«У меня на руках лежала живая пластиковая кукла»: история одной приемной девочки

В моем детстве наша соседка работала в детском доме. Я часто думала про этих детей. Каково им там? Кто их укладывает спать? Заставляют ли их чистить зубы? А если они не любят лук, пекут ли им пирог наполовину без лука?

А что, если они захотят записаться в бассейн? А в библиотеку? Меня в библиотеке попросили привести маму с паспортом – а у них как? А волосы им кто заплетает? А с кем они ходят выбирать подарок ко дню рождения?

А Дед Мороз как же? А можно в воскресенье валяться с книжкой в кровати сколько хочешь? А когда они идут в парк аттракционов, им покупают мороженое? А по утрам кто их будит? И кто собирает портфель и пришивает воротнички к форме?

Потом я выросла, выучилась на психолога, поняла, что дети не должны жить без родителей. Начала об этом читать, смотреть как жизнь сирот устроена в других странах. Когда постоянно следишь за подобной информацией, невозможно удержаться от мыслей о приемном родительстве...

Муж сначала слушал, когда я рассказывала про детей-сирот, мы обсуждали тайну усыновления, вопросы привязанности и так далее. А потом выяснилось, что он стал интересоваться вопросом независимо от меня, заглядывал на форумы, посмотрел множество фотографий и видео.

О фонде «Измени одну жизнь» мы узнали, когда в интернете случайно встретилась ссылка на сайт. А дальше мы посмотрели, наверное, все анкеты, которые были там тогда. Это был 2013 год.

Ребенка мы искали везде. Смотрели фотографии, видео. Были две девочки, которые запали в душу. Одна из них оказалась потом нашей дочкой, а другую выслали из страны к тому моменту, как мы пришли в банк данных с документами.

Что подумали, когда смотрели ее видеоанкету? Мы не могли оторваться. Именно видеоанкеты этих двоих девочек я помню покадрово спустя 7 лет.

В то время все остальные, кто снимал детей-сирот на видео, обязательно добавляли невыносимый стандартный слащавый текст и озвучивали специальным умильным тоном...

А видеоанкеты фонда «Измени одну жизнь» заметно отличались тем, что их люди озвучивали нормальными человеческими голосами и рассказывали именно про ребенка, а не говорили общие фразы.

И вот про нашу дочку упомянули, что она обожает музыку. Мы были уверены, что они сказали об этом для красного словца, но нет. Это была чистая правда. Ребенок мог часами слушать сложные фортепианные и скрипичные концерты. А на момент съемки нашей будущей дочери было 4 месяца. Как команда, снимавшая ролик, смогла это узнать?

Когда смотришь видео, ребенок становится очень реальным. У нашей девочки в официальных документах было написано такое, что мы малодушно думали отказаться от знакомства. Но когда ты смотрел на нее несколько месяцев подряд, когда уже знаешь каждый поворот головы и взмах ресниц, не так-то просто сделать перед собой вид, что ее нет.

Когда мы познакомились с дочкой, ей было 11 месяцев. Во время первой встречи нас больше всего поразила она сама. В тот день ее должны были положить в больницу, но почему-то привезли обратно. Мы увидели ее глазищи и отправились подписывать согласие.

Потом нам дали посмотреть документы. И выяснилось, что почти все, что написано в анкете – неправда. Ошибки в диагнозе, да даже дата рождения была написана неверная.

В детском доме прежде всего поразило то, насколько сложно туда было попасть. Забор в полтора человеческих роста, необходимость отмечаться у охраны, главврача и главной медсестры каждый раз.

Абсолютная пугающая тишина. Никаких звуков в здании с парой сотен детей в возрасте от 0 до 4 лет. Пустые коридоры, запах хлорки. Пустота на детской площадке.

За два месяца, что я ходила туда ежедневно, наш ребенок ни разу не был на улице. Да и других малышей я не видела на прогулке.

Свидания проходили так: малыша клали на пеленальный столик в предбаннике, выдавали пару пищалок и велели не трогать ребенка руками.

У дочки бесконечно текли сопли, от которых ей бесконечно давали антибиотики. Оказалось, что просто нужно было воздух увлажнять.

Одет ребенок был в какие-то невыносимые тряпки не по размеру. Она не умела ходить, но была обута в сандалии 19 размера. Когда мы приехали домой, выяснилось, что размер у нее – 16.

Каждый в детском доме старался сказать мне хорошее о ребенке. Но кормили при этом ее на 80% молочной едой, а у нее тяжелейшая непереносимость лактозы, ее фонтаном рвало каждый раз, еда была пыткой. Дочка весила 6 кг в год, не могла сидеть от слабости.

Но все, к счастью, относились к дочке очень хорошо.

Однажды, пока мы ждали оформления документов, суда и всякого такого, я приехала к дочке в детский дом. Она в тот день плохо спала ночью и на нашем свидании заснула у меня на руках.

Ничего страшнее со мной не происходило. У меня на руках лежала живая, дышащая, но пластиковая кукла. У годовалого ребенка, лежащего на руках, не сгибались руки и ноги, она не знала, как можно обнять кого-то, что значит прикосновение.

После приезда домой мы долго-долго носили ее в слинге и детском рюкзаке перед сном, и потребовалось полтора года, чтобы ребенок научился лежать на руках, полностью расслабившись. Полтора года – чтобы научиться обниматься.

Нет таких детей, психику которых не травмировало бы отсутствие значимого взрослого рядом, это самая главная причина. И еще примерно сотня других. Нет таких детей, с которыми было бы можно поступать так.

Сложно было дочку накормить, а особенно напоить. Она отказывалась пить воду, любую. Теплую, прохладную, газированную, кипяченую, любую. Оказалось, что сильно недоношенного годовалого ребенка в детском доме поили концентрированным химическим соком. У нее чуть не началось обезвоживание, пока мы догадались.

По совету докторов пришлось очень быстро перестраивать всю систему питания, потому что привычная ей диета была в прямом смысле опасна. Но полную нормализацию вопроса с едой ушло больше четырех лет. Сейчас ребенок в этом смысле полностью здоров и наконец-то догнал сверстников по всем показателям.

Наша девочка сначала не издавала никаких звуков, вообще. Когда ее укладывали спать, она вообще не двигалась. Как положили, так и находили утром. Через несколько дней она случайно пискнула, и мы прибежали. Дальше она несколько дней так развлекалась, явно наслаждаясь эффектом.

Каждый шаг давался с трудом. Например, оказалось, что она панически боится улицы. Потому что за год ее перевозили из одного учреждения в другое 7 раз. Без единого знакомого лица или любимой игрушки. Выдали нам ее, кстати, тоже совершенно голой. У нее не осталось ни игрушки, ничего, что бы имело хотя знакомый запах.

...Нас все поздравляли. Если кто-то пытался назвать нас героями, я долго и подробно объясняла, почему мы не герои, а просто люди. Никто не любит занудства, так что все смирились с тем, что нас надо просто поздравлять.

Нам очень повезло, у нас не было никакой адаптации. Сложнее всех было старшей дочке, она перестала быть единственной, ей было тогда пять лет. Но мы готовились, рассказывали о малышке, вместе смотрели видео.

Чтобы старшей дочери было легче, мы постарались по возможности сохранить ее жизнь такой, какой она была до. С теми же занятиями и теми же людьми, старались проводить с ней не меньше времени чем раньше, только с ней, без младшей.

Что касается принятия, то у нас обоих с мужем все получилось само собой, вот прям как увидели ее, так все и случилось. Буквально любовь с первого взгляда. Забавно, что она во многом гораздо больше похожа на меня, чем самая что ни на есть «своерожденная» дочь.

Морально тяжело, когда смотришь на настолько искалеченного физически и психологически ребенка. Который с трудом в год держит голову, потому что едва не умер от голода. Который годами бьется головой об стену, потому что много месяцев лежал один в боксе. Который до истерики боится улицы. Который даже не знает, что можно как-то пытаться ползти или вообще шевелиться. Для меня лично это встреча с абсолютным злом.

Спасались тем, что оба с мужем сохранили для себя необязательные, но приятные личные занятия вне дома. Мы договорились об этом заранее. Заблаговременно же нашли врачей, которые нашу малявку лечили, это понадобилось очень срочно. Это успокаивало, мы были не одни.

Постарались вычленить, какие дела даются каждому труднее всего, и либо исключали их совсем, либо привлекали помощь со стороны.

Моя профессия – психолог, мы были готовы очень ко многому из того, что с нами произошло, изначально договорились с мужем о том, как и где будем искать помощь. И оба шли на усыновление с открытыми глазами.

Я думаю, сейчас карантин усугубляет, обостряет все те проблемы, что уже есть. Поэтому в нынешних условиях еще важнее продолжать делать все, чтобы изменить саму сиротскую систему, работать поступательно и спокойно.

Дети в детском доме и так живут в вечном карантине, для них мало что изменится в тот момент, когда власти снимут режим изоляции. Поэтому очень важно им помочь!

Вы можете помочь детям-сиротам найти семью, помогая фонду создать еще больше видеоанкет: https://changeonelife.ru/campaign/naden-panamku/

А если вы задумываетесь о том, чтобы стать приемным родителем, то всю подробную информацию по этой теме можете найти здесь: https://changeonelife.ru/how-to/

Читайте также: Михаил Коростелев: «Единственный способ выжить после смерти сына – делать добрые дела»