Почему охотники на ведьм были извращенцами и как от этого страдали женщины
Кому выгодно?
Одна из первых теорий популярности ведовских процессов и самосудов над «колдуньями» и «колдунами» была проста: мол, люди были дикие, а дикари любят развлекать себя пытками и казнями. Вероятно, в этом есть зерно истины, но невозможно же из одной любви к кровавым зрелищам доносить на всех своих соседей по очереди?
Когда неурожай, нашествия, очередная эпидемия следуют друг за другом, нет ничего страшнее, чем осознавать, что таково стечение обстоятельств. Чем больше хаоса вокруг, тем больше хочется, чтобы хоть кто-нибудь им управлял. В наше время для этого существуют тайное мировое правительство, слишком смелые в экспериментах военные или могущественные террористические организации. Раньше было проще: умерла корова – срочно найди ведьму. Убил ведьму – справился с ситуацией, а заодно живёшь с успокоительной мыслью, что всем на свете хоть кто-нибудь управляет. Хотя бы эпидемией ветрянки – хотя бы пожилая женщина с симптомами деменции, живущая на окраине деревни.
Стоило людям задуматься о сражениях идеологий, и появилась теория о том, что под видом ведьм церковники боролись с прежними культами. В отношении Исландии это выглядит довольно достоверно – там под ведовские процессы попали мужчины, пишущие заклятья старыми рунами и практикующие очень многое из языческого прошлого.
Во многом гипотеза стояла на мифе, будто в колдуньи назначали преимущественно молодых красивых женщин. По факту же, исследователи, имеющие возможность сверить цифры по бумагам, отмечают, что во многих областях Европы чаще обвиняли мужчин, а из женщин под большим подозрением были те, кто от «возрастных» проблем, вроде последствий инсульта или деменции, бормотал странные обрывки фраз себе под нос, необычно себя вёл, мог испугать своим видом, например, не имея возможности нормально ухаживать за собой.
Наконец, всё чаще задаются древнейшим из вопросов: а кто получал от ведовских процессов финансовую выгоду? И ответов находится сразу много и разных. Например, практически повсеместно доносчик имел возможность получить долю от имущества ведьмы – что, кстати, даёт ответ, почему доносили так часто на старых вдов (единоличных хозяек чего-либо) или на мужчин (женщины редко бывали состоятельны). В некоторых местностях ситуация вообще выглядела так, будто мужчины выдавливали конкуренток из той или иной профессии. Так, практически по всей Европе жертвами обвинений стали акушерки, а врачи проталкивали под разговоры о колдовстве идею, что роды должны принимать только они. А акушерство было делом очень хлебным: родить нельзя погодить.
Это в фильме красивую девушку, назвав колдуньей, тащат на костёр. В жизни европейцы редко прибегали к самосуду. Они запускали холодный, изуверский механизм: жертву допрашивали, её вину доказывали, а невиновность предоставляли доказать самой, и всё время следствия тем или иным способом «колдунью» пытали. Мало того, что жертва целыми днями переносила жестокие страдания, она очень часто могла почувствовать, насколько интерес к ней эротически окрашен. Её буквально насиловали пытками, что только усиливало мучения. Оправдаться было почти невозможно – или возможно целой собственной жизни. Ведь, как известно, если ведьму в мешке бросить в воду – она всплывёт. А честная душа отправится в рай.
Куда бы ни смотрела женщина, она смотрит на дьявола
Вопреки мифам, инквизиция примкнула к охоте на ведьм достаточно поздно. Центром же истерии стали протестантские страны. Именно там вышла знаменитая книга «Молот ведьм», объясняющая, как именно вредят ведьмы людям, как глумятся над верой и как их распознать. Кроме этой книги, выходили публикации поменьше, дополняющие «Молот» в отдельных аспектах. Авторами же стали действительно инквизиторы, но – фактически действующие от своего лица, Магнус Крамер и Якоб Шпренгер.
Чаще всего священство принимало минимальное участие в происходящем, например, исповедник объяснял пытаемой, что если она оговорит себя, то попадёт в ад. Из страха перед вечными муками жертвы порой отказывались от показаний и проходили пытки снова, пока не ломались окончательно. Более того, священство не просто во многих местах мало участвовало в ведовских процессах: немало монахов и приходиских священников были обвинены наравне со своими прихожанами. Вот что пишет об этом современник, священник из Альфтера, в письме к графу Вернеру фон Сальму:
«Кажется, вовлечено полгорода: профессора, студенты, пасторы, каноники, викарии и монахи уже арестованы и сожжены... Канцлер с супругой и жена его личного секретаря уже схвачены и казнены. На Рождество Пресвятой Богородицы казнили воспитанницу князя-епископа – девятнадцатилетнюю девушку, известную своей набожностью и благочестием... Трёх-четырёхлетних детей объявляли любовниками дьявола. Сжигали студентов и мальчиков благородного происхождения 9-14 лет. В заключение скажу, что дела находятся в таком ужасном состоянии, что никто не знает, с кем можно говорить и сотрудничать».
Но у мужчин, в том числе священников, по крайней мере были шансы оправдаться. К женщинам «Молот ведьм» и другие пособия были беспощадны. Среди верных признаков ведьмы охотники на ведьм называли наличие... клитора: они считали его лишним соском, который дьявол выдаёт своим последовательницам.
А вот как предлагается интерпретировать выражение лица женщины – и только женщины, потому что они, мол, особенно лукавы и старательны в сокрытии своей связи с дьяволом. Если во время пыток женщина уставилась в одну точку, она смотрит на своего господина (то есть нечистого). Если вращает глазами, то следит за тем, как он летает вокруг. Если закрыла глаза, то не хочет выдавать его присутствия взглядом. Как видите, варианта «возможно, она не видит Сатану вообще» не предусмотрено.
Допросы как форма извращения
Часть пыток, применявшихся к ведьмам, были, если так можно выразиться, обычны. Их применяли и к ворам. Начало процесса дознания знаменовалось тем, что у обвиняемых отнимали одежду. Мужчина мог оказаться совершенно голым, но женщине поначалу оставляли рубашку – которая через некоторое время, однако, превращалась в лохмотья. В любом случае рубашку оставляли не только и не столько ради скромности обвиняемой, сколько из опасения, что она соблазнит своим телом дознавателей и те не будут усердствовать.
Во-первых, потому что по признании от них требовалось назвать других сообщников, а подвергать таким же пыткам других никому не хотелось. Тут-то порой и страдали высокопоставленные лица, ведь «колдунья», отчаявшись, могла назвать тех, кто, как ей казалось, легко себя защитит. Во-вторых, обвиняемые часто до последнего надеялись остаться в живых. Но самым весомым аргументом был третий: ни одна честная христианка не хотела умереть так позорно и к тому же без причастия, как «нераскаявшаяся», и, кроме того, её предупреждали, что за такой самооговор она попадёт прямо в пекло. К вопросу, где находиться в загробной жизни, относились более, чем серьёзно; ада страшились и на милосердие Божье в этом вопросе не надеялись. «Лучше меня разорвут на кусочки уже поскорее, но я отдохну от боли в раю», – думала, вероятно, каждая допрашиваемая.
Когда «ведьма» запиралась, её могли приговорить к Божьему суду (то есть кинуть, наконец, в мешке в воду), но чаще переходили к манипуляциям с гениталиями и грудью, а также другим жёстким и особо устрашающим мерам. Точно так же, как эротизированы были все фантазии о ведьмах – например, о том, что происходит на шабаше, – и пыткам начинали придавать откровенно сексуализированный оттенок. Например, грудь сдавливали разными способами. А одна из самых мучительных пыток была – посадить на «испанского осла», бревно треугольного сечения, на острую его вершину, и привязать к ногам грузики, чтобы промежность рвалась о вершину под весом и тела, и грузиков, медленно, миллиметр за миллиметром.
Сексуализированные пытки и вопросы, в которых женщину принуждали сознаваться в практиках, связанных с гениталиями, своими и чужими, и сношениях с дьяволом и не только, заставляют задуматься о том, почему дознаватели и – нередко – они же и охотники так «подседали» на охоту на ведьм. Во всём, на что ни посмотришь в ведовских процессах, лежит отпечаток извращённой, жестокой похоти.
Во-первых, она постоянно и жёстко подавлялась по причинам её якобы сатанинской природы. На исповеди выспрашивали про сто и один способ, которым супруги могли нагрешить, сменив в постели практику быстрого соития в одной и той же позе на любые ласки или позы поудобнее. Во-вторых, здоровое отношение к обнажённому телу было утеряно окончательно именно с пришествием протестантизма, и под влиянием протестантов (трудно представить, но так) в католических странах художники зарисовывали листиками и веточками обнажённых Адама и Еву, а священники принялись отбивать или закрывать гипсом и без того символические гениталии мраморных статуй, античных или сделанных в подражание античным. Но всё же для большинство людей неистовая тяга к сексу не означала тяги к эротизированным пыткам маленьких детей.
Одна из «лёгких» пыток тоже была очень сексуализирована. С женщины снимали ту самую рубашку, что кое-как спасала её скромность, и сбривали волосы на голове. После этого дознаватель долго втыкал булавки в разные части тела, включая самые чувствительные. Таким образом он искал метку дьявола, пока женщина стояла нагишом под взглядами судей и экспертов. Меткой дьявола считалось место, укол в который женщина не почувствует. Действительно ли такие места удавалось обнаружить или рано или поздно дознаватель, натрогавшись и насмотревшись, просто хитрил, сказать трудно.
Например, в Шотландии обвиняемую на несколько дней оставляли прикованной к стене специфическим способом или не давали спать другими способами. Каждый знает, насколько неприятно бывает два или три дня не спать, но через неделю человек начинает испытывать настоящие физические мучения, у него снижается критичность мышления, ослабевает воля и – очень часто – посещают странные мысли и даже галлюцинации. Допрашивать «ведьму» в таком состоянии было куда проще и эффективней. Она соглашалась со всем, несла невероятные порой вещи от себя и, чтобы наконец-то всё закончилось (а ей обещали лёгкую смерть в виде удушения перед сожжением), готова была выдать сколько угодно близких и родных как «поклонников Дьявола».
Кроме того, на глазах обвиняемой могли начать пытать её детей, чтобы они свидетельствовали против матери, сестры или бабушки (или отца и дедушки). Или ребёнок не выдерживал боли, или мать – его страданий, и дознаватели получали признания. Собственно, очень редко в ведовских процессах вообще рассматривались какие-либо доказательства вины, кроме признания и клитора. Иногда до клитора даже не доходило – хватало какой-нибудь выпуклой розовой родинки на туловище или руке, которую как раз и объявляли дьявольским соском.
Особенно стоит отметить такую примету ведьмы, которая могла считаться доказательством и без признания, как неспособность заплакать. В годы разгула глазных инфекций такое встречалось чаще, чем можно подумать, но даже если обвиняемая плакала, «Молот ведьм» предостерегал, что слёзы могут быть фальшивыми. А значит – стоит попробовать другие методы дознания – из тех, что уже описаны выше.