинам тоже бывает больно. И они кричат. И мой муж кричит. А раньше не кричал. И я удивлена и обижена.

Кто этот ужасный человек? Почему он злится, кричит и не строит мне дом? Почему он не купил мне машину? Почему не нянчит моих детей? Он же обещал.

Все ясно — он Кощей. Злой Кощей. А я — принцесса. Добрая, несчастная, неоцененная. А кто же еще? Узнать в себе бабу Ягу??? Нет. Я хорошая. Ну ведь правда? Вот мне в блоге каждый раз говорят: ты хорошая. Людям же виднее. Людям, которые не живут со мной, всегда виднее, какая я хорошая, ага. Но хорошая жена, та которая «и в горе, и в радости» — она не бросает сломанного мужа. Она его чинит. Должна чинить.

А где и как их брать, да еще и на твою долю — я не знаю. Проще всего теперь вот спрятаться в твой крик. Кричат — злодеи. Ты — злодей. Надо сказать: «прощай, злодей, я продаю на развод». И уйти в туман. Или... Или... Или все-таки...

Мужчины в определенном возрасте проходят жёсткую трансформацию. Случается перелом. И как он срастется — черт его знает. Все зависит от самих людей. Захотят ли они терпеть непредсказуемую турбулентность отношений и гипсовать переломы. Или проще разойтись, выйти на новый уровень в трансформации, и идти дальше каждый своей дорогой.

Тут нет правильных ответов. Только выбор. Он один, если есть любовь. Он другой, если ее нет. Он разный и всегда правильный. Иногда вместе лететь в пропасть — правильно. Иногда отпустить руку — правильно. Иногда ждать наверху — правильно. Иногда ждать внизу — правильно.

Сейчас я могу достать арбуз сама. Я все умею! Умею достать и накормить своих детей. Но тот, который достает муж, всегда слаще. И спелее. И счастливее. Я не верю в идеальные браки. Ну, когда люди встретились — и дышат в унисон «пока смерть не разлучит их».

Мне подруга рассказывает, что ее родители вместе 40 лет и ни разу не поссорились. Я молчу, не комментирую. Но я думаю, что это не про отсутствие противоречий, а про умение перерабатывать возражения молча. Люди из разных песочница лепят разные куличики. Не могут два разных человека совпадать всегда и во всём. Я считаю, что любые качественные и долгосрочные отношения заслуживают кризиса. Кризис — это полезно. И очень здорово. Это прививка. Прививка для улучшения иммунитета.

Я написала этот пост, потому что сегодня с утра получила 12 писем о том, какая я хорошая. «Оля, спасибо, вы идеальная», — пишут люди. «Вы мой герой. Вы мой пример». Я вздыхаю. Я устала. Быть героем и примером очень накладно. Хочется распахнуть плащ. Вот какая я. Видели? Я утрамбована грехами и недостатками под завязку. Я обычная. И семья у меня обычная. С проблемами и кризисами, присущими любой обычной семье. Разница лишь в том, что я умею и люблю писать.

Бог, вероятно, выбрал меня тренажером. Я проживаю сложные ситуации. Одну за одной. С самого детства. С момента, как помню себя.

И я перерабатываю эту информацию, анализирую, осознаю и пеку свои инсайты и прозрения в виде румяных и простых рассказов. В которых каждый из вас может иногда узнать себя. Именно потому что я — обычная, а мы все по сути похожи как батоны. Кстати, я обожаю есть свежий батон с холодным арбузом. Вкусноооо.

Желаю всем вкусного сдобного арбузного мира.

Источник: Ольга Савельева/Фейсбук (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации)