Я люблю его больше,чем родных детей

В ту же секунду я поняла, что возьму именно его. Я пролистала его личное дело, в которое заносятся данные о людях, которые приходили к нему на смотрины, чтобы потом усыновить. Его папка была пуста. К нему никто не приходил даже для того, чтобы с ним познакомиться... Да, в этом доме ребенка я не увидела ни одного российского усыновителя. Там я познакомилась с двумя парами — из Испании и из Италии. Итальянцы забирали в Геную двух детей — брата и сестру. Я была уверена, что смогу поставить на ноги этого ребенка — во всех смыслах. Ведь он не мог ходить, потому что одна его ступня, изуродованная ДЦП, висела вертикально. Он наступал на пальчики. И первое время мы носили его на руках...

Я вернулась домой и рассказала о нем детям. Алан только спросил: «Ты выбрала другого мальчика?» — «Да», — сказала я. Себе я объясняла свой выбор тем, что не смогла бы вылечить Тимура, мне не хватило бы сил, терпения и средств...

Это значило, что врачи оценивали его шансы на выживание как очень низкие. Не жилец, одним словом. По статистике, из младенцев с такими показателями выживает только 1% детей. Из истории болезни, которую я с большим трудом выбила у врачей, стало ясно, что к трем годам Ефим два раза переболел воспалением легких, перенес 8 операций... У него на больной ножке рубцы с палец толщиной, это значит, что по ним резали много раз. Большую часть своей маленькой жизни — два года — мой будущий сын провел в больницах. Окулист диагностировал у него серьезную дальнозоркость, а психолог посчитал, что ребенок недоразвит, говорит плохо и мало...

Уже в Италии, когда я перевела их название и показала докторам, те схватились за голову. Эти медикаменты запрещены здесь. А когда врачи узнали, в какой дозировке мой маленький сын их получал... Один профессор сказал: «Что эти (он даже не назвал их врачами) с ним делали!» У всех итальянских докторов одна версия — над детьми-сиротами в больницах ставятся бесчеловечные опыты...

Видимо, это делается для того, чтобы потом на основе полученных результатов защитить диссертацию, получить научную степень. При этом Феликса больше не оперировали, все его лечение в Италии — это физиотерапия. Через некоторое время он уже начал нормально ходить. Сейчас я стала едва ли не самым главным консультантом для мам, у которых дети больны ДЦП. Я в Сети рассказываю им, что нужно делать, как вылечиться от этого недуга. Думаю, что, если бы я не забрала сына из дома ребенка, его бы опять затаскали по больницам. Не уверена, что он был бы жив сейчас.

В нашей семье он окружен вниманием и любовью. У него есть старшие брат и сестра, которые без Феликса жить не могут. Илария, окончившая университеты в Венеции и в Лондоне, сейчас работает в столице Великобритании помощником мэра. Когда мы разговариваем с ней по скайпу, первое, что она спрашивает: «Где Феликс?» Алан, который, как все итальянские подростки, увлечен футболом, играет в него с младшим братом специальным мягким мячом. Феликс сегодня почти не говорит по-русски, хотя язык понимает.

Когда я забирала его из московского образцово-показательного дома ребенка, он не знал простых слов, не знал, что такое настольная лампа, виноград. Не имел представления о том, что такое компьютер, мобильный телефон или айпэд. Сейчас у него есть свой компьютер, и он отлично разбирается в нем. Он уже забыл, что с ним было в России. Это было слишком страшно.

Но с Феликсом этот прием не работает. Когда он на меня сердится, говорит, что уйдет жить к другу. «Хорошо, — говорю ему я, — сегодня останься с нами, а завтра пойдешь». Назавтра он забывает о своих обидах. И жизнь идет своим чередом. Когда я укладываю Феликса спать, мы обязательно должны пообниматься, я целую его. И он всегда меня спрашивает: «Мамочка, как ты меня любишь? Сильнечко-сильнечко?» Как- то я ему сказала, что люблю его сильнечко-сильнечко, с тех пор он повторяет это каждый вечер. Я не скрываю от него, что он — приемный ребенок. Все в округе это знают. Но он слишком мал, чтобы понять это. И потом не хочу, чтобы однажды какой-нибудь «добрый» человек рассказал сыну правду. Иногда Алан жалуется на младшего брата, мол, Феликс сделал то или это. Я ему отвечаю: «Ты переживи, что пережил он в первые три годы своей жизни». И все, вопросов больше не возникает.